— Гвинны, видимо, совсем рехнулись. Столько суматохи, чтобы изловить двоих детей… если, конечно, вы не врете.

— Нэйд хотел взять Ингритт в жены! — встрял в беседу спутник Ингритт, неуклюже поднимаясь на ноги.

— У-гу, — невнятно промычал Атрейн, задумчиво глядя на девушку. — И куда вы думали сбежать? Я полагаю, в Руденбрук?

Пленники коротко переглянулись — и ожесточенно закивали головами. Жест выглядел настолько похожим, что более легкомысленный человек на месте Атрейна не сумел бы удержаться от улыбки. Но рыжеволосый айзелвит только прищурил темные глаза.

— Ну что ж, считайте, что вам повезло… В седле удержитесь? Хотя это неважно. Все равно другого выхода у вас не будет. Тьяви! Развяжи их.

Крикс зашевелился в кресле, постепенно приходя в себя. В самое первое мгновение он удивился, почему вокруг внезапно стало так темно, но потом понял, что все свечи уже догорели, и малиновые угли в догорающей жаровне были единственным источником света в комнате.

Алвинн. Лейда. Олрис. Тайная магия поочередно показала ему всех, о ком он беспокоился. Показала совершенно беспощадно, не интересуясь тем, каких подробностей дан-Энрикс предпочел бы никогда не видеть.

Спина и плечи у дан-Энрикса болели. Отодвинув кресло, энониец перебрался на постель и несколько минут лежал, бездумно глядя в потолок.

«После такого не уснешь» — подумал он, прикрыв глаза.

Открыв их снова, он увидел брызжущее через ставни солнце.

Обычно по утрам сэр Ирем пребывал в хорошем настроении, но в этот раз он чувствовал странное раздражение и дольше обыкновенного стоял над умывальником, плеская в лицо холодной водой, а потом растирая его жестким полотенцем. Вчерашний вечер в «Черном дрозде» не прошел для каларийца даром. В горле пересохло, а мысли казались мутными, как вода в обмелевшей и заросшей тиной речке. Выпив всю воду, какая нашлась в кувшине на столе, и неопределенно отмахнувшись, когда Лар спросил, желает ли он завтракать, рыцарь спустился вниз.

Меланхолично наблюдая за утренним построением, лорд Ирем размышлял о том, что о попойках со своими офицерами пора забыть. Нравится ему это или нет, но молодость уже закончилась. Он привык думать, что способен перепить за обеденным столом любого собутыльника, а утром встать с кристально ясной головой, но эти времена явно остались в прошлом.

Ирем так погрузился в эти невеселые размышления, что не заметил, как к нему подошел Юлиан Лэр.

— Доброе утро, монсеньор, — вежливо сказал он. В руках у Юлиана были два затупленных меча. Ирем сморгнул от неожиданности, хотя удивляться, по большому счету, было нечему — в последние два года Ирем часто фехтовал с Лэром по утрам. Юлиан был интересным, достаточно непредсказуемым противником и вместе с тем старательным учеником — два качества, которые довольно редко сочетаются в одном человеке. А главное, Лэр был неглуп и обладал врожденным тактом. Хотя все остальные, наблюдая за их утренними поединками, называли Юлиана любимчиком коадъютора, сам Лэр никогда не попытался обратиться к главе Ордена в более фамильярном тоне, чем обычно. Ирем это ценил.

Сейчас он машинально взял из рук противника затупленный турнирный меч, и лишь потом почувствовал, что на сей раз ему совсем не хочется сражаться. Поначалу он подумал, что все дело в его состоянии, из-за которого сама мысль о фехтовании — и вообще каких-либо физических усилиях — казалась отвратительной. Но уже в следующий момент, глядя на то, как Лэр легкой, пружинистой походкой идет к центру площадки, огороженной для поединков, Ирем понял, что дело не только в его плохом самочувствии. Просто он впервые за много лет почувствовал, что может проиграть.

Это открытие произвело на коадъютора такое же действие, как если бы ему на голову внезапно опрокинули ушат воды. Сознание того, что он может бояться поражения, казалась нестерпимо оскорбительным. Примерно к девятнадцати годам сэр Ирем заслужил славу первого меча Империи, и с тех пор все — не исключая его самого — воспринимали его первенство как что-то само собой разумеющееся.

