Джонатан нахмурился. Над верхней губой выступили капельки пота.

— Ты передергиваешь…

— Я не передергиваю! — рявкнул Майк, снова наклоняясь вперед, и Оливия не меньше Джонатана была удивлена его бурной реакцией. — Либо ты опровергаешь собственное заявление, либо Оливия обратится в комиссию, чтобы очистить свое имя. И она его очистит. Но при этом ты будешь выглядеть не слишком хорошо, верно?

Оливия чувствовала, что Джонатан смотрит на нее, ощущала его яростный, враждебный взгляд.

— Не трудись, — бросил он ей, вставая. — Я немедленно «напишу заявление об увольнении. А потом можешь экспериментировать над пациентами сколько твоей душе угодно. Мне плевать! — Театральным жестом Кремер сорвал с себя стетоскоп, бросил его на стол перед Майком и выбежал из кабинета.

Шелли посмотрел на стетоскоп, и Оливия заметила, что он с трудом сдерживает улыбку. Майк поднял на нее глаза.

— Прости, что не сделал этого раньше, Оливия. Пожалуйста, не обращайся в комиссию, пока мы не выясним, что получилось из сегодняшнего разговора. — Он кивком указал на телефон. — По-моему, пора мне позвонить в «Береговую газету» и сообщить им новости.

Оливия переоделась в ординаторской перед свиданием с Полом, не обращая внимания на то, что все отделение перешептывается о том, что произошло в кабинете заведующего. Она остановила свой выбор на синей юбке, скрывающей раздавшуюся талию, и белом джемпере с короткими рукавами. Выйдя в комнату ожидания, она увидела Пола и вздрогнула от охватившего ее желания.

Он принес ей изящную голубую розу в серебряной вазе, и она узнала тот редкий сорт, который выращивала в их саду в Кенсингтоне. Ей вдруг стало трудно дышать от желания снова оказаться там, где они были так счастливы.

— Я срезал ее сегодня утром, — сказал Пол, пока они шли к его машине. — Пролез в сад перед самым рассветом.

Совершенно несвойственный для него хулиганский поступок заставил Оливию улыбнуться.

Пол вывел машину со стоянки и только тогда посмотрел на нее.

— Ты хорошо выглядишь.

— Спасибо.

Она заметила, что Пол снова надел обручальное кольцо. Значит, он не лгал, когда говорил, что скучает по ней, хочет, чтобы они снова были вместе. Оливия изучающе взглянула на него. Пол выглядел неважно. Он очень похудел за последние несколько месяцев, кожа приобрела землистый оттенок, щеки впали, и ей стало его немного жаль.

Оливия рассказала ему о разговоре с Джонатаном и Майком, поблагодарила за поддержку.

— Я была словно в параличе, — призналась она.

— Каково тебе пришлось, когда вся эта история появилась в «Береговой газете»?

Оливия рассказала о возмущенных письмах издателю, которые появились в двух последних номерах. Их тон и нагнетание неприязненного отношения к ней были унизительными. Оливия не забыла и о том, что ей стало сложнее работать, что она усомнилась в своем профессионализме. Ей самой было странно, с какой готовностью она так откровенно говорит с Полом. Потом Оливия рассказала о петиции.

— Я предполагала, что твоя фамилия будет стоять первой среди подписавшихся. Мне казалось, что ты не поставил свою подпись только потому, что был в отъезде.

Пол оторвал руку от руля и легко сжал ее локоть.

— Прости меня за недоверие, Лив. Мне больно видеть, как твое имя обливают грязью. Честное слово.

На следующем светофоре он достал из бумажника фотографию внучки Джо Галло, пересказал свой разговор с хозяином кафе. Он не забыл упомянуть о том, какую гордость за нее он испытал. Но Оливия слушала его невнимательно.

Ей необходимо сказать Полу, что она ездила в Норфолк с Алеком, выступала на радио. Он наверняка услышит об этом на следующем заседании комитета. Лучше будет, если Оливия сама ему все расскажет. Но не сейчас. Оливии не хотелось разрушить ту духовную близость, которая возникла между ними.

Пол остановил машину на парковке у ресторана. Только обходя «Хонду» сзади, Оливия увидела овальный витраж, прикрепленный к стеклу. Темнота не позволяла разглядеть рисунок, но она не сомневалась, что это работа Анни. Надежда, владевшая ею последние двадцать четыре часа, сменилась разочарованием.

Оливия поставила подаренную Полом розу между приборами, попросив официантку унести украшавшую стол гвоздику. Когда им принесли заказанные напитки, она глубоко вздохнула, прежде чем начать.

— В прошлую субботу я выступала в ток-шоу на радио в Норфолке, — объявила Оливия. — Я говорила о маяке.

— Что?! — Глаза Пола за стеклами очков округлились. — О чем ты говоришь?

— Мне позвонил Алек О'Нил. Ему необходимо было успеть на два выступления в один и тот же день, поэтому он спросил, не захочу ли я выступить на радио, раз уж мне приходилось делать это раньше.

— Это просто нелепо. Ты же ничего не знаешь о маяке. — Теперь знаю.

Пол дергал соломинку в стакане вверх-вниз.

— И вы с Алеком ехали туда в одной машине?

— Да.

Пол судорожно перевел дух, потер рукой подбородок.

— Что ты наговорила ему, Оливия? О'Нил знает, почему мы разошлись?

— Алек ничего не знает о тебе и Анни.

— Так о чем же вы разговаривали почти четыре часа? Оливия помнила, что она рассказывала Алеку, но не хотела посвящать в это Пола.

— По дороге туда мы говорили о предстоящих выступлениях, а на обратном пути — о том, как они прошли. Вот и все.

Пол немного расслабился.

— Ничего не понимаю. Почему именно ты? Почему ты так беспокоишься о маяке, что решилась рассказать о нем на радио?

— А ты почему так о нем беспокоишься? Пол заметно смутился.

— Маяки всегда привлекали меня. Ты просто не знала об этом, потому что мы жили в округе Колумбия, где маяков нет. — Он вертел соломинку в пальцах, пока не сломал ее. — Мне не по себе оттого, что ты общалась с О'Нилом. Ты еще будешь выступать?

— Нет.

— Впредь не соглашайся, ладно? Оливия скрестила руки на груди.

— Если у меня будет на это время и желание, Пол, я буду выступать. Ты не имеешь никакого права запрещать мне.

Женщина из-за соседнего столика посмотрела в их сторону, и Пол понизил голос.

— Давай больше не будем говорить об этом, согласна? Мне хочется, чтобы этот вечер прошел хорошо. Лучше я расскажу тебе о Вашингтоне.

— Я не против.

Оливия чуть отклонилась назад, когда официантка ставила перед ней тарелку с салатом.

— Мне было там так хорошо, Оливия. Давно я не чувствовал ничего подобного. Я на Косе всего лишь несколько часов, а напряжение уже снова охватило меня. Во всем виновато это место. — Он вздрогнул. — Здесь мне все напоминает об Анни. Здесь слишком тесно. Куда бы я ни пошел, я вижу что-то, что заставляет меня вспоминать ее. Даже запах напоминает о ней.

— А мне нравится здешний воздух, — возразила Оливия и тут же испугалась, что так открыто возражает ему. Аромат, насыщавший воздух, заставлял ее думать об Алеке, вспоминать, как они стояли на чугунной галерее Киссриверского маяка, а над ними пульсировал луч света.

Пол посмотрел на свой салат.

— Если мы снова сойдемся, то нам придется уехать отсюда. Оливии было неприятно слышать это.

— Но мне нравится на Косе, Пол, даже учитывая тот факт, что местные жители готовы меня линчевать. Я надеюсь, что отношение людей изменится. Это место кажется мне идеальным для воспитания детей.

Каких детей? — запальчиво поинтересовался Пол, и женщина за соседним столиком снова посмотрела на них. — Тебе тридцать семь лет. Ты сделала операцию, но она лишь на двадцать процентов повысила способность забеременеть. Это не слишком хороший шанс.

Оливия придвинулась ближе к нему, чтобы их никто не слышал.

— Я уверена, что могу зачать. Если этого не произойдет, мы можем усыновить ребенка. Мы уже это обсуждали. Ничего нового я тебе не сказала.

— С тех пор, как мы это обсуждали, Оливия, многое изменилось.

Официантка принесла закуски. Пол замолчал, пережидая, пока она отойдет. Оливия смотрела на мужа и видела, как дергается мускул на его щеке.

— Ты не понимаешь, — продолжал он, когда они остались наедине. — Я должен уехать отсюда, Оливия, другого решения нет. С тобой или без тебя, но я должен уехать. Я ехал сюда, чувствовал себя бодрым, исполненным оптимизма, мне не терпелось увидеть тебя. Но как только я пересек мост и въехал в Китти-Хок, словно черное облако поглотило меня. Мое настроение становилось все хуже и хуже, пока я ехал по шоссе, и к тому моменту, когда я подъехал к моему дому и вышел из машины… — Пол покачал головой. — Анн и как будто все еще здесь, и ее власть стала сильнее теперь, когда ее нет.