Существование единого восточнославянского народа как «общего предка» означало бы, что этот «народ» генетически полностью вошел в состав всех восточнославянских этносов. Однако даже ортодоксальные российские ученые признают, что не вся совокупность восточнославянских племен является физическим предком каждого из трех народов, а лишь отдельные части ее. То есть каждый из трех современных народов имеет свои отдельные родоначальные племенные группировки, которые и стали его физической основой.
Нынешние историки говорят, что «тезис о существовании в эпоху раннего средневековья единой древнерусской народности вызывает ряд возражений… Обращают внимание на проблемы развития интеграционных процессов на такой большой и относительно малозаселенной территории, как Восточноевропейская равнина, на существование заметных отличий в материальной культуре население отдельных районов, на то, что языковые отличия между отдельными группами восточных славян были, наверное, значительно более глубокими, чем это предполагали раннее. Среди других доказательств не последнее значение имеет и тот факт, что в летописании домонгольських времен термином „Русь“ обозначается и в этом качестве противопоставляется другим восточнославянским землям территория среднего Поднепровья»[340]. Участники московской дискуссии 1951 г. досказывали, что не мог существовать единый древнерусский этнос, если территория Киевского государства достигала на юге Черного моря, на западе — Вислы, на севере — Балтии, а на восходе — Клязьмы. Кроме того, в состав Киевского государства входило большое количество неславянских племен. «Удивительно и неубедительно звучит распространенное даже в научной литературе утверждение, что киевская культура была в равной мере произведением всех восточнославянских племен от Тмутаракани на юге до Белого моря на севере, от Карпат на западе до Верхней Волги на востоке. То есть, в создании канонических образцов киевской архитектуры (Десятинная церковь, София Киевская), летописания („Повесть временных лет“), литературы („Поучение детям“ Владимира Мономаха, „Слово о полку Игоревом“ и т. п.) XII ст. киевская метрополия сыграла не большую роль, чем славянские колонисты, которые к тому времени появились в глухих лесах севера Восточной Европы. Абсурдность этого утверждения еще более очевидна, если учесть тот неопровержимый факт, что преобладающее большинство вышеупомянутых шедевров возникали непосредственно в Киеве или в других городах Южной Руси. В канонических образцах древнерусской литературы фигурируют исторические и культурные деятели, а также простые обитатели именно русского юга»[341].
Наиболее слабым доказательным местом «древнерусского этнического сообщества» является время его распада. Этот распад должен был произойти лишь в пределах XIV–XV ст., а доводы в подтверждение этому отсутствуют. И совсем не ясно, «почему образовалось лишь три народа, а не столько, сколько было княжеств»[342].
Предательский исторический миф Мавродина одобрили Сталин и секретарь по идеологии Суслов, а это в то время означало, что термин «древнерусская народность» сделался политической догмой. В 1954 г. были опубликованы принятые идеологическим отделом ЦК КПСС «Тезисы о 300-летии воссоединения Украины с Россией (1654–1954)». Это был канонический вариант партийной версии истории Украины. В тезисах говорится, что украинцы и россияне — братские, единокровные народы, которые происходят от общего корня — «древнерусской народности», которая в IX ст. создала их общую колыбель — Киевскую Русь. По «Тезисам», все три восточнославянских народа имели на старокиевское наследство одинаковые права. На практике в российских публикациях эти права игнорировались. Курсы истории литературы под названием «древняя русская литература» без оговорок объединяли письменность Киевского государства IX–XIII ст. с московским XIV–XVII ст. То же касается истории искусства, права, языка и т. п. «Тезисы» не имели ничего общего с марксистским взглядом на классовую борьбу как на движущую силу истории. «Это было своеобразное резюме украинской истории, написанное с целиком телеологических позиций: доказать, что история Украины до 1654 г. была подготовкой к „воссоединению с Россией“, а позже представляла собой переход от „дружбы двух больших славянских народов“ к „незыблемой дружбе народов СССР“, возглавляемых российским „старшим братом“. „Тезисы“ стали обязательными для всех советских марксистов, но лишь в Украине их рассматривали как неопровержимую до мельчайших подробностей директиву, более важную чем даже высказывания Маркса и Ленина»[343]. Через средства массовой информации, школу, научную, популярную и художественную литературу их широко, настойчиво и неустанно распространяли, чтобы превратить в неотъемлемый элемент исторического сознания. На украинском и белорусском языках не мог появиться даже самый небольшой текст относительно Руси, без упоминания об освещенную тезисами мавродинскую древнерусскую народность. «Административно насаждаемая концепция древнерусской народности, которая будто бы была далекой предшественницей единого советского народа, питала иллюзию органичного единства российского государства, скрывая ее имперскую суть. При этом экспансия Москвы на украинские земли набирала пристойный вид воссоединения „единого русского народа“[344]. Как целиком справедливо замечает исследователь Н. Рябчук: „Российские колонизаторы трактуют украинский народ как „побочный продукт исторического развития“, такое себе „историческое недоразумение“, результат „внешней интриги“ (польско-немецко-австрийско-венгро-жидовской), в то время как россияне являются если не едиными, то по крайней мере главными наследниками Киевской Руси, „большим народом“ („богоносцем“ в царские времена), „оплотом мирового революционного движения“ во времена советские, то есть народом со специальной исторической миссией — объединить вокруг себя всех славян („славянофильство“), европейцев и азиатов („евразийство“), весь мир (большевистская „мировая революция“)“[345].
Хотя древнерусскую народность была провозглашена общим этническим предком трех славянских народов, но „на самом деле она квалифицируется лишь как российский этнос — „русские“, „русский народ“ и т. д. „Единый корень“ („древнерусская народность“) оказывается на практике не нашим корнем, а „общий предок“ — совсем не общим, а лишь предком российского народа“[346].
В начале 70-х гг. прошлого столетия секретарь ЦК Компартии Украины Маланчук запретил упоминать термин „Киевская Русь“. В школьный курс истории в Украине вводился новый термин „древнерусское государство“. Новый термин навязывался украинским школьникам и студентам, чтобы не оставить в их историческом сознании даже воспоминания о существовании какой-то отдельной Киевской Руси и ее народа. Так от высокопоставленных придворных монархистов Карамзина и Погодина к высокопоставленному коммунисту Маланчуку простиралась идеологическая линия опротестования существования украинского народа в княжеские Киевские часы.
Директор Института этнографии СССР историк М. Бромлей выгадал подобие терминов „югославский народ“, „чехословацкий народ“ и еще один этнонимический термин „советский народ“. Этот „народ“ должен был образоваться от разных этносов, но общим для него должен был быть, разумеется, русский язык. То есть, как „древнерусская народность“, так и „советский народ“ должен был быть, по сути, синонимом российского народа. Пропагандистский миф о „новой этнической общности советского народа“ стал попыткой идеологически обосновать ассимиляцию прежде всего украинце и белорусов. В целом, термин „древнерусская народность“, по замыслу его авторов, забирал у украинцев и белорусов прошлое, а термин „единый советский народ“ — будущее. В русле этой идеологемы украинцам излагалась история (своя и российская, а точнее — российская с соответственно подобранными и проинтерпретированными примесями своей), выяснялась современность (колониальная зависимость как счастливое „братство“) и очерчивалось будущее (точнее — отсутствие будущего, исчезновение или, бишь, „слияние“ как верховное благо для причудливой „недонации“)»[347].
