Возрождение украинской литературы, за которым просматривалось возрождение политическое, разрушало российский идиллический архетип «глуповатого хахла». Поэтому выступая в позе якобы либерала, в тоге «трибуна», а на самом деле будучи «сторожем блага империи против украинской крамолы»[992] критик В. Белинский с имперской шовинистической ненавистью говорит о «хахлацком патриотизме» Тараса Шевченко[993]. «Этот хахлацкий радикал написал два пасквиля — один на государя императора, другой — на государыню императрицу… Я не читал этих пасквилей, и никто из моих знакомых их не читал»[994]. Хоть и не «читал», но это не помешало Белинскому осудить «хохлацкий язык и хохлацкую литературу». В письме к П. Анненкову он приходит в негодование: «Ох мне эти хохлы. Ведь бараны — а либеральничают во имя галушек и вареников со свиным салом!»[995].

Редактор украинофобской газеты «Киевлянин», В. Шульгин слово «украинцы» брал в кавычки, но «хахлы» писал без них. В конце концов, в российской художественной литературе издавна широко бытовало пренебрежительное название украинцев «хахол». Еще Пушкин в стихотворении «Моя родословная» писал:

Или, например, Лев Толстой в рассказе «Два старика»: «Идет Елисей и нагоняет на ходу двух хохлушек. Идут бабы, промеж себя болтают.

Вошел Елисей во двор; видит — у завалинки человек лежит безбородый, худой, рубаха в портки — по-хохлацки». Российские крестьяне не закладывали рубашку в штаны, как и не брили бороды.

Отмечают, что более всего российские литераторы любили описывать, как «милые хохлушки на дивном просторе малороссийских полей гуторят с парнями»[996].

В. Короленко в повести «Слепой музыкант» пишет: «Старик поводил усами и хохотал, рассказывая с чисто хохлацким юмором соответствующий случай». Или И. Лажечников в повести «Ледяной дом»: «Хохол на бритой голове изобличает род его. Это малороссиянин, которого недоставало на смотру Волынского». В 30-х годах XX ст. западноукраинские литературные критики отмечали, что «советские писатели называют наших земляков в своих произведениях по старому „хахлами“»[997]. В авторском языке употребляют слово «хахол» много современных российских писателей, среди них и А. Солженицын, сам полуукраинец.

В начале XX ст. термин «хахол» в российской литературе и публицистике употреблялся повсеместно. Вот такой пример: «Хохломаны должны допустить, что или сходство двух наречий — велико- и малорусского — так близко, что оба они не что иное, как один и тот же язык, или что мало-русские драматурги думают по-русски и в уме переводят русскую мысль по-хохлацки»[998]. Тогдашняя российская художественная литература густо наполнилась типами полудебильных хахлов. Владимир Винниченко по этому поводу опубликовал протест. «Каждый раз, — жаловался Винниченко, — беря в руки российский рассказ о „хахлах“, как издавна принято в российской литературе обзывать украинцев, меня охватывает ощущение неловкости, стыда и боязни. Всегда и везде в российской литературе „хахол“ — немного глуповатый, чуточку хитрец, непременно ленивый, меланхолический и временами добродушный»[999]. Рассматривая украинские типы в российской дореволюционной литературе, Л. Жигмайло утверждает, что «российская беллетристика, отображая в своих произведениях типы украинцев или „хахлов“, которые случайно попали им в поле зрения, все еще не выходит за рамки этнографизма и дает нам или образ смешного „хахла“ простолюдина или интеллигента-украинофила непременно с „чубом“, в „вышитой сорочке“, который сплевывает сквозь зубы, старательно пьет „горилку“ и после каждого слова упоминает черта»[1000].

Но было бы несправедливым утверждать, что все подряд российские писатели насмехались над «хахлами». Лауреат Нобелевской премии 1933 года Иван Бунин, после поездки в Украину, дал «хахлам» другую оценку «Хохлы мне очень понравились с первого взгляда. Я сразу заметил резкую разницу, которая существует между мужиком великороссом и хохлом. Наши мужики — народ, по большей части, изможденный, в дырявых зипунах, в лаптях и онучах, с исхудалыми лицами и лохматыми главами. А хохлы производят отрадное впечатление: рослые, здоровые и крепкие, смотрят спокойно и ласково, одеты в чистую, новую одежду. И места за Курском начинаются тоже веселые: равнины полей уходят в такую даль, о которой жители средних и северных губерний даже понятия не имеют»[1001]. О знаменитой пьесе А. Чехова «Вишневый сад» И. Бунин сказал: «Где это были помещичьи сады, сплошь состоявшие из вишен? „Вишневый садик“ был только при хохлацких домах».

