Син-Бад добавил бы: и с этим пивом в животе. Потом, важно помолчав, объявил бы это пиво смыслом жизни. А что, с него станется. Самое удивительное, что и аргументов-то, чтобы опровергнуть эту бредятину, нет, да и быть не может. Если всё случайно, то всё и бессмысленно, в том числе все и всяческие аргументы…

Джи почувствовал, что запутался. И ещё почувствовал, что природа властно разрешает его от сумбура мыслей: перед ним вставала вполне конкретная и неотложная проблема. Правильно, пиво – это мочегонное, и избыток жидкости должен быть удалён из организма. Причём немедленно.

Джи заторопился, впрочем, понимая, что домой всё равно не успеть. Ускоряя шаги, он свернул в первую попавшуюся подворотню, благо, что во дворе было темно: то ли в фонаре перегорела лампочка, то ли его, фонаря этого, никогда во дворе и не было.

Сказать, что Джи мучила совесть – было бы неправдой. Конечно, он крайне отрицательно относился к паскудникам, гадящим… Да в общем, везде, где можно, гадящим. Однажды он и сам пинками выгнал из своего подъезда пристроившегося там было пописать юнца. Но, во-первых, сам-то он в подъезд сейчас не подался, пристроился за кустом сирени, во-вторых, начинался дождь, который должен был если не смыть, то замаскировать следы преступления, а в-третьих, не до рассуждений ему было. Кто сам пивко пивал – поймёт и простит…

Автобус он увидел, как только обернулся. Как и следовало из рассказов, был он серебрист (хоть почти и не было освещения, далеко висел фонарь, но это-то заметно было), по затемнённым стёклам сползали капли, и ничего за стёклами было не разобрать. Вроде бы виднелись какие-то силуэты, а может, и нет.

Была в нём какая-то лёгкая стремительность, говорившая о незаурядном таланте и классе автодизайнеров, сумевших добиться эффекта, когда даже неподвижная машина, кажется, вот-вот умчится вперёд. Чуть рокотал мотор, даже с еле слышным присвистом, и входная дверь, легко скользнув в сторону, открыла сухое и тёмное пространство – Джи видел, как водитель, в бейсболке и тёмных очках, повернул к нему голову и вопросительно смотрит на него.

Джи нерешительно подошёл к двери и взялся за поручень. Тысячи вопросов, перебивая друг друга, метались у него на языке, но ни один не в силах был вылиться наружу. Водитель нетерпеливо мотнул головой – мол, садись давай, нечего время терять – и подвинул рукоятку рычага переключения передач. Мотор еле слышно взвыл, но не противно, а даже как-то музыкально, но Джи, внезапно чего-то испугавшись, отступил на шаг и отрицательно покачал головой. Водитель пожал плечами и, потеряв интерес к пассажиру, нажал кнопку на приборном щитке. Дверь скользнула на место, и автобус, поворачиваясь лоснящейся тушей, стал осторожно втискиваться в подворотню. Всхрапнув выхлопом, он исчез в сумраке, и лишь отражающиеся от кирпичной кладки звуки свидетельствовали о том, что автобус благополучно вывернул на улицу и удаляется, чтобы навсегда исчезнуть из жизни Джи – исчезнуть среди мороси и темноты надвигающейся ночи.

Джи стоял, неподвижно опустив руки. Показалось ему или нет – но было у него стойкое ощущение, что в самый последний момент в заднем стекле мелькнуло лицо Син-Бада.

Потом он шёл домой под уже вполне оформившимся дождём, не обращая внимания на то, что промокли туфли и вода неприятно затекает за воротник. Лицо его было напряжённо и строго. Джи думал. Ему нужно было обязательно достроить логическую цепочку и непременно убедиться в том, что он поступил правильно. И в то же время Джи знал, что никогда ему этого не удастся.

Как, впрочем, и убедить себя в обратном.

Конец августа порадовал теплом. Не знаю, были ли побиты многолетние синоптические рекорды для этого времени, но вода в реке была на удивление тёплая, что привлекало на пляж не по сезону много отдыхающих.

Льюшку я впервые увидал на пешеходном мосту, связывающем городской парк, расположенный на правом – высоком и обрывистом берегу, и пляж, тянущийся вдоль левого низменного берега от залива до излучины напротив порта. Из-за такого расположения моста хорошо заметен его наклон, вполне, впрочем, приемлемый для пешехода. Раньше, ещё до его постройки, на пляж горожанам приходилось переправляться на старом теплоходике, постоянно курсировавшем меж берегами наподобие парома, или пользоваться услугами лодочников – впрочем, сейчас про это давно все забыли.

Льюшка сидел прямо на узких перилах, опасно свесив ноги над рекой, на самой середине моста – а высота там была очень даже солидная, и кто мог знать, что могло скрываться под водой. Не напороться бы на какую-нибудь старую сваю… в случае чего. Признаюсь, у меня на секунду возникла мысль о суициде, но строгий и внимательный взгляд Льюшки, вполоборота внимательно наблюдавшего за потоком пляжников, мало соответствовал такому образу.

Похоже, что такое необычное положение никого не волновало, ибо люди шли и шли себе мимо, не обращая никакого внимания на то, что кто-то наполовину висит над рекой.

– Я не самоубийца, – сообщил он, ощупывая меня своим внимательным взглядом. – Вы ведь такое подумали, верно?

– Верно…

– Меня зовут Льюшка. Имя, может быть, несколько странное для вашего уха, но тут уж ничего не поделаешь. Каждый может иметь то имя, которое имеет, не правда ли? История знает случаи ещё более удивительных наименований… Какой-нибудь Дазмир или Электрина, например… Вы не находите?

– Ни в какой мере не собираюсь оспаривать ваше право на любое имя.

Льюшка удовлетворённо кивнул, словно ожидал только такого ответа.

– Моё поведение, повидимому, должно вызывать недоумение, – продолжал он. – Но, поверьте, у меня есть веские причины поступать таким образом.

– Раз так, вы наверняка не случайно остановили именно меня, – сказал я.

– В мире вообще слишком мало случайностей, вы не находите?

– Значит, у вас какое-то дело лично ко мне?

– Поистине затруднительный вопрос!.. Конечно, дело, и именно к вам, раз уж вы заговорили со мной!

– Позвольте, это вы заговорили!

– Если бы вы знали, сколько людей прошло мимо… Не видят и не слышат! Не могут или не хотят – это уже второй вопрос, но ведь не слышат! Поверьте, вы единственный за многие дни и недели!..

– Какую реакцию с моей стороны вы ожидаете? Я, видимо, должен быть этим польщён?

– Реакцию? Любую, – вздохнул Льюшка. – Мне выбирать, знаете ли, не приходится.

– В таком случае, потрудитесь объясниться. Чего вы, собственно, хотите?

– Лучше я вам покажу, – сказал он, протянув мне раскрытую ладонь. На ней, глотая воздух и растопыривая ярко-красные жабры, лежала небольшая золотая рыбка. На рыбьей голове имелась крохотная корона.

– Видите?

– Вижу, – согласился я. – И что это доказывает?

– В самом деле, неудачный пример, – поморщился он, швырнув рыбку вниз. – А вот это?

В руке его, до этого совершенно пустой, вдруг возникла крупная жемчужина.

– Возьмите, – предложил он.

Моя рука прошла сквозь жемчужину и его руку, не ощутив никакого сопротивления. Льюшка удовлетворённо кивнул:

– Так. Попробуйте ещё раз!

На этот раз и жемчужина, и рука были вполне осязаемы.

– У вас холодные руки, – заметил я. – Вы гипнотизёр?

– Я водяной, – серьёзно ответил Льюшка. – Разумеется, вряд ли вы мне поверите… По крайней мере сразу. И тем не менее, это сущая правда. Да забирайте эту безделку, у меня таких не счесть. Кстати, она вполне реальна.

Я заколебался. Что-то здесь было не так. Если это сумасшедший, то меня-то таковым назвать никак нельзя… Или можно? Я проанализировал своё состояние и не нашёл сколько-нибудь заметных отклонений. И тут же спохватился: если я как-то незаметно и сошёл с ума, то обнаружить это сам вряд ли смогу: это всё равно, что измерять линейкой эту же линейку.

Сохранившаяся способность к логическим выводам несколько успокоила меня. Тем не менее, жемчужина весомо присутствовала в моей руке – приличная такая жемчужина, размером с голубиное яйцо и прекрасной формы. Насколько я мог судить, это был так называемый чёрный жемчуг – одна из самых редких разновидностей подобного рода драгоценностей.