Конечно, кое-что менялось. Когда тебе за сорок, состязаться в быстроте и ловкости с двадцатилетними становится не так-то просто. Коадъютор начал замечать, что его силы постепенно убывают, но решил, что он сможет компенсировать это техникой и опытом. А также дисциплиной. Он, который раньше считал ежедневные тренировки уделом бесталанных фехтовальщиков, теперь по два, а то и по три часа в день не выпускал из рук меча. А ведь вдобавок нужно было вникать в дела Ордена, не упуская даже мелочей, и появляться при дворе, где ему приходилось играть роль блестящего и остроумного придворного. А еще следовало, наконец, иметь успех у дам… Ирем не спрашивал себя, стоит ли поддержание собственной репутации таких усилий. Ответ был очевиден. Коадъютор любил свою жизнь такой, как есть, и совершенно не желал, чтобы она менялась.

Но сегодняшнее чувство страха ясно показало, что его усилий недостаточно, чтобы избежать неумолимо наступавших перемен.

Сэр Ирем стиснул зубы, быстро пересек площадку и решительно взмахнул мечом, одновременно салютуя своему противнику и приглашая его начинать. Рыцарь был очень зол. За следующую минуту Юлиан пропустил больше ударов, чем за все их прежние совместные тренировки, и, в конце концов, окончательно смешавшись, позволил Ирему выбить свой меч сравнительно простым приемом.

Кандидаты на площадке разразились громкими приветственными криками. Более чистый и высокий голос Сейлес ясно выделялся среди остальных. Теперь, когда девчонка перестала притворяться юношей и постоянно следить за собой, казалось невозможным, что чиновники из Ордена сразу же не заметили ее обман.

Юлиан сделал такое движение, как будто собирался подобрать свое упавшее оружие, но, встретившись глазами с Иремом, остался на месте.

— Спасибо, монсеньор. Прекрасный бой, — только и сказал он.

Ирем видел растерянность в его глазах, и ему было стыдно.

Он незаметно перевел дыхание, опустив руку с тренировочным мечом. Во время поединка в голове немного прояснилось, но сейчас, когда все было кончено, ноги и руки сделались как будто ватными, и рыцарь чувствовал, как по спине, под безрукавкой и рубашкой, змейками стекают капли пота. Причем летняя жара тут была совершенно ни при чем — сегодняшнее утро как раз выдалось прохладным, с солнцем, тонущем в туманной дымке, и прохладным ветром с моря. Надо было признать, что схватка с Лэром стоила ему небывалого напряжения всех сил.

Как бы там ни было, он снова победил.

Он оставался лучшим. Первый меч имперской гвардии… Сэр Ирем скривил губы, грустно усмехаясь этой мысли. Мечтать о том, что будешь лучшим, хорошо в пятнадцать лет, когда ты думаешь, что твои силы безграничны. Неплохо также оставаться лучшим в тридцать пять, когда ты наслаждаешься сознанием, что превосходишь большинство других людей, и веришь в то, что так будет всегда, поскольку по-другому просто быть не может. Но в сорок пять ты понимаешь, что момент, когда ты все-таки потерпишь поражение, становится только вопросом времени.

Юлиан принял хмурую усмешку каларийца на свой счет. Он виновато улыбнулся и развел руками.

— Вам нужно найти более подходящего противника, мессер… Что скажете насчет дан-Энрикса?

Лорд Ирем вздрогнул. Он полагал, что энониец еще спит в своей комнате наверху, но, проследив за взглядом Юлиана, убедился, что южанин успел встать, одеться и спуститься вниз. На удивление не вовремя… Меченый был последним человеком, с которым Ирем хотел бы сражаться в таком состоянии, как сейчас. В особенности — на глазах у половины Ордена.

Застигнутый врасплох дан-Энрикс промычал что-то нечленораздельное. Он выглядел почти смущенным, и лорд Ирем с опозданием сообразил, что Крикс — не в пример Юлиану и столпившимся в углу площадки кандидатам — ясно видел, чего каларийцу стоила его победа.

Быстро овладев собой, южанин вскинул взгляд на Ирема — и подкупающе открыто улыбнулся.