Олрис резко обернулся и увидел перед собой какого-то кудрявого, словно баран, мальчишку, бывшего примерно на год старше его самого. Олрис довольно часто видел его раньше, но не помнил, как его звали.

— Поосторожнее, — процедил он, хотя отлично понимал, что айзелвит толкнул его нарочно.

Кучерявый выразительно прищурился.

— Простите, господин_. Может, мне постирать вашу рубашку?..

Олрис задумался, не следует ли выплеснуть оставшееся в кружке пиво в лицо кучерявому, но тут в их ссору вмешалась сидевшая неподалеку Ингритт.

— Нэш, прекрати, не лезь в бутылку… Олрис, возьми свою кружку и иди сюда.

Тон Ингритт звучал повелительно, как будто бы она ничуть не сомневалась в том, что они оба должны делать то, что она скажет.

Олрис перевел взгляд со своего противника на Ингритт и отметил, что она была в своем лучшем платье, а темные волосы заплела в две толстые косы. Олрису было неудобно слушаться девчонку, но это было разумнее, чем ввязываться в ссору. И к тому же — хотя он и не хотел признаться в этом самому себе — он был ужасно рад, что Ингритт, в первый раз за много месяцев, заговорила с ним. С тех пор, как Олрис поступил на службу Дакрису, Ингритт упорно делала вид, как будто бы его не существует. А сейчас вдруг обратилась к нему так свободно, словно они никогда не ссорились.

Желая сохранить достоинство, Олрис подошел к Ингритт медленно и будто нехотя — и так же неохотно опустился рядом с ней на грубую скамью из доски, уложенной на два бревна и наскоро прибитой к ним гвоздями. К его удивлению, Ингритт заговорила с ним так дружелюбно, словно не было всех этих месяцев, на протяжении которых она вообще не удостаивала его замечать. Казалось, она изо всех сил старается загладить ту невежливость, с которой обращалась с ним все это время. Когда Олрис похвастался успехами на тренировочной площадке, Ингритт сказала, что он-то наверняка успел узнать о последней войне что-нибудь надежнее кухонных слухов. Допивая третью кружку пива и чувствуя себя польщенным тем, что айзелвиты слушают его рассказы, затаив дыхание, Олрис незаметно для себя выболтал все, что успел выведать от Бакко с Инги.

Олрис смутно сознавал, что еще никогда в жизни не был так пьян, как в этот вечер. Ему было весело, хотя причину этого веселья он и сам до конца не понимал. Все происходящее казалось ему исключительно забавным и каким-то нереальным. Он помнил, как после четвертой кружки с пьяным упорством твердил Ингритт, что она очень красивая, и пытался ее поцеловать. А после пятой кружки кто-то рядом с ним упомянул о Меченом, и Олрис встал и громко сообщил, что он когда-нибудь убьет этого колдуна. А потом айзелвиты что-то говорили и смеялись, а он сам направился к отхожей яме — но еще не успел добраться до нее, когда почувствовал, что его желудок выворачивается наизнанку.

Больше всего на свете Олрису хотелось, чтобы его унижения никто не видел, но, когда он распрямился, то увидел, что Ингритт стоит с ним рядом, терпеливо дожидаясь, пока он придет в себя.

— Думаю, пить тебе больше не стоит, — сообщила она Олрису тем самым тоном, из-за которого он так часто ссорился с ней в прошлом. Услышав эти насмешливые интонации, Олрис внезапно осознал, что там, возле костра, девушка время просто притворялась, будто восхищается его умом и ловит каждое сказанное им слово. Правда, в эту минуту Олрис был не в состоянии понять, для чего ей это понадобилось, но это не мешало ему чувствовать себя обманутым. Он отвернулся от нее и побрел в темноту, желая только одного — никогда больше не встречаться с Ингритт и не вспоминать об этой сцене. Но она окликнула его.

— Куда это ты собрался?..

— Спать, — ворчливо отозвался он. И, чуть подумав, припечатал — А вообще — не твое д-дело.

— Разумеется, — спокойно согласилась Ингритт. — Только учти: твой Дакрис тебя вздует, если ты придешь в казарму в таком виде.

Олрису потребовалось несколько секунд, чтобы осмыслить ее последние слова, но потом он остановился. Ингритт была совершенно права. Если он попадется на глаза Дакрису после такой попойки, порка ему обеспечена. Олрис уже успел удостовериться, что Дакрис не любитель читать оруженосцу длинные нотации, а свою точку зрения предпочитает объяснять при помощи ремня или же хворостины.

