– Убиралась… Но все равно странно. Чтоб такой идеальный порядок…

– И ты что? Думаешь, ее убили и прибрались во всем доме? И посуду помыли? Действительно, странно как-то…

– Да, конечно… И у дома камеры, если бы кто-то зашел, все бы записалось. Но я почему-то все думаю и думаю об этом, – не унималась Галка.

Эти разговоры, возникавшие время от времени, были мучительными. Помочь ничем все равно нельзя было. И изменить что-то тоже не получилось бы при всем желании. Оставалось только слушать и сочувствовать. Хотя Галка не так уж часто заводила эти разговоры. Но видно было, что сама себе она покоя не дает, все спрашивает и спрашивает.

А в остальном… Волька не могла позволить себе грустить рядом с морем. И ведь все равно – умирают все. И Галка осталась без любимой тети – да, но при этом оказалась вполне богатой. Тоска пройдет со временем, а комфортная жизнь в прекрасном доме останется. Все равно ведь ничего не вернешь. Оттуда не возвращаются. Вольке казалось, что, если бы у нее был такой дом, она бы никогда не печалилась и жила бы припеваючи. Галка словно чувствовала настроение подруги и просила прощения за то, что своими разговорами портит ей настроение. Но все это были мелочи по сравнению с той прекрасной жизнью, которой они жили.

Кроме великого счастья видеть море с утра до вечера в жизни Вольки появилось еще одно счастье: люди. Люди, которых она не стеснялась, с которыми ей было радостно, интересно, весело. Конечно, все это было временно. Это Волька четко осознавала, не позволяя себе печалиться при мысли о расставании со счастьем. Эта радость была подарена ей только на тот месяц, что она гостила в Галкином доме. И именно из-за этой временности возникала легкость. Волька не боялась, что кто-то узнает об их семейной бедности. Она разрешила себе быть счастливой просто потому, что она есть. Никаких суперодежд летом в жару не требовалось. Шорты, майки, пара сарафанчиков, шлепанцы – вот и все, что нужно было в это время года любому отдыхающему на юге. Волька впервые в жизни себе нравилась. Волосы выгорели, распушились, глаза сияли, ровный загар – она любовалась собой по утрам после душа.

– Как хорошо! Как все у меня хорошо! – повторяла она, улыбаясь самой себе.

Она совершенно не думала тогда о том, что и это прекрасное время пройдет. Она просто жила в своем прекрасном времени и наслаждалась, ничего не боясь и ничего не загадывая.

Галка знала почти всех в поселке, и ее знали все: она выросла на их глазах. Со многими ровесниками дружила с пеленок: Ната забирала маленькую племянницу к себе на лето с первого года ее жизни. И еще – у тети годами отдыхали одни и те же люди, ставшие почти родственниками. И этим летом два месяца жили супруги-москвичи, лет пятнадцать подряд приезжающие в одно и то же время к морю. Раньше с детьми отдыхали, теперь с внуками. Галка и не думала, что они соберутся приехать этим летом – не хотелось ей без тети заниматься пока приемом постояльцев, однако люди так просились и так сокрушались, что не получилось отказать им. Они заехали в конце мая, зашли к соседям за ключами (тетя всегда оставляла ближайшим соседям запасные ключи от дома) и зажили, как прежде. Ну, а раз уж так, то и следующим постояльцам Галка отказывать не стала, тем более к ним она была по-настоящему привязана с раннего детства. Муж, жена и двое сыновей из Питера. Взрослые – ровесники ее родителей, врачи, вполне успешные, хоть и молодые, на вид казавшиеся старшими братом и сестрой своим детям. С сыновьями-погодками, 19- и 18-летними студентами, Галка каждое лето своей жизни встречалась в тетином доме. Можно сказать, выросли вместе, хотя, разъезжаясь в конце лета по своим городам, они почти не общались, за исключением тех редких случаев, когда питерские родители возили своих парней в Москву или Галкины предки навещали культурную столицу, чтобы дочь познакомилась с красотами северной Венеции.

