Пимен смотрел на фрязина остановившимся взглядом. Великий князь помер? Фёдор - в Кафе? Значит...

- Поможешь? - спросил он. Забыв о недавних сожалениях, схватил серебряный потир, сунул фрязину. - Фёдора мне!

Фрязин согнал улыбку с лица, подумал, прикинул, взвесил, не будет ли какой пакости от нового князя. А, когда ещё дойдёт! Да и на Пимена можно всё свалить! Облапив кубок, фрязин кивнул. Говорили мало, намёками.

Иван Фёдоров пристал к кораблю, когда уже удоволенные фряги покидали палубу. Выслушал о набеге, молча.

- Заплатил им Пимен?

- Заплатил.

- Ин добро...

- Мы воду привезли, пошли кого-нито из молодых мнихов бочонки катать!

К вечеру другого дня прошли Кафинский пролив и уже в виду Кафинского рейда бросили якоря. К борту подошла фряжская лодья, на неё и уселся Пимен с двумя прислужниками.

Потекли часы. Кормщик ворчал, что они упускают ветер, и уже к исходу нового дня решили послать за митрополитом струг. Иван усадил молодцев на вёсла, а сам сел за правило. Не без труда струг довели до берега.

Дальше начало твориться что-то не понятное. Фряги пытались их остановить, бормотали нечто невразумительное. Подошедший грек повёл глазами, указывая на башню-тюрьму, и Иван, ощутив ужас, кинулся туда, обнажив саблю и распихивая фрягов. Его молодцы бежали следом кучкой, полуобнажив оружие. Фряги могли их убить, но, видно, что-то не сработало в генуэзском механизме на этот раз, кто-то с кем-то о чём-то не сговорился, и их допустили до тюрьмы. А там уже остановить русичей было невозможно. Тем более ратникам почудилось, что фряги схватили Пимена и им нужно его защищать.

Глава 18

Пимен, прибывший накануне, скоро вызнал, где находился Фёдор, и, подкупив нескольких оружных фрязинов, устремился на постоялый двор. Фёдора схватили после недолгого сопротивления и поволокли во фряжскую крепость, где среди складов, каменных хором, греческих и армянских церковок и открытых сысподу генуэзских башен высилась тюрьма. Давешний фрязин встретил Пимена с его пленником у входа. Страже уже было заплачено, и, не сообщая ничего консулу Кафы, чего требовал Фёдор, ростовского архиепископа поволокли в пыточную камеру, где, обнажив, подняли на дыбу. Фёдор, как бы потеряв на время память и даже чувство боли, слышал хруст собственных выворачиваемых суставов, вздрагивающим телом воспринимал удары бича и молчал. Он даже не стонал, только смотрел на брызгающего слюной Пимена, что вырывал бич из рук палача и бил его, что-то крича.

- Великий князь не простит тебе этого! - сказал он, когда Пимен, утомившись, обрызганный кровью Фёдора, опустил бич.

- Великий князь умер! - выкрикнул Пимен. - Подох!

- Василий не простит тебе этого тоже! - сказал Фёдор, отводя лицо от удара бича и сплёвывая кровь.

- Огня! - рявкнул Пимен, сунув в горячие угли клещи.

Фрязин-палач, покачав головой, сказал:

- Ты сторожней, бачка! Убивать не велен!

- Кем не велен?! - заорал Пимен. - Это - мой слуга! Я его ставил, я его и убью!

Схватив раскалённый прут, он ткнул им в грудь Фёдора. Запахло палёным мясом, вздулась кровавым рубцом обожжённая плоть. Генуэзский кат, сдавив локоть Пимена, отобрал у него прут, покачав головой, бросил в огонь и повторил:

- Не велен! - и отступил в сторону, взирая на то, как московский кардинал, сойдя с ума, избивает своего епископа.

Служки Пимена метались у него за спиной, пытаясь остановить своего господина.

- Хочешь моей гибели? - шипел Пимен, клацая зубами о ковш с водой, поданный ему служкой. - Дак вот тебе! Не узришь! Прежде погублю тебя, червь!

Голова Фёдора упала на грудь. Взревев, Пимен плеснул в лицо своему врагу оставшуюся в ковше воду. Фёдор поднял измученное лицо, с которого каплями стекали кровь и вода.

- Во Христа нова тебя обращу! - кричал Пимен. - Тута, на дыбе, исторгнешь смрадную душу твою!