И в российской армии «хахлы» не были предметом насмешек. В армии «хахлы» были желательным элементом: послушные, неразвращенные, умные[1002]. К слову, «некоторые гвардейские полки составлялись почти исключительно из украинцев, как например, Волынский, Измайловский, Преображенский, Семеновский и прочие»[1003]. Когда в феврале 1917 г. в Петрограде вспыхнула демократическая революция, именно гвардейские украинские полки выступили как ударная сила против царизма. Винниченко спрашивал российских либералов: «Когда дело революции было на кончике гибели, разве не украинцы спасли ее, разве не украинские полки, не те именно волынцы и измайловцы»[1004].

Интересной является ироническая самооценка известного юмориста Антона Чехова, который писал: «А вот если бы я не был хохол, если бы я писал ежедневно хотя бы два часа в день, то у меня уже бы была собственная вилла. Но я хохол, я ленив»[1005].

На склоне XIX ст. крестьянство Приднепровья, в отличие от крестьянства Поднестровья и Закарпатья, потеряло свое национальное имя и приняло в качестве самоназвания частично термин «малоросс», а большей частью пренебрежительное российское клеймо души и тела — «хахол». Александр Довженко в сценарии фильма «Очарованная Десна» упоминает о разговоре, который он малым мальчонкой имел со своим отцом:

«— Папа!

— Что, сынок?

— Что там за люди плывут?

— То издалека, Орловские. Русские люди, из России плывут.

— А мы кто? Мы разве не русские?

— Нет, мы не русские.

— А которые же мы, отец? Кто мы?

— А кто там нас знает. Простые мы люди, сынок. Хахлы, те, что хлеб обрабатывают. Сказать бы, мужики мы…»[1006].

Е. Чикаленко, повествуя о том, как москали присвоили себе наше имя, пишет: «Попросту они, пользуясь силой, взяли себе наш паспорт, а нам дали новый с византийским названием — „малороссов“, или московским „хахлов“, потому что предки наши подбривали вихор и оставляли только чуб — („хохол“ по-московски)»[1007].

Крах царизма в 1917 году высветил весь трагизм этнонимической ситуации в Украине. «Главная беда этого времени была в том, что украинцы еще не имели повсеместно усвоенного общего национального имени»[1008]. Современники это неоднократно с болью отмечали. «Из того тихого разговора в учительской комнате 1915 года я впервые узнал, что таким языком, каким мы говорим, говорит около 30 миллионов людей; что те люди, а с ними и мои родители, называются украинцами, а не малороссами, не хохлами, не русинами, не мужиками, как их теперь пренебрежительно называют»[1009]. В мае 1917 года Украинская Центральная Рада обратилась с декларацией к интеллигенции: «Всосав с молоком самодержавности идею централизма, привыкши смотреть на Украину только как на юго-западный край российской империи, а на украинцев как на „хахлов“, которые отличаются от россиян только некоторыми мелкими бытовыми отличиями, никогда не беспокоясь о том, чтобы познакомиться с жизнью этих „хахлов“ и их идеалами, которые никогда не замирали, даже под гнетом царизма, буржуазная интеллигенция не смогла, не нашла в себе силы подняться до правильного понимания процесса, который происходил всё это время»[1010]. Подобные революционные призывы звучали тогда отовсюду. «Много из нас, украинцев, даже свою фамилию национальную забыли и зовут себя „малороссами“, „хохлами“, „южнорусами“, одним словом, так, как этого всяким зайдам в Украине захочется»[1011]. Тогда на первый план выдвинулась идея автономии Украины. «Без автономии у нас не будет родной школы, а будет школа московская. Та школа, которая лишь памороки забивает нашим детям, а грамоты никакой не дает. Будет та школа, которая учит пренебрегать отцом и матерью, потому что они, дескать, „хахлы“, а тот мальчик, который выучился болтать пять слов по-кацапски, так он уже не хахол, а господин»[1012].