При жизни тети убираться к постояльцам приходила два раза в неделю тетка Верка из поселка, говорливая – не унять. К себе в дом Ната ее не пускала – не хотела чужих у себя под носом. А к постояльцам – в самый раз. Она и пылесосила у них, и белье меняла, и в стирку его закидывала. Гладила же белье сама Ната. Ей просто нравилось гладить. Ее это успокаивало почему-то. Она расставляла широкую гладильную доску, брала свой любимый утюг, похожий на океанский лайнер, и начиналась работа. Сколько они с Галкой песен спели, о чем только не переговорили, пока тетя утюжила белье! Маленькая Галка тоже хотела гладить вместе с Натой, и однажды они вместе пошли в магазин электротоваров и выбрали утюг невероятной красоты, тот, на который указала племянница. Это была не работа, а настоящий праздник. Белье пахло чистотой, морем, солнцем, цветами из их сада. Их утюги шипели, выпуская пар, песни так и лились…

Теперь глажкой занимались Галка с Волькой. Волька тоже втянулась в процесс, она даже подпевать стала, когда подруга затягивала песни. Иногда к ним присоединялась Альба, дочка соседей, у которых хранились запасные ключи от дома. Девчонки тоже были ровесницами и с детских лет встречались у моря. Альба с родителями и старшим братом жили в Москве, но отец ее родился в этом самом поселке и детство провел на том самом участке земли, на котором сейчас возвышался бревенчатый терем с огромными окнами, террасами и балконами, спроектированный тетей Натой по заказу соседа. Старая рыбацкая хижина с соломенной крышей, принадлежавшая прежним поколениям семьи, стояла в глубине участка, была побелена, отремонтирована и служила своего рода фамильным музеем, свидетельствовавшим о росте благосостояния и запросов нового поколения.

Впервые увидев Альбу, Волька была сражена ее красотой. Красота эта была такая настоящая, само собой разумеющаяся, что, казалось, ничто не может ее исказить или затмить. Ей ничего не нужно было делать специально, чтобы украсить себя. В любой одежде она была хороша. Это она украшала все, что надевала на себя. Как описать ее красоту? Высокая, стройная, быстрая, со светлыми вьющимися волосами и огромными зелеными глазами, с тонкими щиколотками и узкими запястьями… Все так… Но было что-то еще, что не опишешь словами. В ней словно сошлись все стихии: вода, воздух, огонь, земля. И сошлись гармонично, не ради бурь и страстей, а ради счастья и полноты жизни. Волька даже не завидовала красоте Альбы, уж слишком недосягаемо совершенна была она. Но, похоже, сама Альба даже не понимала, какой обладает силой. Совершенно открытая и искренняя с подругами, Альба жаловалась на какую-то безответную любовь и девичьи страдания, пересказывала, что он написал, что она ответила, как она ждала, а он не позвонил…

И все такое прочее. Галка в ответ на историю безответной любви подруги предлагала Альбе пойти и посмотреться в зеркало. И кое-что понять про себя.

– Да любой счастлив будет! Просто оказаться рядом с тобой – и то уже счастье! Что ты все выдумываешь? – возмущалась она.

– Может быть, он просто комплексует, боится тебя, – поддакивала Волька. Ей-то было ясно, что Альба может влюбить в себя кого угодно на раз-два-три.

– Не родись красивой, а родись счастливой, – горестно вздыхала Альба.

– А то ты несчастливая! – смеялась Галка.

Альба пела с ними. Ее голос, глубокий, сильный, перекрывал их голоса, и хотелось слушать именно ее, наслаждаться ее даром и ее красотой.

А еще Альба затевала всякие игры. Одна такая игра давалась Вольке с огромным трудом. Они задавали друг другу вопросы. Отвечать полагалось одним словом, не раздумывая. И абсолютно честно.

– Что ты в себе больше всего любишь? – спрашивала Альба.

– Отвечай первая, – требовала Галка.

– Радость, – отвечала Альба. – А теперь ты, Галь, говори.

– У меня память отличная. Спасибо ей, – звучал ответ.

У Галки действительно была необыкновенная память. Ей достаточно было один раз прочитать стихотворение, чтобы потом без запинки его повторить. Да что стихотворение! Она запоминала тексты из учебников! Прямо на переменке, перед уроком – прочитает и идет отвечать. Редкий дар, которому все завидовали.