«Когда на престол вступил Иван III, Большое княжество Московское было сравнительно небольшим государством. Его территория не превышала 430 тыс. кв. км»[444]. После завоевания огромных земель Великого Новгорода, которые доходили аж до Белого моря и Урала, территория Московии возросла до свыше 2 млн кв. км, то есть увеличилась сразу в шесть раз! Это стратегически укрепило Московское государство, разожгло ее агрессивные аппетиты к другим славянским землям. В самый раз тогда, при Иване III, началось оформление полного титула князя «всея Руси». «Титул „государь всея Руси“ нельзя было, — пишет английский историк, — обосновать ни историей, ни политической реальностью. Он принадлежит к той самой категории, что и претензии английских королей на Францию. В 1490-х годах, через два с половиной века спустя, после того как исчезли все следы единой Киевской Руси, этот титул имел такую же степень достоверности, которой радовался бы и король Франции, если бы, воюя с Немецкой империей, провозгласил себя „властителем всех франков“. В то время этот титул противоречил отдельной идентичности, которой приобрели „русины“ Литвы, отличаясь от „россиян“ Москвы. И в самом деле, этот титул представлялся литовцам таким нереальным, что они согласились его признать как мизерную цену за Иванову благосклонность. Тогда они ни о чем и не догадывались, хотя уступили идеологический краеугольный камень территориальных амбиций, которые россияне потом будут утверждать полтысячелетия»[445]. Титул «всея Руси» стал в скором времени для правителей Московии основанием для вынашивания аннексионистских планов. Захватническую политику средневековой Московии в российской историографии часто маскируют понятием «собирания русских земель».
«В политической истории Московской Руси насобиралось видимо-невидимо ничем не подтвержденных „общих мест“, фальшивых знаний и представлений, даже следов прямых фальсификаций, которые издавна вошли в школьные учебники и широко популяризируются в литературе и искусстве»[446]. Среди них — миф о так называемом «собирании русских земель». Дескать, Русь рассыпалась и московские князья начали собирать ее снова. «Но мы уже знаем, что говорить о едином „русском государстве“ в киевскую эпоху можно лишь через явное недоразумение. Выражение „русская земля“ знакомо из летописи и из поэтических произведений того времени: им обозначали киевскую область, поскольку Киеву принадлежала гегемония во всей южной Руси. Из Новгорода или Владимира ездили „в Русь“, однако ни Новгород, ни Владимир Русью не были. Рассыпаться было ничему — итак, нечего было и „собирать“»[447].
С момента своего возникновения и на протяжении веков Московия оставалась для своих соседей грозной агрессивной силой, постоянно нацеленной на завоевание каждый раз новых и новых земель. «Москва была военной монархией»[448]. Корни агрессивности тянутся, — как отмечает известный белорусский правозащитник Зенон Пазьняк, — «еще со времен Золотой Орды и монгольского ярма, из идеологии и учения цезаропапизма (подчиненность церковной власти государству), перенятых в Византии вместе с восточным христианством, которые как можно лучше отвечали деспотическому образу мышления. В конце XV ст. Россия переняла не только византийские символы, а и основные принципы византийской имперской политики (в отличие от римской ее делали „чужими руками“ — раскалывали сообщества соседей, натравливали одного соседа на другого). В историческом развитии соединение этих принципов с жестокостью монголо-ордынских традиций дало ужасные результаты: петровщина, аракчеевщина, муравьевщина, сталинщина, ленинизм. Образовался особый тип жестокого имперского общества с неограниченным сервильным сознанием, где личность не защищена ничем, ни перед кем и ни перед чем. Личность — ничто перед государством. Унижение человеческой личности стало способом самоутверждения в этом государстве»[449].
