– Олег ранен, – негромко произнесла Добронега, приподнимая покрытую тканью корзину. – Мазь здесь и настой. Можешь проверить.
– Князь запретил.
– Что запретил? – все так же спокойно откликнулась Добронега, и я поразилась тому, как она держалась. У меня самой зуб на зуб не попадал.
– Запретил к хванцу кого-либо пускать!
– Травниц пускали всегда, Вадим. Даже к врагам, что в плену. А уж к своим…
В голосе Добронеги послышался холод. Воин на миг стушевался, а потом тяжело вздохнул.
– Уходите. Не пущу я.
В этот момент я вдруг осознала, что все это по-настоящему. Альгидраса не просто арестовали. К нему еще и не пускают. Я ведь могу никогда его больше не увидеть. Сразу вспомнились погребальные костры и то, что смерти здесь совсем не книжные. Его «мне вскоре надо будет уехать из Свири» предстало вдруг в новом свете. Что если его самого просто не станет?
Все эти мысли промелькнули в моей голове за считанные секунды, пока Добронега молча смотрела на княжеского воина. Я с ужасом поняла, что она ничего не сможет сделать. Более того, я не была уверена в том, станет ли она вообще пытаться, ведь женщины в этом мире были почти бесправны и уж точно бессильны.
Внезапно скрипнула дверь избы, и по узенькому крыльцу сбежал дружинник в красном плаще. Плечи Добронеги тотчас расслабились.
– Добронега? Что случилось? – встревоженно спросил дружинник, переводя взгляд с матери Радима на княжеского воина.
Его лицо показалось мне смутно знакомым, но только когда он подошел совсем близко и я увидела его глаза, я смогла его вспомнить. В самую первую прогулку по Свири я прибежала в дружинную избу и поздоровалась тогда с кучей полуголых незнакомых мужчин. Этот воин стоял ближе всех и первым ответил на приветствие. Я запомнила его, поразившись тогда тому, какие у него неправдоподобно синие глаза, и даже списала это на то, что они так выделялись на фоне измазанного лица. Сейчас лицо его было чистым, но глаза казались все такими же яркими.
– Олег ранен. Как помнишь, кварской стрелой. Раны обработать надобно.
Дружинник нахмурился.
– Ра-а-анен, – протянул он. – Я забыл совсем. Иди. Там. В клети.
Однако, стоило Добронеге сделать шаг в указанную сторону, как княжеский воин подал голос:
– Ростислав, князь не велел. Ты не хуже меня слышал.
– Мать воеводы пройдет туда, куда ей надобно, – Ростислав говорил спокойно, но то, как он смотрел при этом на княжеского воина, говорило само за себя. Они были по разные стороны, и оба это очень хорошо понимали.
– Приказ князя, – упрямо повторил Вадим.
В это время по тем же ступеням сбежал второй свирский воин, молча пересек двор, кивнул Добронеге и скользнул нам за спину. Я нервно оглянулась и увидела, что он так же молча запирает калитку изнутри, отрезая нас всех от внешнего мира.
– Вадим, – негромко проговорил Ростислав. – Мать воеводы пройдет. И князь ее не остановит. Не доводи до беды. Раны обработать недолго. Мы дольше тут стоим.
– Приказ князя!
– Вот заладил, – возвел глаза к небу Ростислав. – Где это видано, чтобы раненому помощь не оказали?
– Он осужден.
– И что? Вот как казнят, так и говорить не о чем будет. А пока пусть идет.
– Он даже не побратим воеводы больше, – негромко произнес Вадим, касаясь рукояти меча. – Ради чего на измену идешь?
– Побратим – не побратим, это не нашего ума дело. Он – свирский воин. И измены здесь нет, Вадим. Измена – это когда своего в беде бросаешь.
– Измена – это идти поперек приказа князя.
– Свирь служит Радимиру, Вадим! – рука Ростислава тоже скользнула к поясу.
– Князь всему голова!
– Не здесь. Мы зря спорим. Они пройдут, и князь ни о чем не узнает.
– Я прямо сейчас ему скажу.
Я сглотнула, следя за рукой Ростислава. Смуглая ладонь легла на рукоять, и меч медленно пополз из ножен. Солнце заблестело на лезвии.
– Если ты скажешь князю, накличешь беду. Вас мало здесь, Вадим. А Свирь за Радимира встанет. Так что ты останешься здесь, и столько хороших людей завтра солнышко увидят.
