Мелисса спрятала телефон, с досадой отметив потерю «фенечки» и устремилась в сторону пустыря, откуда она недавно пришла вместе с Точиловой. Через несколько минут стройная девичья фигурка затерялась в сумерках возле гаражей. Больше Мелиссу Котову на улицах города никто не видел.

На открытые уроки госпатриотизма в конференц-зале обычно собирали всех учеников из выпускных классов. Впоследствии каждый из присутствовавших должен будет отчитаться об услышанном и получить по результатам отчета особую запись в дневник. Пока эти мероприятия «обкатывались» в школах на уровне рекомендаций, хотя уже на добровольно-принудительной основе. Чем они должны стать в ближайшем будущем, толком не знал никто. Ольга предполагала, что эти занятия рано или поздно выльются в некое подобие «ленинских зачетов», навсегда, казалось бы, канувших в прошлое. Про эти «зачеты» и какой это был бред и какая показуха, Ольге подробно рассказывала мама, заставшая их еще в бытность свою комсомолкой.

Теперь бредом и показухой пришел черед заниматься Ольге. Но, будучи женщиной ответственной и успевшей повидать всяких чудес на ниве народного образования, она по возвращении домой после встречи с Мелиссой сразу же засела за компьютер. При этом принудительно выгрузила из его памяти все программы для сетевого общения, дабы пресечь малейший соблазн поболтать с кем бы то ни было, включая даже Лену.

Она внимательно прочитала все материалы, подготовленные Тамарой Арефьевой, и задумалась. Не нравилась ей тенденциозность в подборе тем, смущала интерпретация, коробили выводы. Равнодушие и отстраненность сквозили в тезисах и текстах презентации. С одной стороны, Арефьеву можно понять — она сейчас находилась в таком состоянии, что ей было уж точно не до госпатриотизма и прочих высоких материй.

«А кому сейчас легко? — подумала Ольга, поджав губы. — Ладно, придется опять немного не выспаться. Такую ахинею я просто не потяну».

Точилова приняла душ, сварила себе кофе покрепче и завернулась в клетчатый плед. Конечно, ей больше нравилось сидеть за компьютером вообще без одежды, но температура в квартире день ото дня падала, а отопление еще неизвестно когда включат. Ольга устроилась за столом поудобнее и приготовилась к долгому ночному бдению.

…В конференц-зал, почти все стулья которого уже заняли загнанные в помещение ученики и сохраняющие суровый вид педагоги, вошли «попечители». Православный священник — немолодой, грузный и с бородой, вызывающей ассоциации с несколько иной конфессией; сухопарая, в очках без оправы, с поджатыми губами и плоская как доска представительница отдела образования; а также мужчина средних лет в темно-сером костюме с оливковым галстуком — элегантный, аккуратный, чисто выбритый, но абсолютно, на взгляд Ольги, непривлекательный сексуально. Вроде Саши. Эти трое заняли места на «галерке» возле директрисы и завуча. Маркина поднялась, прошла вперед, остановилась рядом с Ольгой и повернулась к аудитории, чтобы произнести вступительное слово. Ей даже не пришлось требовать тишины. Школьники побаивались Галину Петровну и затихли еще, когда она шла через зал. Маркина оглядела публику и заговорила.

Мелисса хотела завизжать, когда увидела, как над ней наклонилась жуткого вида фигура. Лицо скрывалось за черной матерчатой маской, а на тело, похоже, голое, был надет фартук, весь в безобразных темных пятнах. Визжать оказалось невозможно, так же как и кричать, из-за кляпа, вбитого в рот, заклеенный скотчем. Наклонившийся над Мелиссой страшный человек вынул длинный нож, зловеще блеснувший под светом горящих под низким потолком ламп. Затем этот тип присел рядом на корточки и принялся «раздевать» девушку. Вернее — резать ножом ее одежду. Он быстро расправился с жилеткой, содрав ее с плеч Мелиссы и отшвырнув в сторону. Затем не спеша поддел сверху пояс брюк и рванул на себя и вниз. Тонкая ткань вмиг разошлась до промежности. Девушка билась и извивалась на твердых прутьях решетки, к которым была привязана спиной вниз. Страшный тип пару минут любовался этой картиной, затем осторожно, чтобы пока даже не поцарапать тело, разрезал блузку и лифчик спереди. Раскинул остатки одежды в стороны, обнажив светлую кожу девушки. Погладил живот, надавил хорошенько чуть ниже пупка… Мелисса готова была поклясться, что за маской прячется улыбка — довольная и плотоядная. Она уже поняла, что попалась в лапы тому самому потрошителю, о ком шептались на каждом углу в районе, и кто гонялся за ней несколько дней назад… Поймал-таки, сволочь.