- Попа... - прошептал Фёдор. - Исповедаться хочу... - Его голова снова начала падать на грудь.

- Попа тебе? Я - поп! Исповедую тя и причащу огненным крещением! - кричал Пимен, уже не понимая, что говорит.

Слуги взяли его под руки, стали уговаривать, хотя бы отдохнуть, вкусить трапезы.

- Не снимать! - бросил Пимен, сдавшись на уговоры.

Он жрал, не помыв рук, забрызганный чужой кровью. Рвал зубами мясо, жевал вяленую морскую рыбу, пил вино и отрыгал. Наевшись, минуту посидев с закрытыми глазами, и снова пошёл мучить Фёдора.

Генуэзский кат тем временем зачерпнул ковшом воды и напоил узника. "Хоть и их печаль, - думал он, - а всё же без консула или подесты такого дела решать нельзя!" До подвешенного русича ему было мало заботы, но свою службу он терять не хотел и потому, как мог, умерял зверства Пимена, не допуская гибели узника. Потому только Фёдор и оставался ещё в живых к приходу Ивана Фёдорова.

Иван, поскальзываясь на ступенях, проник вниз, к темнице, и рванул на себя дверь. Епископа Фёдора он сначала не узнал, но сущее его ужаснуло - и дикое лицо Пимена, и орудия пытки в его руке. Фёдор стонал в беспамятстве, и когда Иван узнал, наконец, кто - перед ним на дыбе и кого мучил Пимен, сначала побледнел, потом стал красен. Ступив на пол, залитый кровью, двинулся к Пимену и взял его за предплечья.

- Ждут на корабли тебя, батька! - сказал он. - Поветерь! Кормщик гневает! Охолонь! - сказал он, встряхнув владыку за плечи и выбив из его рук окровавленный бич.

Служки замерли, отступив. Фрязин-кат смотрел, прищурясь. Ратники, догнав старшого, тяжело дышали за спиной. В двери заглядывали вооружённые фряги.

- Ну! - рявкнул Иван, пихнув Пимена к двери, и тот пошёл, втянув голову в плечи, раскорякой выставляя ноги. Служки заспешили следом.

Иван кивнул ратному и тот отвязал от железного кольца верёвки. Тело упало на покрытые кровью и калом камни. Ростовского епископа обливали водой, одевали, всовывая в рукава вывернутые руки. Фряги молчали, не выпуская оружия. Иван уже решил, что придётся драться, когда кто-то, протопотав в проходе, сказал вполголоса что-то сгрудившимся фрягам, и те расступились, выпуская Ивана и его ратных, которые волокли к выходу ростовского архиепископа.

На дворе уже собралась кучка греков. Явился и лекарь-армянин. Фёдора уложили на носилки и понесли. Видимо, фрягам пришёл приказ подесты прекратить самоуправство Пимена, и теперь они изображали, что они здесь - ни при чём и дело сотворилось без них.

Уверившись, что греки позаботятся о Фёдоре, и несколько раз повторив толмачу, что избитый русич - русский епископ и духовник великого московского князя, Иван собрал своих людей и, чувствуя головокружение от всего, что только что узрел, отправился к берегу. Пакостно было думать, что ему придётся сейчас везти Пимена на корабль. Но Пимен не пылал желанием ехать с Иваном, предпочтя прежнюю генуэзскую лодью.

Поднявшись на борт паузка, Иван, обратившись к ратным, сказал:

- Молчите, мужики!

Те закивали головами.

Дальше было плавание, ветра, думы. В конце концов, Иван не выдержал. Решился поговорить с летописцем их похода Игнатием.

Игнатий описывал, как облака, змеясь, ползут по склонам гор, и потому встретил Ивана с неудовольствием.

- Батько Игнатий, поговорить надоть! - сказал Иван и стал рассказывать о Пимене и о пыточной камере в Кафе.

- Кого мы везём на утверждение на престоле духовного главы Руси?!

- Постой, Иване! - морщась и отводя глаза, сказал Игнатий. - Не всё, о чём мы слышахом...

- Сам зрел! - перебил его Иван.

- Всё одно! Делам владычным грядёт суд у патриарха Антония. Владыка Фёдор ездил с Пименом в Царьград и воспринял от него епископский сан! В те дела аз, многогрешный, не дерзаю вникать! Пожди, чадо, сложим решение на Бога, да бых не повторило сущего с архимандритом Митяем!