Иван хотел представиться царским сыном, но вспомнил совет бабы Яги и сказал:

– Звать меня Иваном. Еду я из некоторого царства, из некоторого государства по своей молодецкой надобности. А еду, куда глаза глядят.

– А мое святое имя Пантелей. Садись, Иван, со мной. Хлебушка поедим, о делах наших скорбных покалякаем.

Юноша сел возле старика, расправив полы кафтана, и спросил:

– Отчего же, дедушка Пантелей, дела наши скорбны?

– Только по скорбным делам да по великой нужде люди по чужедальним землям ездят и ходят. Тебя молодецкая надобность гонит. И я, вишь, ножки больные топчу по своей стариковской надобности.

– Ты, выходит, странник?

– Ну не совсем. В молодости много постранствовал, на белый свет поглядел. А теперь все больше дома сижу да книжки читаю. Бывает, иногда отлучусь из дому, но ненадолго. Вот и сейчас я иду домой с Кудыкиных гор.

Пантелею хотелось поболтать с чужестранцем. Но Иван ничего не знал о Кудыкиных горах, и разговор не клеился.

Юноша отказался от предложенной стариком обглоданной краюшки и угостил своим караваем. Хлеб насущный деду понравился. Он тщательно разжевал кусок, подержал во рту и звучно проглотил.

– Гожий хлеб, гожий! Давно я такого не едал. А что, парень, хошь, пошли ко мне. Тут уже недалеко.

Вечерело, и Иван принял приглашение Пантелея. Поднялись. Старик вздохнул:

– Эх, ножки мои больные, стуженые!

Но на коня сесть отказался. Так и пошли по дороге седой старик и юноша, ведущий под уздцы вороного жеребца.

Глубокой ночью путники добрались до дома Пантелея. Жил он на краю небольшой деревушки в старой избе. Вошли в темную горницу. Старик щелкнул огнивом и зажег огарок свечи. Бедность и запустение обступили царевича, потянули из мрачных углов грязные лапы. Стены зашевелились и зашуршали. Это затормошились в щелях тараканы.

Изба у Пантелея топилась по-черному. Поэтому и печь, и потолок, и стены потемнели от сажи. Кроме печи, лавок и стола, в избе ничего не было. Но повсюду – и на лавках, и на столе, и на полу – лежали книги: десятки, сотни.

Иван от изумления даже рот раскрыл. Вот так диво! Много ли он на своем веку повидал книг? Ну судебник у батюшки, сонник у матушки. А тут тьма книг больших и маленьких, рукописных и печатных, в переплетах и без.

– И ты, дедушка, все это прочел?

– А как же! Прочел и на ус намотал. Вишь, какие у меня усы длинные? – засмеялся старик. Удивление юноши льстило ему.

Стали укладываться спать. Старик лег на полу, укрывшись худым армяком, а царевич устроился на лавке и заснул под шуршание тараканов.

В доме деда Пантелея не было ни маковой росинки. Поэтому завтракали скудно – хлебом насущным и водой колодезной. После немудреного перекуса Иван спросил старика:

– Дедушка, ты, часом, не чернокнижник?

Старик рассмеялся:

– С чего ты взял?

– Книг у тебя больно много.

– Разве книги у одних чародеев бывают? Мне книги не для колдовства нужны, а для мудрости. Много книг – много мудрости.

– Так ты мудрец? Мне-то тебя и надобно! – обрадовался царевич.

Пантелей снова рассмеялся:

– Ну какой же я мудрец. Я мудрец против овец, а против мудреца я и сам овца. Есть мудрецы и помудрее меня. А я только начетчик – человек начитанный, в книгах сведущий. Настоящей мудрости я еще не приобрел.

– Дозволь все-таки задать вопрос.

Старик важно уселся на лавку, картинно подбоченился и разгладил бороду.

– Ну задавай!

– Что такое вера?

Насмешливая улыбка исчезла с губ Пантелея. Лицо стало строгим. Глаза потемнели.

– В твои годы, Иван, парни по гулянкам бегают да голубей гоняют. А ты один по чужим странам разъезжаешь да мудреные вопросы задаешь. Зачем тебе знать о вере?

– Славный царь Додон велел мне поездить по белу свету, найти самую наилучшую веру и привезти в его державу.

Старик нахмурился.

– Дело это многотрудное и многоскорбное. А ты молод и неопытен. Справишься ли? Сдюжишь ли?