Расположенный на главном водном пути «из варяг в греки» торговый город Новгород постоянно поддерживал тесные связи с Киевом. Кто княжил в Киеве, тот владел Новгородом. С середины XII ст., после смерти Владимира Мономаха, в период княжеских междоусобиц, Новгород с прилегающими землями («пятинами») отделился в независимую республику — «Господин Великий Новгород». Однако тесные связи с Киевом не перерывались, возможно, потому что «новгородцы были южного происхождения»[450]. Российский этнограф Д. Зеленин, вслед за выдающимся российским лингвистом А. Шахматовым, считал население Новгорода принадлежащим к отдельному, четвертому (вопреки россиянам, украинцам, белорусам) славянскому народу на Востоке Европы. С этнографической и с языково-диалектной точки зрения, по мнению этих авторитетных исследователей, «северорусский народ» резко отличался от народа Суздальщины[451]. Дальнейшее развитие «северорусского народа» трагически оборвала грубая агрессия Москвы. Заграбавши в 1478 г. Новгородскую республику, Иван III обложил население грабительской контрибуцией, провел массовые экзекуции и депортировал 72 тыс. душ в Московию. Массовые экзекуции и депортации, вызванные антимосковскими настроениями новгородцев, происходили и позднее. Жители Новгорода еще долго проявляли свое отличие от московцев. «Когда впервые, — писал Костомаров, — я услышал новгородский говор, я принял говорящего за малороссиянина, который будто силится говорить по-великорусски»[452]. По наблюдению Костомарова, население Новгородщины даже в XIX ст. употребляло много слов, которых не знал российский язык, как, например, «коваль», «парубок», «шукать», «жона», «дівиця», «травиця», «що» вместо «что» и т. д. Основным типом сельского поселения на Залесье была «деревня», а в Новгороде основной тип сельского поселения назывался «селом»[453].
История республик Великий Новгород и Псков, которые стали объектом московской агрессии, завершилась трагически. Новгородско-Псковская нация была Москвой ликвидирована и ассимилирована полностью[454].
К. Маркс, кстати, рассматривал московское завоевание Новгорода как реакционный акт[455]. «Иван III не удовлетворился снятием колокола и уничтожением веча и звания посадника — Иван уничтожил Новгород на корню, переселил его жителей в разные края, подчиненные Московскому государству и заменил первоначальное население новым, чуждым местных традиций. Опустошение Новгородской земли осуществилось в чрезвычайной степени и было более значительным, чем обычно предполагают»[456].
В 1570 г. при Иване Грозном были снова проведены массовые экзекуции, большие конфискации имущества и депортации. Последний новгородский летописец описал эти московские зверства. Приводим отрывок: «И повелел государь приводити из Великого Новаграда владычных боляр, и иных многих служивых детей боярских, и гостей, и всяких градских и приказных людей, и изрядных и именитых торговых людей, и жен их и детей, пред себя. И повелел государь их пред собою горце и люте и безчеловечне различными муками мучити, и по многих неисповедимых горких различных муках повеле государь телеса их некоею составною мудростию огненною поджигати, иже именуется поджар; и своим государевым детем боярским повелевает государ тех мученых и поджареных людей за руки и за ноги и за главы онако вязати, различно, тонкими ужищи, и привязывати их повеле по человеку к санем, и повели их быстро за санми влещи на великий Волховский мост и метати с мосту в реку Волхов. А жены их и дети, мужеский пол и женский, повеле государь привозити их на великий Волховский мост и возводити на высоту, иже ту устроено место, и вязаху за руци и за ноги онако назад, а младенцев к матерем своим вязаху, и с великия высоты повеле государь метати их в воду в реку Волхов. И иные в ту пору государевы люди, дети боярские и воинские люди, в малых судех ездаху по реке Волхову со оружием, с рогатыни и с копьи и с багры и с топоры: и которые люди, мужи и жены и всяк возраст, из глубины речной вверх на воду спловет, и они, прихватывая багры, тех людей копьи и рогатынями прободаху, и топоры секуще во глубину речную без милости сурово погружаху, предающе их лютой и горцей смерти»[457].
