Минако расширила глаза, словно готова была высказать ему что-то настолько же острое в ответ, но Челестино опередил ее:
— Юри — наша семья, — ровно сказал он. — Конечно, мы поможем вам. Если… — он перевел ищущий взгляд на Юри, — если это то, чего он хочет.
— Я не хочу покидать Лондон, — признался Юри, — но не могу покинуть Виктора. Больше никогда не смогу.
Пхичит с невнятным всхлипом бросился обнимать Юри, а заодно и Виктора, потому что тот не ослабил своей хватки.
— Поверить не могу, что все эти годы ты жил такой трагической жизнью, а я даже не знал! — выпалил он в пиджак Юри. — Если ты не будешь писать мне, то я все равно достану тебя из-под земли и заговорю зубы тебе и всем, кто будет рядом, про теорему Гёделя!
Юри не мог не усмехнуться.
— Я даже не знаю, куда мы едем, когда или как. Но я попытаюсь.
— Если мне удастся связаться с нужным человеком, то сейчас мы определимся, куда, — сказала Минако; Юри отцепился от Пхичита и увидел на ее лице раздражение вперемешку с любовью и даже толикой восхищения. — Вот, правда, счета, которые придут за международные звонки, весьма опечалят нас, поэтому я воспользуюсь твоим телефоном, Юри.
Виктор и Юри снова уселись на диван, но сильная рука с его поясницы никуда не исчезла. Пхичит прижался к нему с другой стороны, а Челестино вяло развалился в кресле, заранее выглядя выжатым как лимон. Приближался восьмой час вечера, и Юри задумался, надо ли предложить гостям угощение, но на кухне все равно ничего толкового не было. В коридоре Минако тем временем вела переговоры с очередным человеком по-французски, но Юри не улавливал и половины. Виктор поглаживал его бок, слегка навалившись на его плечо, и Юри вспоминал пыльные закулисные помещения театра в Берлине, где он спал, уложив голову на колени Виктора. В тот день Эмиль и его коллеги проявили к ним такую доброту… От Минако он знал, что Эмиль благополучно пережил войну, но с тех пор Юри не пытался выйти с ним на связь. А жаль. Где бы ни была родина Эмиля, это наверняка находилось достаточно далеко от советской зоны влияния — там их было бы не так просто найти.
— Merde alors (2), — громко выругалась Минако и снова начала набирать номер. На этот раз ей не пришлось ждать слишком долго, и после нескольких коротких фраз с оператором на том конце она заговорила на очень деловом французском.
— Лутц. Это Арабеск. Да, я ужасно удивлена, что застала тебя в комнате отеля в это время в пятницу. Нет, помолчи. Ты завершишь службу тогда, когда я скажу, и не раньше. Не думай, что я не стану звонить твоей матери! — звук ее шагов гулко отражался от досок пола, пока она расхаживала туда-сюда с трубкой. — Послушай, это просто прекрасно, что ты в Париже — мне надо, чтобы ты помог моим друзьям, в том числе и твоему другу тоже, ты ведь помнишь Черного Дрозда? Ха, если ты хочешь знать, что он натворил, спроси у него сам. Могу я дать ему этот номер или?.. Думаю, завтра вечером, самое позднее — в воскресение утром. Прекрасно. Что ж, если я буду в Женеве, то верну должок. Хорошо. Спокойной ночи.
Через несколько мгновений Минако вернулась в гостиную, подошла к Юри и протянула ему бумажку с номером телефона.
— Помнишь Лутца, да? Если сможете добраться до Парижа, это номер отеля «Chopin», где он остановился. Он согласился сопроводить вас в Швейцарию, и его семья поможет вам с документами по прибытии. Пожалуй, там безопаснее всего, если вы собираетесь остаться в Европе.
— Кстати, в Швейцарии в этом нет ничего незаконного, — тихо добавил Пхичит. — В гомосексуализме. Точнее, вряд ли вам окажут слишком радушный прием, но хотя бы в тюрьму не посадят. Не как здесь, — он сжал его руку, и Юри вспомнил обо всех вечерах, которые они провели вместе в пабах и клубах, и о темном, глубинном страхе, затаившемся подо всеми их улыбками и бравадой.
— Может, ты навестишь нас однажды, — с надеждой сказал он, и Пхичит кивнул.
— Я попробую.
Юри огляделся вокруг, провел взглядом по дому, где прожил пять лет, посмотрел на людей, которые были с ним все это время, и в конце — на Виктора.
