— Надо найти телефон, — напомнил он, когда они покинули платформу и попали в зал вокзала. Среди толп шуровали темнокрылые голуби, и под металлическими стропилами крыши раздавались краткие объявления прибытия и отправления поездов. Их бесцельно уносило вместе с потоком людей, пока они не наткнулись на билетную кассу, и Виктор тронул его за плечо, указав на ряд деревянных телефонных будок.

— Так кто этот мистер Лутц? — спросил Виктор, пока Юри рыскал по карманам в поисках достаточного количества сантимов.

— Проще спросить, кем он не является. Когда я встретил его во время войны, он был шпионом и нелегально перевозил людей, но это, похоже, было только хобби, дополняющее его профессиональные занятия фигурным катанием, и вот теперь он серебряный призер Олимпийских игр. Его отец — швейцарский дипломат, который работал в Лиге Наций, так что, думается мне, он и там пристроился.

— Ну вот, а я тут весь такой с красными глазами и небритый, — печально вздохнул Виктор, когда Юри влез в будку и запихал несколько монет в отверстие, прежде чем набрать записанный Минако номер.

— Bonjour, — поприветствовал он служащего отеля, — ah, je voudrais parler à Monsieur Giacometti. Votre client? Je m’appelle Monsieur Merle. (1)

И почему во французском так много дурацких «р»? Надо убрать их из языка, пока Юри не поспит или хотя бы не выпьет чашку-другую кофе. Он отбивал пальцами дробь по полочке внутри будки, пока сотрудница соединяла его с Лутцем.

— Bonjour, Monsieur Merle, — наконец-то раздался знакомый голос. — Ça fait longtemps. (2)

— Кристоф, ты же говоришь по-английски? Oder wir können Deutsch sprechen? (3)

— Английский… сойдет. Значит, ты в Париже.

— Да, мы на вокзале Гар-дю-Нор.

— «Мы»? — удивился Кристоф. — Не думал, что у вас там ménage (4). Как интригующе. Что ж, если ты слишком устал, чтобы говорить по-французски, значит, мне лучше подъехать за вами. Ждите меня около входа в метро.

Когда Крис поднялся по лестнице в главное здание, то Юри показалось, он вообще не изменился за эти годы. На нем были все те же пенсне и пошитое в ателье серое шерстяное пальто, как и когда-то в Швейцарии. Он схватил Юри за плечи и поцеловал в обе щеки, а потом повернулся к Виктору.

— Могу и тебя поцеловать, если хочешь, но, думаю, будет лучше, если мы сначала представимся.

Виктор приподнял шляпу.

— Виктор Никифоров. А ты — тот самый мистер Лутц?

— Прошу, зови меня Кристоф. Я не выношу это кодовое имя. Вот так сделаешь двойной прыжок один раз, и все будут упорно говорить только об этом! — он снова повернулся к Юри. — Так во-о-от о ком ты бормотал во сне?

Щеки Юри порозовели, и глаза Виктора вспыхнули от радости.

— Итак, я спрошу у тебя то, что спрашивал у Арабеск: что ты натворил, мистер Кацуки, а? Когда я слышал о тебе в последний раз, ты там как сыр в масле катался, а теперь бежишь из страны?

— Это моя вина, — быстро признался Виктор. — Меня преследуют мои бывшие коллеги из МГБ за предательство Советского Союза, а еще они знают про Юри, так что мы более не могли оставаться в Англии.

Кристоф внимательно посмотрел на него, словно ожидая смешного завершения этой истории, но когда он перевел взгляд на Юри, тот вздохнул.

— Он не шутит.

— Так, — изрек Крис, лишь слегка закатив глаза, — мои способности включают в себя главным образом увиливание от немцев, но, думаю, с русскими я тоже справлюсь. Я забронировал вам комнату в «Chopin», не волнуйтесь, они закроют глаза на то, что вы остановитесь вместе. Когда вы сбросите чемоданы и приведете себя в порядок, мы придумаем что-нибудь, чтобы немного изменить вашу внешность. Мое ледовое представление уже завершилось, но у меня еще есть некоторые дела в Париже в ближайшие пару дней, так что вам нужно пока смешаться с толпой.

