- Книги? - без слова понял Кирилл.

- В Спасов монастырь служебник просят переписать полууставом, красовито чтобы, возможешь?

Кирилл кивнул, подчёркивая тем безусловность послушания и своё равное отношение ко всякому монастырскому труду.

- Что Дионисий? - спросил Сергий.

Дружба с суздальским проповедником была для Сергия хоть и давней, но трудной. После того как тот, воспользовавшись поручительством Сергия, ускользнул из Москвы, на старцев пала княжеская остуда, едва не завершившаяся закрытием Маковецкой пустыни.

Нынче Дионисий, вынеся из Царьграда мощи святых, получив от патриарха Нила сан архиепископа и крещатую фелонь, проехал прямиком к себе в Нижний Новгород, не заглянув на Маковец. Теперь он посетил Москву, повидался с князем Дмитрием, но в обитель Святой Троицы опять не заехал.

Клацнула уличная дверь. По шагам Сергий узнал племянника.

Игумен Фёдор, придерживая подол монашеской однорядки и щурясь со свету, спускался в темноту хлебни. Он уже узнал, что Сергий - здесь, и, ведая обычай своего наставника, не стал ждать его в горницах, но отправился в поваренную клеть. От порога, услышав вопрошание о Дионисии, Фёдор отозвался:

- Не суди строго, отче! Каял он, что не возмог побывать у Троицы, спешил во Плесков с посланием патриарха Нила противу ереси стригольнической!

Сергий встал с лавки, благословил и обнял Фёдора. С улыбкой отнесясь к нему и к старцу Михаилу, он сказал: "Вот и Кирилл ныне баял о той же ереси!" - тем приглашая всех троих продолжить диспут. Фёдор сел на лавку, выжал слёзы из глаз и помотал головой, привыкая к дыму.

Кирилл так и стоял у печи, растрёпанный, с подсученными рукавами серой холщовой сряды. Запах созревающих в печи караваев начинал уже проникать в хлебню.

- С Пименовыми запросами да дикими данями и все скоро уклонятся в стригольническую ересь! - высказался Кирилл, получивший молчаливое разрешение к разговору от своего старца. - Насиделся в Чухломе на сухарях с квасом, дак ныне и удержу не знает! Обдерёт скоро весь чин церковный! Со всякого поставленья мзду емлет! Как тут не помыслить о симонии, да и о пастыре неправедном, от коего всему стаду погибель!

- Не так просто всё сиё, Кириллушко! - остановил своего расходившегося послушника старец Михаил. - Вишь, и палаты владычные сгорели в Кремнике, иконы и книги исшаяли, камянны церкви и те закоптели, колокола попадали, которые и расколоты! Потребны кровельные мастеры, плотники, каменотёсы, литейные хитрецы, потребны и живописных дел искусники. И всем - надобна плата!

- Дак что ж он тогда грека Феофана изверг из города? - возразил Кирилл. - Мыслю, не много понимает наш Пимен в мастерстве живописном!

- Выученик твой, Михаиле, глаголет истину! - отозвался игумен Фёдор, обращаясь лицом к Сергию. - С Пименовыми поборами ересь стригольническая паки возросла в людях! Хотя и корни прискорбного заблуждения сего древни и уходят в ересь манихейскую, смыкаясь со взглядами всех услужающих сатане!

Фёдор, волнуясь, заговорил об учении персидского пророка Мани, о борьбе злого Аримана со светлым Ормуздом и о победе Аримана, в результате чего, по словам Мани, свет был разорван и пленён, а зримый нами мир - беснующийся мрак, обречённый уничтожению. И что все богоборческие секты, будь то павликиане, богомилы, катары, альбигойцы, до наших стригольников, пошли отсюда.

- Великий Феодосий за принадлежность к сему учению присуждал к смертной казни! Имена им - различны, суть - одна! И у всех у них такожде, как и у наших стригольников, были приняты во внешнем поведении воздержание, подвижничество, нестяжание и нищета, и все они признавали в мире двойственную природу - Бога и дьявола, причём дьявол сказывался творцом зримого мира. И все они, как донатисты, отрицали обряды церкви, таинства, священство, указуя, на пороки тогдашних латинских князей церкви, прелатов, кардиналов, епископов, на разврат и роскошь папского двора, на продажу церковных должностей, отпущение грехов за плату и многая прочая... И изо всех соблазнительных для простецов учений проистекали, в конце концов, злодействия, кровь, плотская погибель и ослабление в вере, а там и служение сатане как владыке мира сего! Уже иные из соблазнённых богомилами христиан боснийских, утеряв веру во Христа, начинают обращаться к учению Мехметову.

