P. S. На территории лагеря Аушвиц-Биркенау в 1947 году был создан музей, который включен в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. Зарегистрирован в Государственном реестре музеев Польши.
В 2016 году на конкурсе лучших музеев мира за звание лауреата награды «Travelers Choice» в категории «Музеи» 17 место занял музей «Аушвиц-Биркенау». Первую строчку в общем рейтинге занимает Музей Метрополитен (США), затем – Художественный институт Чикаго, затем – санкт-петербургский Эрмитаж, затем – Музей д'Орсе (Франция) и т. д.
Туристы в крематории
Подумай о дне погребения, о сопричастности к достоинству умерших…
Из послания египетского фараона изгнаннику Синухе…
В футболках с веселыми картинками и дурацкими надписями, в шортах и сандалиях, словно на пляже, тысячи туристов приходят в мемориальные комплексы, работающие там, где 70 с лишним лет назад людей мучали, убивали, сжигали в печах, ставили над ними злодейские эксперименты. Нескончаемый поток посетителей проходит летним днем через ворота с надписью Arbeit macht frei. Многие откровенно скучают. Вот девушка, паясничая, ставит на голову бутылку с водой, вот кто-то лениво отбивается от осы, кто-то разворачивает бутерброд, а тут милые улыбающиеся пары фотографируются у входа в газовую камеру. А рядом перед нами три столба посреди небольшой площади – будто три креста с Голгофы: мужчина, подняв руки, позирует у одного из них, спутница его снимает. Другая пара ожидает, пока толпа рассеется, чтобы запечатлеть себя на фоне черных печей крематория…
Из интервью Сергея Лозницы
На открывшемся 31 августа 2016 года Венецианском кинофестивале – премьера документального фильма Сергея Лозницы «Аустерлиц». Режиссер запечатлел на пленке непрекращающийся поток туристов посетителей Заксенхаузена, Дахау и других нацистских концлагерей.
В фильме нет никакого закадрового текста, только незамолкающий звуковой фон – по сути, шум, без которого невозможно представить ни одно многолюдное туристическое место. Нет комментария, нет титров. На экране перед нами – как бы единый, обобщенный концлагерь.
– Ваш фильм «Аустерлиц» поставлен по книге Зебальда о памяти Холокоста – и люди в вашем фильме ищут эту память. Находят ли они ее?
– Это вообще большой вопрос в принципе, насколько возможно удержание этой памяти. Я никогда не планировал посещать мемориалы, созданные на местах бывших концлагерей, попал туда совершенно случайно. Проезжал мимо, решил заехать. Это был лагерь Бухенвальд. Я был ошеломлен, поражен, я испытал чувство неловкости моего присутствия в этом месте. Оттолкнувшись от этого чувства, я начал думать о том, чтобы сделать эту картину. В принципе мне непонятно, почему люди приходят туда вот так, как они приходят, и как вы можете видеть в фильме, то есть в несознании того, что там произошло. Ими движет, как и мною двигало, некое любопытство, наверное, но это не то, что может и должно двигать.
– Я процитирую вам Михаила Ямпольского, который в пронзительной статье о вашем фильме задается таким вопросом: «Таинственна причина, побуждающая сотни, тысячи людей проводить летний выходной в бывшем концлагере. Почему пара молодых влюбленных или мать с ребенком отправляются в летний погожий день к печам крематориев?». Вы тоже, наверное, об этом думали? Есть у вас ответ?
– Нет, ответа у меня нет. Для меня это загадка. Наверное, увидеть смерть на безопасном расстоянии, пощекотать нервы? Это именно тот вопрос, над которым хотелось бы подумать. Это то, что меня заставило сделать картину. Мне удивительно, как люди, которые туда приходят, которые делают селфи, или фотографируют отвратительную надпись на воротах, или заглядывают в печь крематория (что они видят в этой черноте?), как эти люди не задумываются, насколько нелепы они в этой ситуации, неуместны, насколько вообще вся эта история неэтична. Это странно. Я вот так с открытым ртом стоял несколько дней. Мы снимали ворота одного концлагеря, второго, я просто стоял с открытым ртом… Я никак не мог понять, как это возможно…
Мир не поверит…
Многие из переживших ужасы концлагерей смерти вспоминают: эсэсовцам доставляло удовольствие дразнить заключенных своими циничными прогнозами:
«Как закончится война, мы пока не знаем. Зато знаем, что в войне с вами победу одержали мы, потому что никто из вас не останется в живых, чтобы свидетельствовать. А если какие-то единицы и останутся, мир им не поверит.
