«…В Кир-Кайдэ я сказал тебе, что я намерен любой ценой найти и уничтожить ворлока, который поступил на службу к твоему отцу, — писал дан-Энрикс. — Сейчас ты, вероятно, уже знаешь, кем был этот маг и каковы его реальные возможности. Благодаря Кэлрину Отту, правда об Олварге и его связях с династией дан-Энриксов в настоящий момент общеизвестна, так что я не буду повторять эту историю в своем письме.
Я вернулся в столицу, потому что у меня появились доказательства того, что Олварг готовится напасть на Адель. Сейчас мы с императором и сэром Иремом предпринимаем меры, чтобы защитить столицу от вторжения. Одну из наиболее серьезных проблем для нас представляет конфликт между элвиенистами и унитариями — полагаю, что этот конфликт подогревается искусственно. Тебе наверняка известно, что на протяжении последних лет Династия не вмешивалась в спор об Эвеллире. Собственно, мы и теперь не собираемся указывать кому бы то ни было, что думать о Наследстве Альдов. Но теперь, когда мы вынуждены говорить об Олварге открыто, это дает всем противникам дан-Энриксов удобный повод обвинить во лжи уже не Кэлрина и даже не меня, а императора и Орден. Ты — один из немногих людей, кто лично сталкивался с Олваргом и был очевидцем многих событий, описанных в книге Отта. Я надеюсь, что ты согласишься покинуть Торнхэл и приехать в столицу, чтобы засвидетельствовать то, что знаешь, и помочь нам поддержать порядок в городе.
В случае, если ты примешь мое приглашение, следуй всем мерам безопасности, которые тебе предложит Юлиан. На Кэлрина Отта совершено покушение, виновник которого не только не пойман, но даже до сих пор не установлен. В случае твоего приезда в столицу твоя жизнь, несомненно, будет подвергаться не меньшей опасности, поэтому будь осторожен и береги себя. Об остальном поговорим при встрече, если ты решишь приехать. Если нет — желаю тебе долгой и счастливой жизни и хочу еще раз поблагодарить за то, что спас меня в Кир-Кайдэ.
К.д.-Э.»
Льюберт сложил письмо, чувствуя, что сердце бьется вдвое чаще, чем обычно. С ума сойти, а утром он не сомневался в том, что этот день пройдет так же размеренно и скучно, как любой другой…
Он положил ладонь на теплый меховой загривок Молчаливого. Пес покосился на него — как показалось Льюберту, с глубоким пониманием. Но сейчас Льюберту хотелось поделиться собственными мыслями с кем-то еще.
— На, почитай, — сказал он Лэру, возвратив ему письмо — Там ничего секретного.
Тот быстро пробежал письмо глазами, хмыкнул, задержавшись на последних строчках.
— Дочитал до «долгой и счастливой жизни»?.. — не сдержался Льюберт. Юлиан вздохнул.
— Не бери в голову. Я думаю, он знал, что ты поедешь. Просто… хмм… пытался показать, что не считает, будто ты обязан это сделать потому, что он дан-Энрикс или Эвеллир.
— Ты тоже полагаешь, что я не обязан ехать? — спросил Льюберт, мысленно отметив, что Лэр безо всякого стеснения или заминки называет Крикса Эвеллиром. Калариец усмехнулся.
— Я — другое дело. Для меня он Эвеллир и лорд. Конечно, я считаю, что любой, кто присягал дан-Энриксам, обязан делать все, что он прикажет. Но для самого себя-то он по-прежнему обычный человек. Я думаю, ему было очень неловко — вы не виделись уже шесть лет, а теперь он внезапно предлагает тебе бросить дом и все свои дела, отправиться в столицу и рискнуть собой ради того, чтобы ему помочь.
Льюс свистнул Молчаливому, и пес пружинистым движением поднялся на ноги.
— Ладно, пошли. Надо собраться в путь. Заодно и позавтракаем — если ты, конечно, не побрезгуешь яичницей.
— С чего бы? — отмахнулся Лэр, взяв лошадь под уздцы и следуя за Льюбертом. — Ты сам всегда твердил, что каларийская аристократия живет не лучше, чем крестьяне.
Льюс поморщился.
— Даже не верится, каким я был самодовольным говнюком.