– Нас немного, ты прав. Но каждый – отменный воин.
– Так и мы тут не зря хлеб едим, – коротко улыбнулся Ростислав. – Ты не выйдешь. Видят Боги, я не хочу причинять вред, но сделаю.
– Так коль меня убьешь, с хванцем в клети окажешься. За убийство-то воина из личной дружины князя!
– Что ты! Какая клеть?! – с напускным удивлением воскликнул Ростислав. – Все подтвердят, что мы с тобой поссорились. Молоды да горячи, девку не поделили, м? – Ростислав внезапно повернулся ко мне и весело подмигнул. – В Свири вон какие красавицы. До беды недалеко.
Я покосилась на Добронегу, ожидая, что она хоть здесь вмешается. А что, если они вправду друг друга убьют? Это же будет настоящая катастрофа. Радим от одной-то беды неизвестно как оправится! Но Добронега молча смотрела в землю. Я попыталась вдохнуть полной грудью, потому что внезапно почувствовала дурноту, и закашлялась. Со мной это иногда случалось.
Все обернулись в мою сторону. Вадим смотрел пристально, словно я только что совершила диверсию, Ростислав – напряженно, и я поняла, что ему совсем не просто дается этот разговор, хотя со стороны он и выглядел так, будто ему море по колено.
– А мне что так, что так головы не сносить, – озвучил свою мысль Вадим, глядя прямо на меня. – Князь крут, сами знаете.
И мне вдруг стало невероятно жалко этого воина, который просто выполнял приказ. Ведь он не желал нам зла. Лязгнул меч, и я вздрогнула. Но оказалось, что это Ростислав всего лишь вложил свой меч в ножны.
– Князь не узнает, – смуглая рука опустилась на плечо в синем плаще. – Они быстро. Да, Добронега?
– Мы быстро, – откликнулась Добронега и устало улыбнулась: – Спасибо, Вадим. Я этого не забуду.
Вадим дернул плечом, сбрасывая ладонь Ростислава, но видно было, что напряжение спало.
Добронега потянула меня по двору вдоль забора, и я быстро пошла за ней, все еще оглядываясь на воинов. Ростислав, склонив голову на бок, разглядывал Вадима, а тот ковырял землю носком сапога. Второй свирский воин подпирал плечом запертую калитку.
Я шла за Добронегой, стараясь не думать о том, что сейчас произошло, и вместе с тем понимая, что звук, с которым меч покидает ножны, и то, как в мгновение ока обычные мужчины превратились в воинов, готовых убивать, я забуду очень нескоро.
Оказалось, что двор вовсе не прямоугольный: забор уходил влево, огибая скрытую от посторонних глаз часть двора. Стоило мне свернуть за Добронегой, как все мысли тут же вылетели из головы. Здесь стояло что-то похожее на телегу. Только вместо колес днище подпирали толстые пни. «Телегу» оплетала деревянная решетка. Прутья были связаны веревками в местах перекрестиев. По большому счету, их можно было бы распилить или разрезать веревки, но пленникам вряд ли оставляли что-либо режущее.
Я прокручивала эти нелепые мысли в голове, изучая клеть и всеми силами оттягивая момент, когда придется смотреть на Альгидраса. Чувствуя, как сердце колотится в ушах, я понимала, что мне нужно перевести взгляд на него. Только я не могла. Я боялась того, что увижу в его глазах. Сегодня я уже видела его после моего чудовищного рассказа. Больше мне не хотелось. И самое страшное: я ведь ничем не могла ему помочь. Как же я буду жить, если с ним что-то случится?! И дело даже не в какой-то там любви! Мою душу жгло осознание того, что трагедия свершается прямо сейчас, на моих глазах, а я стою в стороне и ничего не делаю. Как тогда у погребальных костров.
Наконец я решилась посмотреть на хванца. Он сидел на полу клети у самой решетки, высунув правую руку наружу, и Добронега обрабатывала его запястье. Вот уж кто не рефлексировал, а действовал. Я приблизилась почти вплотную к клети и сосредоточила взгляд на его раненой руке. Добронега уже наложила мазь и теперь ловко перевязывала запястье.
– Как там? – подала голос я.
Добронега просто покачала головой, а Альгидрас поднял голову и посмотрел на меня. Я глубоко вздохнула, заставила себя отвести взгляд от его руки и посмотреть в лицо. Ничего. Я выдержу. Выдержала же уже сегодня во дворе. И сейчас смогу.