— Спасибо, — произнесла Маркина и, повернувшись к Ольге, ободряюще кивнула. Затем прошествовала на свое место и приготовилась слушать Точилову. Все приготовились слушать Точилову — и священник, и чиновница, и мужчина в сером. Завуч и некоторые из учителей, кого обязали присутствовать. Ученики из одиннадцатого «А» и из ее одиннадцатого «Б» — Андреев, Воробьева, Евсеев, Ерохина, Закирова, Иванов, Каширин, Косинская, Лаврушин, Лямина, Мамедов, Поповский, Савлук, Сафаров, Гузеев, Сероклинов, Снежков, Чалдонова, Шапошников, и еще столько же и чуть больше, только сейчас Ольге было не перечисления фамилий — их она и так помнила наизусть, и назвала бы все, если ее вдруг разбудили ночью и заставили произнести список… Точилова обвела взглядом собравшихся и начала свой доклад.

Мужчина подтащил табуретку, уселся на нее, вставил сигарету в нижнюю прорезь маски и прикурил, мечтательно поглядывая на распростертое тело девушки. Он видел, как вчера она шла через пустырь с той, другой… С той, которая стоит больше всех остальных, побывавших у него, вместе взятых… Та — необычная. Сколько раз он ее встречал, столько и представлял себе, как и что с ней будет делать, когда она окажется здесь… К будущей встрече надо приготовиться особенно тщательно. Ту женщину он так быстро не оставит в покое — она заслуживает того, чтобы провести с ним по меньшей мере неделю. В первый день, наверное, можно будет ограничиться просто иглой. Тонкой иголкой. А потом… Потом он соберет всю свою фантазию и растянет наслаждение на несколько дней, каждый из которых будет стоить целой жизни. Его и ее.

Точилова сделала паузу — едва ли не первую за полчаса. В аудитории воцарилась тишина — все присутствующие сидели тихо и будто застыли, как бы зачарованные чистым звонким голосом выступающей, импульсивностью движений, блестящими глазами и всем тем, что называют харизмой. Ольга зачитывала переработанный доклад Арефьевой, добавляя в него собственные тезисы, рассказывая не только о том, что ранее заготовила Тамара Аркадьевна, но и о тех вещах, которые никогда не оставляли ее равнодушными, которые заставляли болеть ее сердце… Ольга говорила о детях, познающих уже со школьной скамьи ужас отчуждения и цинизма; об экологических проблемах края, где ежегодно словно бы в никуда исчезают гигантские площади лесов и высыхают сотни озер; о том, как важно сохранить хрупкий мир, чтобы вот этим самым школьникам, сидящим сейчас в аудитории, никогда, никогда не довелось бы смотреть на других людей через прорезь прицела…

Убийца рисовал кончиком ножа затейливые узоры на коже девушки и немного удивлялся. Она была первой, которая в такой момент не дергалась, не билась и не выла в кляп… Впрочем, нет — она как будто пыталась крикнуть. Причем что-то членораздельное. Заглушенные звуки казались ритмичными, словно бы девушка то ли пела, то ли произносила одну и ту же фразу… Как будто девиз, слоган или нечто подобное… Убийца поднялся, прислушался. Рискованно, но любопытство пересилило. Он сорвал скотч с лица девушки и вынул из ее рта кляп, готовясь тем не менее в любой момент затолкать его обратно. И тут же услышал, что говорила его жертва: