Время шло, он копал, постоянно кашлял, ноги и спину разрывало от боли. Прошла целая вечность, но в очередной раз вонзив тонкие пальцы в пепел, он пробил себе путь наружу.

В глаза, привыкшие ко тьме ударил яркий свет почти ослепив, человеческие голоса ударили в барабанные перепонки. Выбравшись на свежий воздух, он долго лежал на животе и просто дышал, наслаждаясь свежим воздухом с запахом гари, но всё-таки подняв голову, пожалел об этом.

Единственный выживший феечка-жид осматривал цокольный этаж и не мог поверить своим крохотным глазкам. Пламя, что почти убило его, пожрало не только его дом, но и его народ. Во всяком случае большую часть уж точно. Израиль не пытался полететь, он знал, эта затея обречена на провал. Оба крылышка просто сгорели в огне, да и сам он обгорел очень сильно. Сгорело практически всё: семьдесят процентов кожи, крылышки, миниатюрный пиджачок, и даже пейсы с ермолкой, которую подарил дед Мойша. Как выглядел дед Мойша? Как выглядели остальные тысячи? Как выглядят они сейчас?

Израиль кричал, заливался слезами и рвал на себе остатки кожи, осознавая весь ужас ситуации, в которой благодаря старому пироману, оказался. Месть! Всё о чём он думал была месть! Догнать старого выродка и убить самым изощрённым способом, на который только способен!

Взглянув в направлении, в котором ушёл Никонорыч, он грязно выругался. Потолок обрушился, преградив путь. Используя исключительно обожжённые руки, он пополз в обратном направлении, к лестнице. Рядом никого не было, и никто не мешал. Израиль перебирал ручками сосредоточившись на ступеньках. До лестницы было не более пятнадцати метров, но крохотный человечек преодолел это расстояние ползком почти за сутки. Ещё столько же понадобилось дабы выработать стратегию подъёма и преодолеть первую ступеньку, дальше дело пошло веселее.

Ползая у лестницы, он нашёл каким-то чудом не сгоревшую пластиковую вилку от лапши быстрого приготовления и осколок стекла. Несколько часов спустя, он, подобно скульптору отсёк от вилки всё лишнее и нарезал некоторое подобие ступенек. Поставив импровизированную лестницу к ступеньке, он затаскивал себя наверх только при помощи рук, вытягивал вилку наверх и всё повторялось вновь. Дважды после подъёма вилка падала и Израилю приходилось спускаться за ней. Он падал, терял сознание от боли, приходил в себя, снова устанавливал вилку и поднимался наверх. Ещё сутки спустя перед феечкой-жидом предстал первый этаж, и он окончательно потерял надежду на всякий положительный исход.

Пред ним была не больница, а могильник. Тысячи феечек сгорели заживо и виной тому был Старая падла. Ему некому было помочь и помощи ждать тоже было не от кого.

Израиля снова потревожил приступ кашля с кровью. В последние сутки его состояние сильно ухудшилось, он умирал и уже не чувствовал того что осталось от кожи и кажется даже, его обволакивал запах сыра. Он не мог избавиться от запаха сыра и это сводило с ума.

Феечка-жид пополз вдоль коридора к тому, что когда-то было фойе больницы. Он полз вперёд, давно потеряв счёт времени, зрение затуманилось, окружающие звуки не тревожили его слух. Он не слышал ничего и видел только окно света впереди, но упорно перебирал руками в надежде получить воздаяние, пока его не осенило. Он не сможет отомстить просто потому что никому и никогда из его народа так и не удалось покинуть злосчастную больницу. Феечка-жид остановился и уже хотел расшибить собственную голову от досады как пол под ним едва ощутимо содрогнулся. Над Израилем нависла тень, время будто бы остановилось и...

- А, твою мать!

- Что опять не так? - Спросил Линдквист.

- Кажется, я наступил на жука или дерьмо. - Ответил Лодыгин морщась. - Проклятые бомжи уже и здесь нагадить успели.

Капитан осмотрел подошву ботинка, но кроме гари ничего не заметил.

Инспектор ничего не ответил. У него было достаточно забот и без Лодыгина. Абсолютно идиотское преступление, которое в любой другой стране могло быть расценено только как мелкое хулиганство, превратилось чёрт знает во что. Полоумный свидетель, впал к кому, потом выпал из комы, бежал из больницы, не забыв поджечь её напоследок. Как описать в рапорте, что было дальше он даже не представлял.

В тот же вечер, каким-то чудом, старик материализовался на своей любимой заправке и, размахивая причиндалами, требовал непонятно чего, но так ничего не добившись, исчез в неизвестном направлении. А два часа спустя, с криком: "Доколе!?", носился по торговому центру, облачённый только в усы и снова не был задержан. За ночь, свидетель побывал ещё в нескольких местах, но попыток поджога не предпринимал, а после исчез.

Теперь предстояло найти уже подозреваемого в поджоге старика, предать правосудию и поставить крест на нём, как свидетеле.

С потерпевшим по этому делу тоже оказалось не всё гладко. Точнее всё оказалось очень и очень плохо. Вместо того, чтобы пойти домой, узбек упал в обморок на лестничной площадке и почти забил ногами сердобольную женщину, попытавшуюся ему помочь. А дальше, только оперативное вмешательство констеблей, спасло того от линчевания. Теперь узбеку грозила либо тюрьма, либо психиатрическая лечебница.

- Ну, капитан, вы довольны? - Спросил инспектор, направляясь к выходу из больницы.

- Чем?

- Как "чем"? Если бы вы дождались меня, ничего этого не произошло бы. - Ответил он, показывая рукой на разрушения.

- Да будет вам. Никто ведь не пострадал. - Ответил Лодыгин, переступая порог, а миниатюрная груда обгоревшей кожи, переломанных костей и раздавленных органов, застрявшая в протекторе подошвы всё-таки покинула больницу.

Глава 15.

Цирк! Цирк! Цирк!

Оркестр исполнял увертюру в полной гнетущей темноте. Развесёлая музыка должна была настроить самого сурового критика на нужный лад, но не смотря на мастерское исполнение, аудитория, состоявшая всего из трёх десятков человек, пребывала в подавленном настроении. Это ощущалось в воздухе и потому почти всю цирковую группу охватывала тревога, но только не его. Конферансье, как и сотни раз до этого, стоял у занавеса. Готовый вырваться на арену, спокойный, собранный, преисполненный решимости сделать представление, если не лучшим в мире, то хотя бы незабываемым. Увертюра почти подошла к концу, он прошёл сквозь занавес, сделал двадцать привычных шагов, оказавшись точно в центре арены. Наступила тишина, зажегся прожектор, зрители увидели рослого мужчину. Вместо цилиндра на голове его была фуражка, фрак заменил собой китель.

- Дамы и господа! - Торжественно произнёс конферансье, медленно поворачиваясь вокруг и пытаясь обратиться буквально к каждому зрителю. - В сей, без сомнения, знаменательный вечер мы собрались здесь с тем, чтобы стать свидетелями редчайшего явления! Не скрою, я сам ждал этого почти всю жизнь! Сколько было попыток? Им нет числа! Каждая попытка... Все до единой оказались провальными! Но именно сегодня... И теперь никто! Подчёркиваю, никто не посмеет усомниться в правдивости произошедшего.

Держа в руке микрофон, конферансье сделал круг по арене сопровождаемый лучом прожектора, подошёл к уже немолодой женщине с чрезмерно ярким макияжем на лице. Женщина, шокированная подобным вниманием, широко раскрыла глаза, но уже через секунду собралась с духом и напоминала статую с бегающими беспокойными глазками. Конферансье переступил через барьер, поднёс к её лицу микрофон.

- Представьтесь, пожалуйста. - Доверительно просил он.

- Я...

- Замечательно! - Воскликнул конферансье. - Нам всем очень приятно! Очень! Скажите, как долго... Вы собирались с духом перед тем как купить билет на представление или это было спонтанным решением? Нам всем очень интересно. Поделитесь с нами.