- Таковая судьба грядёт и нам, ежели не покаемся! - подытожил Кирилл. - Нету твёрдости в вере! Понимают ли, где - добро, и где - зло, и где - путь Праведный? Ведают ли, что отпавший от веры своей попадает в услужение сатане? Егда начнут братию свою жарить на кострах, жрать человечину, насиловать, пилить и губить младенцев во славу нового бога своего, тогда лишь поймут, ежели не поздно станет уже прийти к пониманию!

- Все сии, - подхватил Фёдор, - поменяли местами добро и зло, называя добром разрушение, гибель и ложь!

- Но не можно ли тогда допустить, - сказал Кирилл, - что и дьявол участвует в жизнесозидании, уводя в ничто отжившее здесь, на Земле?

- Так мыслят многие католики, а богомилы утверждают, что и видимый мир создан дьяволом! - сказал Фёдор. - Но ежели бы было так, выходит, что дьявол, по-ихнему, побеждает себя, ибо победа сатаны - уничтожение сущего мира, своего же творения. И человек, взявшийся служить по слову сатаны токмо плоти своей, губит окрестный мир! А допустить, что одоление дьявола доступно человеку без Божьего на то изволенья, без церкви, без обрядов, не можно!

- Тайна сия - велика! - сказал старец Михаил, присовокупив со вздохом. - Надо работати Господу!

- Как странно! - сказал Фёдор после наступившего молчания. - Признающие мир созданным Господней Любовью берегут окрест сущее и живую тварную плоть. Те же, кто почитают сатану творцом сущего и ему служат, стремятся разрушить зримый мир и погубить братию свою! И даже отвергая и Бога и сатану, признавая себя единым смыслом творения - есть и такие! - всё одно служат уничтожению, ибо не берегут, но сокращают зримое, как бы отмщая сущему миру и себе за неверие своё!

А Сергий молчал. И в его молчании прозвучало: нам, верным, надо творить только добро. И не превышать себя мудростью паче Всевышнего!

- А что речёт его мерность? - спросил Михаил.

- В послании патриарха Нила сказано токмо о симонии, - сказал Фёдор.

- Ты чёл? - спросил Сергий, острожев лицом.

Пеклись хлеба. Запах тёк по избе. Голос Фёдора звучал в полутьме отчётисто-ясно, и уже одетая сажей хлебня всё больше приобретала облик катакомбного подземелья первых веков христианства, где горстка верных обсуждает судьбу церкви Божьей перед лицом гонений от императорских игемонов. Во все столетия своей жизни не количеством призванных, но высотой духовности была победоносна церковь Христа!

И здесь, из четвертых сидящих, один станет памятью и надеждой всей страны, другой освятит своим пустынножительным подвигом просторы Заволжья, основав Кирилло-Белозёрский монастырь, третий возглавит Смоленскую епископию и будет духовно окормлять город, из которого многие изойдут в службу московским государям, а четвёртый, племянник Сергия, Фёдор, станет биться в Константинополе за независимость от латинян русской православной митрополии, продолжая труд покойного Алексия, и окончит свои дни архиепископом города Ростова...

Глава 5

- Его мерность патриарх Нил пишет многие похвалы Дионисию, - сказал Фёдор, - являя его мужем исхитрённым в мудрости книжной и Писании. А о прочем - то, что отлучающий себя от соборной апостольской церкви отлучается от Христа. "Кому, какой церкви отпадаете вы? - пишет патриарх. - Латинской? Но и сия стоит на мзде! Тем сугубейшей, что папа распродаёт за мзду отпущение грехов, заменив тем Господа!.. Аще ли отлагаетися от церкви виной того, что пастыри на мзде поставлены, то уже и Христа отвергаетися, яко еретицы есте. Как же, по вашему слову, Христос днесь на Земли церкви не имат, ежели речено Спасителем: "С вами есть до скончания века!" - Фёдор, по навычаю тогдашних книгочеев, раз прочтя, запомнил патриаршье послание почти наизусть. - О прочем, глаголет Нил, известит вас епископ Дионисий!