Через несколько часов, после невероятного количества кофе, Юри сидел у окна в парижской цирюльне, наблюдая, как Кристоф оживленно спорил с усатым парикмахером о том, что делать с волосами Виктора. У Юри они и так были достаточно короткими, чтобы ничего не предпринимать, кроме, может, подбора другой прически, но длинные волосы Виктора, даже убранные в обычный узел на затылке под шляпой, были слишком яркой отличительной чертой, которую преследователи непременно стали бы выискивать. Непривычно будет снова увидеть его с короткой стрижкой, как тогда, когда они встретились впервые и Юри принял его за очередного нациста, которого надо всеми силами избегать.

— Юри.

Он очнулся от звука своего имени и поднялся со стула, чтобы подойти к Виктору, манившему его пальцем из кресла перед зеркалом. Кристоф и парикмахер продолжали спорить, не обращая на них внимания, и Юри склонился к его лицу. Уголки губ Виктора приподнялись.

— Наверное, когда я отосплюсь, я смогу вспомнить детали, но… есть одно сказание о человеке, обладавшем неземной силой, потому что его волосы были длинными, но его возлюбленная отстригла их, и он снова стал обычным человеком.(5) Знаешь ее?

— В первый раз слышу.

— Хм. Может, это роман, который ты не читал. Но я сейчас вспомнил об этой истории и подумал: наверное, это облегчение. Сбросить такой груз ради того, кого любишь. Когда я был юношей, мне больше всего хотелось повлиять на ход истории, я отчаянно стремился к этому, поэтому бросил университет, чтобы записаться добровольцем в армию, и когда мне предоставили шанс поступить на службу в разведку, я схватился за него. Но теперь я знаю, что есть и более высокие цели, — он приложил ладонь к лицу Юри, даря тепло вместе с прохладой от металла кольца. — Спасибо тебе за это. За все.

До того, как Юри смог ответить, парикмахер зашикал на него и на Кристофа, подготавливая расческу и ножницы. Виктор развернулся к зеркалу, закрыв глаза, и светло-серебристые пряди стали падать на пол одна за другой.

Они провели три дня в Париже относительно спокойно. После отдыха французский стал легче ложиться на язык, чему способствовало также нежелание французов говорить на любых других языках. Выходные перетекли в понедельник, и ни офицеры из МИ-6, ни советские разведчики не появились на горизонте, чтобы уволочь их обратно за Ла-Манш. Они гуляли вдоль Сены, прятались от дождя под навесами на улицах, упрямо игнорировали газеты, а по ночам Юри водил пальцами сквозь свежеподстриженные волосы Виктора и целовал его абсолютно во все места. В туманной дымке вечеров с налетом холодка надвигающейся осени начинало казаться, что город существовал в каком-то другом измерении, в отличие от всего остального мира.

Это была иллюзия, которая не могла продолжаться вечно.

— Если ты будешь трогать их так много, они начнут выпадать! — пошутил Виктор, но все же накренил голову в ладонь Юри. На затылке все было подстрижено коротко, но спереди и на макушке волосы оставались достаточно длинными — для того, чтобы укладывать их назад — но пока они лишь свободно падали ему на глаза. В свое четвертое утро в Париже они неторопливо нежились в кровати, и аппетит еще не настолько разыгрался, чтобы выманить их из тепла рук друг друга.

— Я в этом не виноват, — подначил Юри с улыбкой. — Тебе не кажется, что они редеют сами по себе?

— Да как ты смеешь, — на лице Виктора развернулась целая мелодрама. — Меня никогда еще так не оскорбляли! И я считаю, что ты должен извиниться. Хорошенько извиниться.

Юри нежно прикоснулся губами к участку его горла под челюстью.

— Насколько хорошенько?

Не успел Виктор ответить, как раздался стук в дверь, и оба издали стон разочарования.

— Черт с ними, — бросил Юри, но стук раздался снова и на этот раз более настойчиво. Виктор со вздохом выпутался из одеял и пропрыгал на одной ноге к двери, натягивая на ходу брюки. Как только он открыл ее, внутрь ворвался Крис, полностью одетый и с мрачной тревогой на лице.

— Прощу прощения, что вынужден испортить ваше милое утро, джентльмены, — сказал он на отточенном и напряженном французском, когда Юри принял сидячее положение, завернувшись в покрывала, — но несколько мутных кадров расселись в вестибюле отеля. И они говорят по-русски.