- Потому что я так хочу.

- Я могла бы…

Он закрыл глаза и откинул голову назад:

- Тихо. Больше никаких разговоров.

- Спасибо, - мягко сказала она.

- Всегда рад помочь.

Карина проснулась в одиночестве. Она смутно припоминала то, как видела выходящего из воды Лукаса, когда его огромное мускулистое тело было мокрым, и то острое чувство внутреннего зажатия, тот самый клинч, в который она вошла, когда он зажал ее в ванной. Она бы предпочла притвориться, что это был страх или беспокойство, но это бы значило врать самой себе. Когда он поднялся, чтобы показать ей сделанные Даниелем ушибы, она вылупилась на него в течение довольно-таки затянувшегося мгновения, и это не было изучением его поврежденных ребер.

Лукас принес Карине полотенце, и когда он отвернулся, давая ей хрупкую иллюзию приватности, она обернула его вокруг себя как штору и спаслась бегством в спальню. Он за нею не последовал. Она сбросила полотенце, проскользнула в гигантскую тенниску, которую дал ей Лукас, и ускользнула под одеяло, сворачиваясь на кровати в беспокойный мячик. Нервозность должна была заставить Карину бодрствовать, но ее тело стало просто обессилевшим. Пришло время ложиться в постель и Лукасу. К тому времени, когда он улегся на другой стороне, она уже была наполовину спящей. Он что-то спросил у Карины, но лихорадочный туман придушил ее и уволок, без всяких грез погружая в сон.

Карина всячески пыталась принять сидячее положение. Она устойчиво чувствовала жар от медленного самосгорания, слабую лихорадку. По крайней мере, она была жива. Карина всячески заставляла себя приподняться. Ее голова плыла, и головокружение снова возвращало ее вниз.

«Вверх. Ну, давай, вверх, ты можешь это сделать», - мысленно сказала себе Карина.

А теперь еще она и говорила сама с собой: «Грандиозно!»

И Карина пошла в душ, ковыляя ногами и качаясь. Вчера вечером Карина прополоскала нижнее белье, и оно все еще висело на змеевике, где она его и оставила. Карина пощупала: «Сухие», - и проскользнула в надеваемые трусики. И занялась ванной.

Через парочку минут она дошла до раковины. Там ее дожидалась новая зубная щетка, все еще находящаяся в упаковке. Карина уставилась на нее.

Лукас ее не похищал. Он не принуждал ее под дулом пистолета к человеческому рабству. Она была атакована Райшей и акулозубым мужчиной, и ей предоставили выбор - умереть или жить на условиях Лукаса. Она стала жертвой обстоятельств. Это не меняло того факта, что Лукас теперь ею обладал.

Дом Дарьон лишил ее даже ничтожного лоскутка независимости. Она во всем зависела от Лукаса: его еда, его безопасность, его одежда, безопасность и выживание дочери. Он обладал властью указывать ей, когда идти в постель, где спать, когда принимать душ… Он защищал ее с Эмили от своеобразного ужасного врага, непонятного для нее, и он мог убить их в мгновение ока, обоих. Любое ослабление правил становилось любезностью с его стороны. Такая маленькая вещица, как зубная щетка, казалась великой милостью. Но ведь так не бывает, сказала она себе. Не бывает. Это была базовая необходимость для существования любого человека.

И вот еще, она могла быть рабыней и без какой-нибудь свободы вообще. Она могла потерять дочь. Она могла быть изнасилована. Все, что требовалось ему сказать - это: «Я дам тебе твою дочь». И она бы все сделала. Сам факт того, что он додумался оставить ей зубную щетку, был уже маленьким чудом.

Ее собственное стремление выжить мешало ощущению действительности. Ее инстинкты подводили ее к тому, чтобы ковать эмоциональную связь. Чем больше она будет нравиться Лукасу, тем меньше вероятность ей или Эмили быть им убитыми. Чем более она будет благосклонна к нему…

Карина глубоко вздохнула. Физически Лукас был ошеломительным. Перед Кариной промелькнуло воспоминание о его руках вокруг нее. Лукас был… Он был…

Она уставилась на себя в зеркале, стоящую в ванной комнате: «Только скажи. Ну. Скажи, признай это, и уходи от этого прочь».

