После долгого молчания царь снова заговорил, медленно подбирая слова:

– Когда хаппира выбрала меня царем и бог Солнца из-за моря принес мне власть и повозку, я поклялся защищать страну. С тех пор как я сел на трон моей матери царицы Каттах, я правлю двадцать лет и все вражеские народы завоевал своими руками. И сегодня я снова готов встать на защиту людей Хатти. Но новая опасность страшнее и коварнее. Легко сразиться с противником в открытом бою, а как отличить честного подданного от предателя?

Он помолчал:

– Кто хочет сказать?

– Позвольте мне, господин мой! – откликнулся Васти и, после разрешающего кивка царя, изложил свой план. – Поскольку враг находится среди нас, следует задействовать наши силы тайных осведомителей. Предлагаю спровоцировать завербованных шпионами Эшара людей дворца, вызвав среди них панику, во время которой они раскроются. Операцию начнет один из моих лучших агентов Велку, которого все знают как торговца зерном. Общеизвестно также, что две луны назад он по своим торговым делам отправился в восточные земли. Я получил известие, что он вернется через пол-луны. За эти четырнадцать дней мы должны подготовиться. Я перехвачу его на подступах к городу и объясню задачу. Мы сделаем так, чтобы его приезд видели все люди дворца. Он привезет якобы самую свежую информацию из Лаххи о том, что Эшар был убит во время мятежа. Несомненно, это известие всполошит всех, кого шпионам удалось завербовать, и они будут искать встречи либо друг с другом, либо с резидентом. В любом случае эти передвижения зафиксируют мои люди. Таким образом, на первом этапе мы обезвредим внутренних врагов во дворце. Следующим шагом должно стать нанесение опережающего удара по Лаххе. Это уже работа для Хапрассуна.

– За мной дело не станет, – расправил плечи военачальник. – Я немедленно начну формировать боевые отряды.

– Только осторожно, Хапрассун, – предупредил царь. – Не горячись. Это следует делать так, чтобы не возбудить подозрения многочисленных шпионов. Для отвода глаз я отдам приказ по войску о проведении учений в честь приближающегося праздника Нового года. И ты начнешь работу под предлогом подготовки к шествию войска, чтобы воздать подобающие почести нашим богам у священной горы Ан.

– Можно пригласить во дворец акробатов, которые обычно участвуют в ритуале Пурулли, будто бы для репетиций – это будет отвлекающий маневр и создаст атмосферу суматохи, во время которой шпионам труднее будет контролировать наши действия, – предложил Гисахис.

Царь вопросительно посмотрел на Васти.

Тот кивнул:

– Не помешает.

– Э-э-и… – внезапно раздался глухой скрипучий голос Зиварии.

Все повернулись к старцу, которого почитали в стране Хатти как лучшего оракула.

– И когда месяц умрет, целое войско падет… – протяжно нараспев заговорил прорицатель, – бог Тару покарает людей чудовищного преступления, тогда они станут на колени перед колесом…

Хапрассун, недолюбливавший Зиварию из-за его манеры вести утомительно долгие и темные речи, нетерпеливо заерзал на мягком сиденье из овечьих шкур:

– А бог времени не мог бы уточнить, когда он собирается это сделать?

Табарна строго взглянул на военачальника, и тот осекся. Все уважительно смотрели на Зиварию, ожидая продолжения, но старик молчал.

– Атта¹³, – наконец почтительно обратился к Зиварии царь, – твои слова дышат мудростью, вам, людям богов, открыто сокровенное знание. Но нам, простым смертным, язык богов понять трудно. Разъясни нам свое предсказание – чье войско погибнет: наше или вражеское? И что значит – «месяц умрет»?

– Бог Тару говорит… в чашу царя он наливает зло… акутара. Когда же в очаге погаснет огонь, тогда придет змея и город оплетет своими кольцами…– снова медленно заговорил прорицатель.

Он сидел, полузакрыв глаза, качая седой головой, и, казалось, не слышал обращенных к нему вопросов.