— Ну что ты… я же просто пошутил, — опешил Лэр. — И вообще-то это правда. Если хочешь знать, я в первый раз увидел простыню, когда попал в Лакон. И очень удивился, когда Марк сказал, что вилкой нельзя ковырять в зубах. Удобно же!
— Удобно, — усмехнулся Льюберт.
Молчаливый окончательно поверил в то, что новый человек и его лошадь не представляют для них никакой угрозы, и, умчавшись далеко вперед, вынюхивал что-то в покрытой инеем траве. В голове у Дарнторна уже начинали тесниться мелочные бытовые мысли — что собрать в дорогу, как объяснить Лэру, что он должен взять в столицу Молчаливого, и на кого теперь оставить Бейнора Дарнторна, даже в изгнании сохранившего поистине аристократическую неспособность позаботиться о собственных потребностях. Последней мыслью Льюберт поделился с Юлианом Лэром. Тот небрежно отмахнулся.
— За него не беспокойся. До твоего возвращения поступит под надзор наместника в Бейн-Арилле, и все дела. Будет жить даже лучше, чем в Торнхэле.
«Это уж наверняка» — мысленно согласился Льюс. За время его добровольного заточения любящий дядюшка едва не уморил его упреками — мол, если бы Льюберту не вздумалось из идиотского каприза жить в полуразрушенной усадьбе, их обоих поселили бы в доме наместника, где они пользовались бы заслуженным комфортом. Так продолжалось до тех пор, пока выведенный из себя Льюс не заявил, что заслуженный уровень комфорта дядя может получить разве что в Адельстане, и, раз лорд Бейнор не желает оставаться в Торнхэле, он с удовольствием напишет Ирему, чтобы тот выделил ему другое помещение. После этого жалобы прекратились, зато Бейнор начал периодически разражаться длинными туманными тирадами о человеческой неблагодарности. По счастью, неопределенность этих рассуждений избавляла Льюса от необходимости что-либо отвечать.
Мысль о том, что завтра в то же время он уже избавится от дяди, неожиданно вызвала у Льюса острую, мальчишескую радость — как в Лаконе, когда кто-то из наставников заболевал слишком внезапно, чтобы ему успели подыскать замену, и ученики, ликуя, расходились по своим делам. Наверное, такие легкомысленные ассоциации в нем вызывал идущий рядом Лэр. Но, как бы там ни было, настроение у Льюса продолжало беспричинно подниматься, и, когда они выбрались на опушку леса, он с особой нежностью взглянул на темный силуэт полуразрушенного замка.
Юлиан замедлил шаг, с вежливым изумлением разглядывая то, что войско Наина Воителя оставило от замка Дарнторнов. Льюс делал вид, что он не замечает настроения своего спутника, но в глубине души он должен был признать, что простодушное удивление Лэра греет его самолюбие.
— Добро пожаловать в Торнхэл, — с усмешкой сказал он.
Глава XXIII
Вызывая Рована Килларо в магистрат, Юлиус не был до конца уверен в том, что тот придет. Обладающий, как и все трусы, обостренным чувством приближающихся неприятностей, Килларо вполне мог почувствовать, что беспричинный вызов в городскую ратушу не обещает ему ничего хорошего, и под каким-нибудь предлогом уклониться от опасного визита, а возможности советников — и даже главы городского капитула — не простиралась настолько далеко, чтобы приказать доставить нужного человека силой. Но все сомнения Юлиуса Хорна оказались напрасными. Килларо не только пришел в магистрат, но даже, для разнообразия, додумался оставить своих спутников — полдюжины громил из Братства Истины — в трактире через улицу, чтобы те не мозолили людям глаза, торча у входа в ратушу.
— Я пригласил вас в магистрат, чтобы посоветовать вам покинуть город, — Юлиус смотрел в лицо своему гостю, и поэтому заметил, как злобно сузились его глаза. Но это продолжалось лишь одну секунду, а потом Килларо мастерски состроил изумленную гримасу.
— Почему? Разве я сделал что-нибудь дурное? — притворяясь сбитым с толку, спросил он.
«Тебе лучше знать», подумал Юлиус. За несколько последних лет он привык считать Килларо лицемером, который разыгрывает одержимость ради тех немалых выгод, которые приносила эта роль. Но иногда у Юлиуса все-таки мелькала мысль — а что, если Килларо в самом деле думает именно то, что говорит?.. Хорн не считал себя особо впечатлительным, но от таких предположений его всегда пробирал озноб.