— Нам лучше начать собираться.
***
Двери вагонов поезда закрылись. Раздался свисток работника железной дороги, двигатель загудел в ответ, и они тронулись.
Виктор прижался щекой к окну купе, смотря вслед удаляющейся темной платформе, за которой мерцали слабые огни вокзала. Возможно, это самый последний вид Лондона в его жизни. На сидении напротив устроился Юри, держа на коленях книжечку с расписаниями и листок, на котором они набросали примерный маршрут. Это был последний поезд от вокзала Виктория, следующий до Дувра, а ранним утром они переправятся через Ла-Манш в Кале. Там им надо будет попасть на поезд до Парижа, где их встретит таинственный друг Юри и Минако. А из Парижа они рванут в Швейцарию, чтобы начать совершенно новую жизнь.
Еще утром они беспечно валялись в кровати чуть дольше положенного, обсуждая, сходить ли им на выходных в кино или в какой-нибудь новый ресторанчик. А теперь квартира, мягкая теплая кровать и вся удобная обстановка места, бывшего их общим домом почти год, навечно остались позади. С собой у них было три чемодана, внутри которых покоилось немного одежды и книг — две жизни, ужатые в максимально плотное пространство.
— Я кожей чувствую, что ты винишь себя, Виктор, — сказал Юри, не поднимая взгляда. — Это не твоя вина. Я тоже не заметил того агента, который следил за мной.
— Можно мне хотя бы здесь спокойно побичевать себя? — пробурчал он, и Юри рассмеялся.
— Я знаю, что в будущем это будет вызывать во мне грусть, даже очень скоро. Но сейчас… разве ты не испытываешь хотя бы немного воодушевления? Что бы дальше ни случилось, мы будем вместе и между нами ничего не будет стоять.
Он выпрямил ноги, вставляя свои ботинки между ботинок Виктора, и улыбнулся. Краем глаза Виктор заметил сверкающую в лунном свете Темзу и золотое сияние газовых фонарей, когда поезд пересекал реку. Во внутреннем кармане пиджака, в нескольких сантиметрах от сердца все еще лежала пара колец, купленных им в предчувствии разлуки.
Груз всего, что навалилось на них за последний день, был велик, но каким-то образом эти два слога выдерживали его: вместе. Еще месяцы назад он решил, что только это и имело значение, и Юри был с ним согласен. Виктор зацепил штанину Юри ботинком и слегка потянул, улыбнувшись в ответ.
Струя пара плыла за окном, делая ночные огни мутнее, и здания становились все реже, пока они двигались на юго-восток сквозь город. Сложив расписания, Юри сунул их в карман пальто и занялся проверкой паспортов и пересчетом наличности, которую удалось наскрести. Минако наорала на Юри, чтобы он принял несколько купюр от нее и Челестино, и еще у него нашлось некоторое количество франков, которые пригодятся им в Кале, пока они не найдут пункт обмена валюты.
Позволив ему спокойно заняться перепроверками, Виктор почти не отрывался от английских пригородных пейзажей, мелькающих в окне. Он прожил в Лондоне около двух лет, но практически не покидал столицу, и это был его последний шанс увидеть хоть что-нибудь еще в этой стране. Где-то далеко его бывшие товарищи уже начали составлять темные планы, а Попович наверняка поручил своим агентам раскопать все про японца, служащего в английской разведке, но он и Юри уже скрылись в ночи, вместе, вырвавшись наконец-то из тисков истории.
Эта мысль посетила его впервые в тот день, когда он решил отречься от службы, а теперь она сбылась. Раньше они жили как будто через синекдохи (4), будучи двумя мужчинами, державшими целые нации на своих плечах, но теперь остался только несравнимо малый вес нескольких чемоданов с их вещами и одна на двоих мечта. Лунный свет мелькал сквозь стекло окна, просачиваясь между ветвей деревьев, пока поезд несся мимо них.
Несколько часов спустя, после серии остановок на маленьких попутных станциях, поезд наконец-то въехал в Дувр ранним утром. Они вышли из вагона с багажом и, пройдя станцию, оказались в городе. Он выглядел еще более попорченным войной, чем Лондон. Опорные каркасы домов все еще торчали между сохранившимися зданиями, и вдалеке на севере луна подсвечивала контур замка, напоминающего древнего стража. Около порта удалось найти круглосуточное кафе, и они провели остаток времени за сигаретами и мерзким кофе, наблюдая, как лодки в гавани поднимались от прилива все выше.