– Бесполезно, – тихо сказал Васти, наклонившись к царю, – человек богов стал слишком стар и не поможет нам. Надо действовать быстро, господин мой, иначе будет поздно.

– Да будет так, – Табарна поднялся и обвел всех суровым взглядом. – Страна должна быть защищена. Храните слово царя!

– «Храните слово мое, великого царя слово» – это типичная формула, которой, как правило, оканчивались государственные документы в эпоху среднего Хеттского царства. Это и подобные клише пришли из более раннего периода – древнейшего царства хеттов, а может быть, были заимствованы вместе с другими обрядовыми формулами у народа, жившего на территории Малой Азии до индоевропейцев, у загадочного народа хатти, о котором до сих пор почти ничего не известно, так как следов материальной культуры не сохранилось, а языковые данные очень скудны… Есть еще вопросы?» – спросил Лыков, заканчивая лекцию.

Больше вопросов не было, и он поспешил выйти из аудитории Историко-археологического института, где преподавал древнюю историю, про себя отметив тактичность студентов, которые не стали расспрашивать про недавнюю кражу. А может быть, это была тактичность декана, предупредившего студентов. Сергею нравилось читать лекции молодежи, но сегодня это было пыткой, он никак не мог сосредоточиться. Выходя из аудитории, историк чуть не столкнулся с сыном директора музея, учившимся на втором курсе.

– Добрый день, Сергей Владимирович.

– Здравствуй, Валера. Ты что, сегодня не был на лекции?

– К ректору вызывали, я же выиграл конкурс… Ну, вы знаете… в Америку еду!

– В самом деле? Поздравляю. Хочешь, подвезу?

– Да нет, спасибо, мне нужно еще в деканат зайти.

– Ну смотри.

Лыков залез в свой старенький «москвичонок», как-то еще ухитрявшийся передвигаться назло всем законам механики, и поехал в музей. Чувство неловкости, которое он испытывал во время разговора с сыном директора, постепенно проходило.

Он усмехнулся сам себе: «И то сказать, хорош, дожил до сорока пяти лет и все не можешь привыкнуть к нашим порядкам».

Занявшая первое место в конкурсе, организованном Чикагским археологическим обществом, работа Валеры Кичина «Государства на территории Малой Азии на рубеже III-II тысячелетий до нашей эры» была откровенно содрана с незаконченной докторской диссертации Лыкова, которую Виктор Васильевич три месяца назад взял у него «почитать». Все в музее, да и многие в институте это прекрасно знали, однако отец Валеры был не только директором музея, но и другом начальника управления внутренних дел, поэтому единственное, на что хватило смелости у возмущавшихся, – выпустить пар в курилке.

Многие, не знавшие характера Сергея, считали, что он не стал устраивать скандала, узнав о некрасивом, мягко говоря, поступке шефа, из тех же соображений личной безопасности. Но историк не боялся своего начальника, наоборот, он его жалел как человека, полностью потерявшего свою индивидуальность, растворившегося в сыне. Лыков считал, что это влияние жены Виктора Васильевича, избаловавшей единственного ребенка. Его всегда неприятно поражал нагловатый взгляд мальчишки, который часто забегал в музей к отцу, – он всегда, не мигая, смотрел прямо в глаза собеседнику.

«Правда, сегодня, – отметил про себя историк с грустной усмешкой, даже его, кажется, проняло – каким-то он выглядел сконфуженным, против обыкновения опускал глаза, а щеки горели лихорадочным румянцем. Впрочем, возможно, это наоборот от радости».

Подъехав тем временем к музею, Лыков к своему удивлению и, надо признаться, неудовольствию обнаружил на стоянке полиицейскую машину, а войдя в здание – и самого следователя Костина, который, как выяснилось, попросил собрать работников музея. Он поспешил в зал заседаний, где уже находились все, кроме директора.

Через минуту подошел и Виктор Васильевич, и майор открыл собрание неожиданным вопросом:

– Почему никто из вас не сообщил следствию, что в течение нескольких дней, предшествующих краже, в музее велись работы по установке в кабинете директора нового сейфа?