Иерархи молчали. Над всеми повеяло правдой слов Фёдора. И каждый прикидывал, как он посмеет возразить Пимену?

После долгого молчания заговорили. Спорили, то решаясь на крайние меры, которых требовал Фёдор, то снова отступая. Остановились всё же на том, что решать о Пимене должно не им, а Константинопольской патриархии. Они же должны заставить Пимена поехать в Константинополь к новому патриарху, о чём решили составить грамоту и подать её Пимену тотчас.

"...Пока не простыло общее, столь трудно добытое согласие!" - подумал Фёдор, на которого теперь, он чувствовал это, обрушится гнев Пимена.

Глава 15

Днями Пимена вызывал великий князь, прослышавший про настроения в митрополии.

- Што? - спросил он. - Киприан опять ладит на владимирский стол? Ксендзы одолели, поди?

Пимен начал бормотать о том, что все епископы, как один... Со времён своего заточения в Чухломе Пимен страшился князя и каждый раз, являясь к нему на глаза, ожидал опалы.

- Пущай Фёдор своё говорит! - прервал его Дмитрий. - А ты не езди! Не велю ездить! Вот и весь мой сказ!

Князь не велел! Но князь был болен, и безопаснее казалось съездить, одарить, подкупить и добиться от нового патриарха Антония подтверждения своих прав... А Киприан пущай сидит на литовских епархиях! Чей князь, того и вера, в конце-то концов!

Вечером того дня, когда великий князь запретил ему ехать в Царьград, Пимен сидел в келье митрополичьих хором со своим наперсником Гервасием, изливая тому скопившийся гнев, страх и раздражение на всех и вся в Московском государстве.

- Чем я им - нелюб? Бают, корыстолюбив! Мужик любой и тот мыслит, как побогатеть. В голодный год хлеб дёшево не продаст! Да любая баба без парчовой головки не живёт! В церкву сойдут - одна перед другой величаются! Купец, гость торговый, всю жисть суетится, ездит, покою ему нет! В Орду, в Кафу, в Галич, к свеям, на север, за Камень, за мягкой рухлядью... Уж и хоромы с-под вырези, и сундуки от добра трещат, а всё мало ему! А боярин? Ему подавай скарлатный зипун, саблю, из аравитской земли привезённую, коня-аргамака... Возок и тот на серебре! Вечером бахари слух услаждают, рабыни пятки чешут! Выедет - дак дюжину коней запряжёт! Князёк иной до того на роскошествы потратится, что и на помин души нечего оставить! Все думают о себе, и паки о себе! Нищий, юрод и те о себе думают! Все хороши!.. Алексием покойным глаза мне колют: мол, он думал о земле, о языке русском в первую голову... А о себе не думал?! Помирал ведь, а ни Киприана, ни Митяя не принял в наследники себе! Али чаял бессмертным быти? Гордость сатанинская! Сергий почему не взялся? Сан-де отверг! Все о нём токмо и бают! Да не выдержать ему было бы муки сей! Опосле лесной-то тишины да воздухов благоухания!.. Фёдор, смрадный пакостник, всех подговорил, а, небось, не придёт, не скажет: недостоин есмь! Мол, отрекаюсь от Ростовской епархии, изберите другого! Не-е-ет! Вырвал у меня кафедру ту! Выпросил! Я его ставил! Я его и уничтожу! Греков куплю! Яко тамо новый-старый, ведомы мне они все! На приносе живут! Их всех за пенязи купить мочно! Гляди, за милостыней - дак к нам, на Русь! Даве митрополит Феогност Трапезундской приходил. Мало получил серебра? И соболями дарили! А я намекну: не будет, мол, вам милостыни! А, Гервасий? Намекну? Восчувствуют? А? Что молчишь? Поди, и ты противу меня?

В келье от распиравшей Пимена злобы, от многого свечного горения, от наглухо заткнутых на зиму слюдяных окон трудно становилось дышать. Лоб Пимена был в испарине. Гервасий смотрел на своего господина, опасаясь, что гнев владыки падёт на него.

