- Да, возвожу новый монастырь по князеву слову!

И опять замолчали. Где-то сейчас ссутулившиеся над листами александрийской бумаги писцы уставным почерком переписывают священные книги. Другие пишут иконы, разрисовывают и золотят буквицы. Творится дело культуры. Неслышимое в лязге железа и бранных кликах, но более важное, чем подвиги воевод.

Сергий смотрел в огонь, в полутьме чуть мерцал его взор. Лицо с западинами щёк неподвижно и скорбно. За стенами келий - терема и сады, расстроившаяся, раз от разу хорошеющая Москва. Дальше - леса, поля и пажити, города и деревни, бояре, кмети, смерды, и всё это множество людей своей духовной опорой числит этого старца, что встанет скоро, превозмогши ослабу плоти, и уйдёт в ночь один, по глухой тропинке, хранимый Господом, хранитель Русской земли.

К осени 1381 года Пимен вернулся в Москву. Четверо убийц Митяя были схвачены и казнены. Пимена умчали в Чухлому, в заточение. Киприан, как оказалось, на недолгий срок торжествовал победу.

Глава 16

Ещё собирали урожай, все ратники были в разгоне, когда дошла весть, что Тохтамыш идёт на Москву. И Евдокии в ту пору подоспело родить! Великий князь кинулся в Переяславль, но и там ратной силы было не собрать, а на Москве все советовали ему уехать в Кострому - собирать рати. И уговорили. Уезжая, верил, что Киприан наведёт порядок и оборонит город. Помнил, как простоял Ольгерд под стенами Кремника и раз, и другой. Не помыслил Дмитрий, что византиец Киприан так же оставит Москву, как когда-то Филофей Коккин бросил свою Гераклею, и что, как только он уедет, оставшиеся большие бояре побегут вон из города, вслед ему. Только что опроставшуюся Евдокию решил не тревожить. Тронул коня.

Татары в этот время уже переходили Оку у Серпухова и явились под Москвой через час после отъезда Киприана и великой княгини.

Владычный посельский Иван Фёдоров, вызванный Киприаном в Москву, всю ночь с монашеской братией грузил книги, церковную утварь и прочее добро и развозил по погребам и храмам Кремника. Потом сопровождал великую княгиню с детьми и сейчас смотрел, как делили караван в Радонеже, как великая княгиня с боярами тронулась по дороге на Переяславль, а они, духовные, потянулись по лесной тропке, и лес уже близко надвинулся на них, полный тишины, шорохов и звона комаров.

Чуть не упав в очередной раз с коня, Иван поднял голову, посмотрел в океан роящихся звёзд и подумал об игумене Сергии.

Над лесом поднимался серпик молодого месяца. Издали донесло удары била. В обители Сергия начиналась служба. Иван поднял правую руку и осенил себя крестным знамением. На миг показалось, что они уже избыли беду, что всё - позади и можно, достигнув лесной твердыни, помыслить о своём спасении.

Что-то протрещало в ельнике. Лось, испуганный владычным караваном, с топотом отбежал в глубину чащи. Проехали росчисть, на которой вдали забрезжил огонёк в окошке избы. И вот, наконец, встали над лесом островерхие кровли храма. Огоньки мелькали там, за высвеченной луной оградой. Монахи шли к полуночнице.

Иван, въехав в ограду и привязав коня, шагнул, намереваясь идти в храм, но почувствовал дурноту и упал у ног коня, а упав, уснул и не чувствовал, кто и когда поднял его и занёс в келью.

Глава 17

Проснулся Иван, проспав четыре часа, от говора. Открыв глаза, долго не мог понять, где - он и что - с ним, пока кто-то голосом владыки Киприана не окликнул его: "Проснулся, Фёдоров?" В келье было тесно от сидящих, и Иван поспешил встать, освобождая место на застланном рядниной лежаке. Огонь сальника выхватывал то устье русской печи, то божницу в углу, и Иван, даже пробудившись, не сразу постиг, что он - в келье Сергия и что тот старец, который сидит одесную его, и есть Сергий, а спор идёт о том, уезжать ли игумену из монастыря в Тверь, как полагал Киприан, или остаться, полагаясь на милость Бога.