Соблазнительный. Желанный. Шокирующий. Он был мужественным в той манере, в какой должен быть мужчина в женских фантазиях: мощный, сильный, опасный. Если бы Карина встретила Лукаса на вечеринке или в рабочей обстановке, когда на нем был бы надет костюм, а на ней - что-нибудь другое, чем его тенниска и комплект нижнего белья, которое она простирнула под душем, то она бы отыскала его. А если бы он заговорил с Кариной, то ей бы это польстило.

На некоторое время, после смерти Джонатана, она так погрузла в чувстве вины, и в благополучии Эмили, что забыла о существовании мужчин. Ушел почти год, прежде чем она опять стала отдавать себе отчет о них: мужчина с приятной улыбкой из очереди в кассу, случайный незнакомец в хорошей форме, выходящий из авто рядом с ее парковочным местом. Частица Карины хотела, чтобы ее опять замечали, и проверяла, подсматривая - была ли замечена. Карина была уязвима, а то, каким образом Лукас на нее смотрел, не оставляло сомнений, что если бы она дала ему хоть самый крохотный признак того, что хочет его, то он сразу же помчался бы услуживать и перекосил бы все и вся, что бы ни стояло на его пути.

Под прикрытием всего этого насилия в Лукасе было какое-то странное отчаяние. Карина чувствовала, как сильно нужно преодолевать себя, когда являешься… не совсем принятым, но понравившимся. Если бы она была безжалостной, то соблазнила бы Лукаса, чтобы убедиться, как он стал бы зависимым от нее. Но такого рода манипуляции были не для нее. Она не могла до такого докатиться.

Карина посмотрела на свое отражение. Она практически видела Лукаса рядом с собой. Его она могла бы по памяти восстановить с кристальной ясностью: каждую линию его мощного тела, нескрываемое обещание насилия в его манере движений, точный изгиб его почти сардонического рта, выражение его диких глаз, выражающих без фильтра чистую мужскую страсть. Нет, более чем страсть. Потребность.

Размышления о нем походили на игры с огнем.

Она уже побывала замужем; и очень хорошо знала, что здоровые отношения зависят от уважения и постоянного компромисса. С Лукасом не могло быть ни уважения, ни компромисса, потому что они не были ровней. Он владел ею. Карина была его собственностью, и как только она откроет дверь к отношениям, он не позволит ей закрыть ее.

Карина закрыла глаза. Она могла рисовать себя обхваченной этими мощными руками. Почувствовалась бы безопасность, такая безопасность… Ее жизнь была разбита, как зеркало, и осколки продолжали резать ей пальцы. Карина отчаивалась забыть, что она была на чуточку больше, чем рабыня. Она страстно желала эту иллюзию безопасности, как будто бы это было лекарством, и она должна была засчитать себе поражение. Она захотела почувствовать, как жар его сильного тела согревает ее кожу. И ей захотелось видеть, как он покоряется, чтобы узнать, на что была бы похожа в интимной обстановке увиденная в этих жестких глазах ранимость. Карина была совершенно бессильной, и нуждалась в ощущении силы, подобно женщине, так сильно желаемой мужчиной, который сделает для нее все, что угодно.

Ну, вот и оно. Все вышло прямо наружу.

«Ты больная», - сказала она своему отражению.

Ну, теперь все стало явным. Она сама во всем призналась.

В перспективе она должна учитывать это положение вещей. Он был сильным, она была слабая, уязвимая и не совсем в своем уме. Однажды она соберется, когда-нибудь, подождет пока остатки отравы выметутся из кровеносной системы, и когда представится шанс вырваться, она им воспользуется - и они больше никогда не найдут ее с Эмили. А если она позволит себе купиться на собственную ложь, то никогда не будет интересоваться, на что бы это было похоже - чувствовать его внутри себя… Эту мысль она как ножном обрезала. Чем меньше такого она воображала себе, тем было лучше.

Карина распаковала зубную щетку. Она почистит зубы, определит местоположение джинсов и проверит дочь. А уж тогда она пошла бы отсюда, чтобы приготовить шоколадный тортик.