Но Пимен, посверкав, стал угасать. Лицо, налитое кровью, становилось темнее, потухали глаза. Помолчав, сказал:

- Нет, надобно ехать! Князь не велит, дак и князь-то недужен, а коли... Не дай Бог... Василий со свету меня сживёт с Киприаном своим!

Тут он и решил созвать посельского Ивана Фёдорова, чтобы поручить тому готовить поминки и справу в константинопольский поход.

Иван сначала не подумал даже о мере ответственности, впрочем, о прещении Дмитрия он и не знал. Его охватила радость увидеть столицу православия! А на улице царила весна, и Иван Фёдоров, окунувшийся в предотъездную суету, чувствовал одно: впереди Царьград!

Глава 16

Князь, узнав о самовольном решении Пимена, рвал и метал. Догнать! Воротить! Запереть в Чухлому, в монастырь, в подземельную яму!

Евдокия, как могла, утишала его:

- Ну и посадишь, кем заменишь-то? Киприаном?

Дмитрий замолк. Кем заменить? После толковни с боярами Пимену положили пока не препятствовать, а по возвращении взыскать с него и со старшого владычного обоза, Ивана Фёдорова, виноватого уже в том, что отправился, не предупредив ни княжого боярина, ни полкового воеводу.

...С Пименом ехало много духовных лиц, с клиром и обслугой набиралось до полутораста душ. Одержимый мрачными предчувствиями, Пимен повелел Спасскому архимандриту Сергию делать попутные записи!

На рязанской стороне снега уже не было, и дороги начали просыхать. Князь Олег устроил Пимену торжественную встречу.

Все собравшиеся тут епископы намеревались не столько чествовать владыку, сколько затем, чтобы хором, соборно, выставить его из Руси.

В Рязани побыли почти неделю. Архиепископ Фёдор исчез на второй день, рано утром уехал конями в Кафу, желая обогнать Пимена.

Олег провожал Фёдора в накинутом на плечи соболином опашне.

- Ратников не послать с тобой? - спросил он.

Фёдор отмахнул головой:

- Не догонит!

- Смотри! - остерёг его рязанский князь, подумав об игумене Сергии, и, набрав полную грудь воздуха, вошёл в терем.

Глава 17

Позади последние, прячущиеся в укромности русские селения. Вдали, на берегах, - стада. Чужие, ордынские. В неделю жён-мироносиц минули Мечу и Сосну. Тишина. Над затонами звенят стрекозы. Московляне плывут навстречу теплу, и лето приближается к ним.

Минула под Ельцом последняя русская встреча. Река разливалась всё шире, всё неогляднее. Перед городом Азовом, в канун Вознесения, рязанские проводники покинули судно. От Сурожского моря доходили волны, покачивая корабль.

Иван Фёдоров со своими молодцами отошёл к берегу, чтобы наполнить бочонки водой, и нападение фрягов, заимодавцев Пимена, на корабль произошло без него. И к лучшему, как выяснилось впоследствии. Неведомо что бы и произошло, возьмись русичи за оружие.

Впрочем, начавшийся грабёж корабля скоро был остановлен Пименом, и даже добро возвращено путникам. Пимен отмыкал скрытые в тайниках ларцы и сыпал серебро. Потея, двигая желваками, провожал взглядом диргемы и корабленики, гривны-новгородки и дорогие меха, что связками по счёту принимали двое фрягов.

Ругань и споры уже были окончены, и главный фрязин теперь на весах взвешивал дорогой металл, возвращая свой долг с набежавшеё за протёкшее время лихвой. Речи начались уже более мягкие, без возглашений и вздохов. Посмеиваясь, фрязин рассказывал теперь местные новости.

- Дружок твой, пискуп Фёдор, почто не с тобой?

- Где - он?! - взвился Пимен, услышав ненавистное имя.

- В Кафе сидит, в карантине. Дожидается судна... Да ты, владыка, знаешь ли, что князь Митрий помер на Москве?