Возможно, у кого-то зародятся сомнения, люди будут спорить, заниматься поисками фактов. Но неопровержимых доказательств они не найдут, потому что мы уничтожим не только вас, но и все доказательства. Но даже если доказательства найдутся и кто-то из вас выживет, люди скажут, что доказательства ваши настолько чудовищны, что поверить в их подлинность невозможно – и все это раздувают заинтересованные в пропаганде союзники. А потому поверят нам, которые будут все отрицать, а не вам» (Симон Визенталь. Убийцы среди нас).
«Книга сожженных»
(Verbrennungsbuch)
…Сейчас, после эвакуации Освенцима и сжигания всех бумаг и документов, судьба миллионов людей останется навсегда неизвестной. Никаких транспортных ведомостей более не существует.
Пери Броад, унтершарфюрер, сотрудник гестапо Освенцима.
В своих воспоминаниях комендант Освенцима Рудольф Гесс писал, что получил приказание от рейхсфюрера Генриха Гиммлера уничтожить всю информацию о числе жертв, убитых после каждой акции. Он сообщил, что лично уничтожал улики и что так же поступали начальники отделов. Эсэсовский стражник в Освенциме Пери Броад писал об уничтожении данных о массовых убийствах. Член зондеркоманды Генрих Таубер рассказал, что присутствовал при регулярном уничтожении целых грузовиков с документами о смертях в мусоросжигательной печи при крематории. Таубер отметил также, что начальник смены кремационной команды делал записи о числе убитых жертв. Эти цифры проверялись эсэсовцем, изымавшем тетрадь с этими данными после кремации каждого транспорта. Тадеуш Пачула (Paczula), регистрировавший смерти в «Книгах смерти», пишет, что данные о сожженных в Крематории-1 содержались в томе, озаглавленном «Книга сожженных» (Verbrennungsbuch).
Отдавая отчет в преступном характере своей деятельности, нацисты предпринимают лихорадочные усилия по сокрытию улик, свидетельствующих о совершенных зверствах:
«Все файлы, в особенности секретные, должны быть полностью уничтожены. Секретные файлы об… установках и мерах пресечения в концентрационных лагерях должны быть уничтожены любой ценой. Также и об уничтожении некоторых семей и т. п. Файлы эти ни при каких обстоятельствах не должны попасть в руки врага, являясь, в конце концов, секретными приказами фюрера» (из секретного приказа гауляйтера и рейхскомиссара по обороне Шпенглера).
Глава II
Восставшие из пепла
Две записные книжки Залмана Градовского и письмо, написанное им незадолго до восстания одной из зондеркоманд Освенцима, руководителем которого он являлся, – воистину огненные буквы, чудом вспыхнувшие пламенем из-под горы пепла сожженной человеческой плоти.
Иногда рукописи воистину не горят
Он сумел не только стать летописцем в аду, но и надежно спрятать свои свидетельства в надежде, что они не просто дойдут до потомков, но станут грозным предупреждением для человечества будущего:
«Я написал это, находясь в зондеркоманде… Я хотел оставить это, как и многие другие записки, на память для будущего мира, чтобы он знал, что здесь происходило. Я закопал это в яму с человеческим пеплом, как в самом надежном месте, где, вероятно, будут вестись раскопки… Дорогой находчик, ищите везде! На каждом клочке площади. Там лежат десятки моих и других документов, которые прольют свет на все то, что здесь происходило и случилось. Также зубов здесь много закопано. Это мы, рабочие команды, нарочно насыпали столько, сколько только можно было… чтобы мир нашел следы миллионов убитых…» (Залман Градовский. В сердцевине ада. Записки, найденные в пепле возле печей Освенцима).
«Мы знаем – отсюда живыми не выйдем. На воротах этого ада дьявол собственноручно написал: "Оставь надежду, всяк сюда входящий". Мы хотим исповедаться, пусть это будет наша молитва "Шма Исроэль" для будущих поколений. Это должно быть исповедью трагического поколения – поколения, которое не доросло до своей задачи – поколения, рахитичные ноги которого согнулись под тяжелым бременем мученичества, которое время возложило ему на плечи.
И посему речь тут идет не о фактах и цифрах или о сборе сухих документов – это и без нас сделают. Историю Аушвица смогут восстановить без нашей помощи… Мы же хотим создать картину того, как «жили» в Аушвице, как выглядел здесь «нормальный» среднестатистический рабочий день – день смешения жизни и смерти, день страха и надежды, день отречения и воли к жизни, день, в котором одна минута не знает, что принесет с собой другая, день, когда копают и отрубают кайлом куски собственной жизни – кровавые куски, юные годы, когда, задыхаясь, грузят их на вагонетку времени, которая со скрипом и стенаниями тащится по железным рельсам лагерной жизни, а в сумерках, до смерти замученные, вагонетку опрокидывают в глубокую пропасть.
Ах, кто достанет из бездны этот окровавленный день вместе с его черной тенью, залитой страхом ночью, и покажет его миру?» (из рукописи узника Аушвица Аврама Левита).