- Татары сюда не придут! - сказал Сергий. - Но тебе, владыко, достоит уехать, так надобно... - Он молчал, выслушивая уговоры Киприана, к которым постепенно присоединялась братия и многие из владычных бояр. Молчал и смотрел, как учинённый брат возился с печью, разжигая огонь. Сергий только смотрел, не помогая, положив руки на колени. Он горбился и сейчас казался старым. Не понять даже, слушал ли он. Скорее - внимал звучаниям голосов собеседующих, что-то решая и взвешивая про себя. Огонь в печи разгорелся, наконец, Сергий встал и задвинул в устье печи глиняную корчагу с водой. Он думал, и не о том, о чём толковали его присные. Он взвешивал сейчас на весах совести, всё ли сделал, что должен был сделать до сего дня. Ибо в шестьдесят лет время подумать и о завершении жизненного пути. И усталость у него на лице - от этих дум, от того, что ещё ему не раз придётся исправлять ошибки князя Дмитрия, и что Киприан никогда не сможет заменить Алексия на престоле владыки русской церкви. А поэтому ему опять предначертана трудовая духовная стезя, и его крест, несомый вот уже шесть десятков лет, который некому передать пока, становился год от года тяжелее. Он думал. Он не слушал и не слышал уже никого. Наконец поднял руку, укрощая поток красноречия Киприана.

- Я провожу тебя до Твери, владыко! - сказал он.

За стеной слышен ветер. Слышно, как топочут, переминаясь, кони на дворе. Слышно, как начала булькать в горшке вода.

- После литургии! - сказал Сергий и замолк.

Глава 18

Светало. В набитой нынче до предела церкви - пение. Давно отошли в прошлое времена недоумений и споров. Иноки уже знают, кого, ветхого деньми и плотью, следует перевезти в пустыньку схимника Павла. Знают, кто останется ухаживать за ними в лесу, когда будут скрыты церковная утварь, облачения и иконы.

Едва ли не впервые в жизни митрополит Киприан, добровольно уступив место троицкому игумену, не правил службу, а стоял в толпе мирян и духовных и в той же толпе, в том же ряду алчущих, принимал причастие из рук Сергия. Голубой, едва зримый Свет ходил по престолу, когда Сергий протягивал руки за чашей с дарами, и келарь Илья, помогая Сергию, следил за тем, как Огонь, свиваясь, заходил в чашу с дарами. Время ужасов и восхищений прошло. Илья, как и другие, ведал о явлении Огня во время иных служений их наставника и благодарит Господа, сподобившего и ему узреть это чудо. Ведали ли о том иные, стоящие в храме, ведал ли митрополит Киприан о том, что творилось сейчас в алтаре на престоле?

Хор смолк, Сергий вышел с потиром, и Иван, глядя на Сергия, подошёл к причастию, подтолкнутый кем-то в спину, - так ему страшно приблизиться к игумену. Так близко это лицо с западинами щёк, эти теряющие блеск, но всё ещё с рыжим отливом волосы, а глаза старца смотрели сейчас ему в душу.

- Подойди, чадо! - сказал Сергий и, вкладывая ему в рот лжицей кусочек тела Господа, договорил. - Не печалуй о ближних своих! Все пребудут по исходе днешней беды неверёжены!

И Иван, у которого от слов Сергия полымем охватило сердце и кровь прилила к лицу, склонился к руке игумена, поцеловал её и крест, уже не удерживая слёз, и так, с мокрыми глазами, подошёл к стольцу с запивкой, ощущая, как причастие входило в его плоть, растворяясь в ней и наполняя тело жаром Радости. Он и потом сидел за трапезой с ощущением праздника плоти, стесняясь есть, чтобы не нарушить в себе усладу благословения Сергия.