— Как же мне теперь быть? — жалобно спросил он у Ингритт. Она ухмыльнулась, с интересом глядя на него.

— Но ведь это, кажется, не мое дело?..

— Ингритт!..

— Ладно, — рассмеялась Ингритт — Отведу тебя к себе. Проспишься, протрезвеешь, а наутро что-нибудь наврешь.

— Спасибо… Все-таки ты — лучшая девушка на свете, — убежденно сказал Олрис. Ингритт фыркнула, однако насмехаться над ним в этот раз не стала.

Олрис не запомнил, как они дошли до маленькой комнатки Ингритт, примыкавший к лазарету. В его памяти осталось только то, как он, не раздеваясь, рухнул на ее постель. О том, где ляжет сама Ингритт, он в этот момент не думал, потому что вообще не в состоянии был думать ни о чем. Ему казалось, что он очень хочет спать, но, стоило ему закрыть глаза, кровать под ним начала плавно колыхаться, и Олрис ощутил, как к горлу подкатила тошнота. Он даже испугался, что его опять стошнит, как во дворе, но этой мысли оказалась недостаточно, чтобы стряхнуть с себя сонное оцепенение.

Может быть, он успел проспать всего лишь несколько минут, а может — целый час, когда Ингритт растолкала его и заставила проглотить какую-то теплую жидкость с исключительно противным вкусом. Сидя на кровати и глотая эту дрянь, Олрис никак не мог отделаться от ощущения, что он забыл о чем-то очень важном, и, передавая Ингритт опорожненную кружку, наконец-то вспомнил, что конкретно его беспокоило.

— Ингритт… а это ничего, что я тут… у тебя? — Олрис наморщил лоб, пытаясь вспомнить слово, которое говорили в таких случаях в казарме. — Я тебя не скопыр… скорпометирую?

Ингритт насмешливо улыбнулась.

— Не «скопырметируешь», и не мечтай. Я лягу в лазарете. Доброй ночи.

— Доброй ночи, — пробормотал Олрис, падая обратно на подушку. — Все-таки ты самая… — он не договорил, заснув на полуслове. И уже сквозь сон почувствовал, как Ингритт укрывает его одеялом.

Олрис никогда бы не поверил в то, что после возвращения Нэйда в Марахэн он будет чувствовать себя гораздо лучше, чем в долгие месяцы его отсутствия — однако, так оно и было. С тех пор, как он напился допьяна на празднике в честь возвращения Рыжебородого, а Ингритт уложила его в лазарете, их пошатнувшаяся было дружба снова укрепилась. Казалось, они заключили молчаливый уговор — не вспоминать о месяцах, на протяжении которых они не перемолвились друг с другом ни единым словом, и не говорить о Ролане, из-за которого они поссорились.

Олрис не мог проводить с Ингритт много времени, так как у каждого из них имелась куча своих дел. И, тем не менее, не проходило дня, чтобы они не поболтали хотя бы несколько минут. Олрис только сейчас начал понимать, каким унылым и пустым казался Марахэн без Ингритт. И это было не единственной переменой к лучшему. После возвращения из Руденбрука Нэйд, казалось, потерял весь прежний интерес к его матери. За целый месяц он пришел к ней лишь однажды, и остался совсем ненадолго. Вероятнее всего, виной тому была мучительная боль в незаживающем колене, но это не мешало Олрису мечтать о том, что Нэйд совсем лишился мужской силы. Это было бы вполне заслуженным возмездием за все страдания, которых натерпелась его мать — да и многие другие женщины, если на то пошло.

В общем, все складывалось как нельзя лучше, и Олрис не помнил, чтобы он когда-нибудь чувствовал себя таким счастливым — разве что в далеком детстве, когда он жил с матерью, а Нэйда еще и в помине не было.

Так прошел почти целый месяц, а в последних числах сентября, когда Олрис только-только начал засыпать, лежа на своем жестком тюфяке в казарме, Дакрис неожиданно потряс оруженосца за плечо.

— Вставай и одевайся. Только тихо, — приглушенным голосом распорядился он. В другое время Олрис бы наверняка отметил необычную интонацию наставника, но в тот момент он просто встал, и, бестолково тараща слипающиеся глаза, начал одеваться, не особо вдумываясь, зачем это нужно. Дакрис давно приучил его беспрекословно выполнять свои приказы. Краем глаза Олрис видел, как в темноте так же бесшумно одевались еще несколько мужчин, но это зрелище его не удивило. В казарму постоянно кто-нибудь входил и выходил. Сменялись караулы, возвращались из деревни те, кто, подкупив дозорных, бегал к местным девкам…