— Это как у Мураками в его «Меланхолии», где перейдены все мыслимые и немыслимые линии. В первую очередь по причине безделья и нищеты духа.

— Оля. Я прочитала ВСЕГО Мураками, ты ничего не путаешь? Нет у него такого романа!

— Так ты говоришь, видимо, о том, который Харуки? А я о том, который Рю. Однофамилец.

— Ты же не читаешь современную литературу?

— Очень мало. Но кое-что листаю. От скандальной или модной прозы иногда не могу удержаться.

— Это в очередной раз доказывает, что ты, Оля, где-то в глубине души довольно богемная девушка.

— Может быть, и так, Лен…

Пауза.

— Ну, как ты? — спросила блондинка.

— А знаешь… Вроде ничего.

— Завтра будет еще легче.

— Точно?

— Точно. Уж поверь моему опыту.

Капитан Столетов подошел сбоку и уставился тяжелым взглядом в сидящего за столом парня.

— Ты понимаешь, в связи с чем тебя задержали? — спросил полицейский.

— Реально не понимаю, — ответил коротко стриженый развязный молодой человек лет двадцати двух в полосатой тенниске с расстегнутым на все пуговицы воротом. Кисти рук, схваченные «браслетами», он держал на коленях.

— А как насчет угрозы убийством?

— Пфэ, — парень криво усмехнулся, поглядев чуть в сторону. Там, возле зарешеченного окна сидел, позевывая, плечистый сержант с дубинкой на поясе. Задержанный, несмотря на свой напускной кураж, этого сержанта побаивался.

— Ты бы не пфэкал, Толмазов, — посоветовал Клим. — Твой дружок, наверное, знает больше… Как думаешь?

— Не знаю, о каком дружке речь… — Задержанный демонстративно скрючился, заглянув себе между ног.

— Остроумный, да? А ведь и верно — этот «дружок» как раз знает точно… Кого вы там с ним оприходовали без согласия, а?

— Да ладно, начальник…

— А потом ты стращать начал, что живот девке вспорешь, если она на тебя заяву напишет.

Толмазов заметно «спал с лица». Видимо, такого он не ожидал. Но промолчал.

— Ну так как? Про второго дружка, не этого… — Столетов показал пальцем в пах Толмазову, — а про гражданина Вакуленко, знаешь, что тебе скажу? А то, что пока ты тут клоуна корчишь, он дает признательные показания. И пойдет как свидетель. А ты пойдешь по сто тридцать первой. Сколько там лет дают, Матонин?

— Ты же офицер, сам должен знать, что до шести, — сипло протянул сержант.

— До шести? Ах, да, угроза убийством… Хороший прокурор это учтет обязательно. А вот я забыл, мне простительно… А через сколько часов после прибытия на зону по такой статье клиент начинает сверлить себе ложку?

— По такой статье зэк еще по этапу идет, а на зоне его уже ждет посуда с дырками, — заржал Матонин.

— Не надо на понт меня брать, — прошипел Толмазов.

— А может, и правда, не надо, а? — чуть наклонился над столом Столетов, что при его гигантском росте выглядело довольно внушительно. — Давай на понт возьмем Вакуленко? А ты пойдешь как свидетель…

— Тогда мне на район лучше не возвращаться. Кенты не поймут. А однажды могу и не проснуться.

— А кенты от кого узнают?

— От Вакулы, от кого еще? Он же в курсе, как все было на самом деле…

— Слыхал, Матонин? Они действительно девку вдвоем приходовали. Вот же вертолетчики, что ты с них будешь делать?.. А может, есть смысл на групповое переквалифицировать? И полетите вы тогда на зону как два голубя вместе. Там уже до десяти лет предусмотрено.

— Только не голубя, — хохотнул сержант. — Мы за других птиц базар ведем.

— Так, послушайте, начальник. — Толмазов не на шутку разнервничался. — Я так понял, заяву эта козявка таки накарябала. Раз вы про угрозы знаете и все такое… Но это хрень, что согласия не было. Она сама перед всем районом на рогатку падает, что ей один лишний раз…

— Да-да-да, — с ерническим сочувствием поцокал полицейский. — Перед всем районом падает, только — вот беда какая! — перед Олегом Толмазовым, таким четким пацаном, почему-то отказывается… Ладно, слушай сюда. Вариантов два. Первый: ты сдаешь мне того урода, который девкам животы режет, и мы тебя отпускаем на все четыре стороны. Обоих вас отпускаем… Подружайке вашей найдем, что сказать, чтобы она заяву забрала. Верно, Матонин? (Сержант кивнул). Твой дружок Вакуленко, я думаю, на это согласится… Второй: ты никого не сдаешь, и мы тебя вместе с твоим подельником передаем следакам. С соответствующими формулировками. Доступно?

— Откуда я могу знать про того урода?

— На одном районе живешь с ним. Наверняка что-то слышал ведь.

— Брось, начальник. Мы — братва нормальная, с психами не пересекаемся…

— Нормальная, говоришь?.. А может, ты и сам из психов? Или тот самый псих и есть?

— Не, начальник, в натуре, хорош уже мульки мне такие задвигать…

— Язык придержи. Тебе две минуты на то, чтобы вспомнить.

— Мне нечего вспоминать!

— А почему девке угрожал? А?! Почему пугал зарезать именно таким способом, каким маньяк убивает? Откуда такая склонность к психованным затеям?

— Так весь район знает, по какой теме тот чудило поехал… А может, и весь город уже… Хотел припугнуть просто.

— А время-то истекает… Слышь, Матонин. Позови-ка Зотова, да сводите нашего друга в супермаркет. Может, вспомнит еще чего.

Пока полицейские тащили в подвал Олега Толмазова, известного в узких кругах, как Ботаник (кличку ему дали не за то, что прилежно учился, а за то, что будучи еще старшеклассником, навострился выращивать на балконе коноплю), Столетов прошел в другой кабинет, где снимали показания с Игоря Вакуленко, доставленного рано утром. Тот, в отличие от Толмазова, быстро согласился на сделку, когда ему продемонстрировали полиэтиленовый пакет и баллончик со слезоточивым газом. И тотчас превратился из фигуранта в свидетеля. Вакуленко не был вхож ни в одну из районных «бригад», в отличие от Толмазова, и «понятия» блюл отнюдь не так истово. Он назвал имя потерпевшей — Мелиссы Котовой, за которой сразу же выехали. И когда его угостили сигаретой и напоили чаем, он с благодарностью заодно вспомнил, что Мелисса рассказывала, как несколько дней назад убегала через тот самый пустырь от какого-то мужика, прячущего лицо. Дело осталось за малым — убедить гражданку Котову в том, что ее обидели, но не два человека, а всего лишь один. В случае, конечно, если дело пойдет в нужном направлении.