– Помоги, дедушка, и я справлюсь. Научи! Расскажи, что такое вера?

– Отвечу тебе не от своего скудоумия, а словами великого мудреца, жившего давным-давно. Вера есть уверенность в том, что мы ожидаем, и подтверждение того, чего мы не видим. Понятно?

– Красиво, но непонятно.

– Скажу проще: вера – это уверенность в ком-то, доверие. Вот ты кому-нибудь доверяешь?

– Доверяю! Батюшке, матушке, бабе Яге и тебе, дедушка.

– А как ты думаешь, любят ли тебя родители?

– Любят! А матушка крепче всех.

– А откуда ты, сидя в моей убогой хижине, знаешь, что они тебя любят?

– Как же, всегда любили. Нынче же, как мы расстались, наверное, от тоски изнывают.

– А как ты думаешь, батюшка и матушка тебе добра желают или зла?

– Думаю, всегда желали и желают только добра.

– Вот, ты уверен в них, уверен в их любви. И эту любовь ты за сотни верст чуешь. Стало быть, ты доверяешь родителям. А есть такие люди, которым ты не доверяешь?

Иван вспомнил братьев и кивнул.

– Вишь, одним ты доверяешь, другим – нет. У одних людей ты из рук, не задумываясь, и яд примешь. А другие тебе чистой воды поднесут, а ты усомнишься: «Не отравлена ли?»

– Значит, вера зависит от того, кому я верю, кому доверяю?

– Да, но это вера человеческая, доверие к людям. А царь Додон тебя за другой верой послал.

– За какой же?

– За божеской. Каждый народ по-своему в Бога верует, по-своему Его называет, по-своему Ему молится.

Слово «Бог» Иван слышал впервые. И никто в сказочном царстве никогда не слышал этого слова. Звучало оно непривычно – коротко и грозно. Как окрик. Как приказ.

– Дедушка, а кто такой Бог?

Пантелей вздохнул.

– Тяжело с тобой, парень. Темный ты. Ох, темный! Совсем дикий народ у царя Додона.

– Ты не бранись, а лучше о Боге расскажи.

– Да как я тебе о Нем расскажу? Как я тебе расскажу о земле, о воде, о небе, о солнце? Слов таких нет в языке человеческом. А коль для этого нет слов, то для Бога – тем более. Ибо Бог превыше человека. И человек своим немощным умом не может понять и объяснить Его.

– Значит, Бог – не человек?

Старик заерзал на лавке.

– Вестимо, не человек. Бог не зверь, не птица, не рыба. В одной древней книге хорошо написано: «Бога никто не видел никогда». Он существо непостижимое и непознаваемое. Он сотворил всех нас, весь мир, видимый и невидимый. Он бессмертен и вечен. Он всемогущ и всесилен. Он могучее и сильнее любого царя. Потому о Боге говорится: «Блаженный и единый сильный Царь царствующих и Господь господствующих». Разумеешь?

Иван кинул и живо вообразил Бога великим государем. Седой, длиннобородый, осанистый, Он сидит в царских палатах на престоле и в венце. Вкруг него стоит грозная стража – светлообразные рынды на плечах топорики держат.

Пантелей вдохновенно продолжал:

– Все на свете зависит от Него, света. Он распоряжается нашими судьбами. В Его руке жизни славных царей и простых мужиков, новорожденных младенцев и столетних стариков, твоя и моя. По Его воле восходит и заходит солнце, сменяют друг друга времена года.

Иван представил, как Бог задумывается над картой белого света. На ней видны все города и деревни, все дома, все люди. Как игрок над тавлеями, склоняется над картой Бог. Берет в руки человечка. Хмурит высокое чело. Какую ему судьбу назначить? Одарить жизнью или покарать смертью?

От такого представления царевич вздрогнул.

– Дедушка, а Бог добрый?

– Вестимо, добрый. Нет никого добрее Его. Он же нам всем отец. И как отец добр к детям, так и Бог добр к людям.

– А где дворец Бога? Можно побывать у него?

Старик захохотал, замахал руками.

– Ой, не вводи меня, старика, во грех, не смеши! Коли можно было бы так запросто побывать во дворце у Бога, то не говорили бы, что Он непостижим и непознаваем. Сказано тебе – никто Бога не видел. Нет у Него дворца. Весь мир Его жилище. Некоторые простаки говорят, будто Бог живет на самом высоком небе, сидит на облаках и поглядывает вниз, на землю. Но это говорится спроста.