Было жарко. Князь освободил из петель на груди пуговицы зипуна. Принял бы! Но так стыдно казалось после выдворения встречать литвина! И тем же молодцам, что вышибали Киприана из Москвы, теперь велеть устраивать ему почётную встречу? Однако игумен Фёдор уведал и эту трудноту князя.
- Не реку о пастыре Киприане, но о человеке реку! Премного удоволен будет сей почётной встречей там, где прежде претерпел хулы и гонения! Труднота восхождения усиливает обретённую радость! Паки возлюбит тебя сей и паки будет служить престолу митрополитов русских, с таковой труднотой достигнув сей высоты!
Дмитрий поднял на своего духовника взгляд:
- Но почему Киприана?
- Чтобы не оторвать православных Великого Литовского княжества от Владимирской митрополии! Дабы все православные русичи, ныне и временно разлучённые литвином, охапившим исконные киевские земли, окормлялись единым пастырским научением! Дабы и церковь православная, и народ русский, ныне сугубо утесняемый, не погибли в пучине времён, но воссоединились, возвысились и воссияли в веках грядущих!
Не столько слова Фёдора, сколько голос симоновского игумена убеждал и убедил великого московского князя.
Дмитрий и прежде уступал духовной силе, ощущая то высшее, что струилось от Алексия, от Сергия и что присутствовало в этом игумене.
Дмитрий встал. Будут ещё уговоры боярские, толковня в княжой думе, молвь на посаде, будут приходить к нему купеческая старшина и игумены монастырей, будет соборное, почитай, решение земли, во всех случаях предпочитающей то, что освящено обычаем и преданием, - всё будет! Но сейчас в моленном покое княжеского дворца стояли двое: великий московский князь Дмитрий Иваныч и его духовник, игумен Фёдор, стояли и смотрели в глаза друг другу, и князь сказал:
- Будь по-твоему, отче! А за Киприаном тебя и пошлю!
Киприан, получив посольскую грамоту и перечитав её несколько раз, расплакался. Столько лет он добивался этого и уже приходил в отчаяние. И почему то, что должно было произойти, когда был жив Филофей Коккин, когда казались возможными замыслы объединить всех православных воедино, произошло только теперь? Воистину крестная дорога суждена рабу Твоему, Господи!
Он встретил Фёдора, поговорил с ним и, выяснив, что отношение к католикам у них одно, устремился на Москву. Литовским князьям в ту пору было не до святительских дел, и потому отъезд Киприана никого из них не задел и не возмутил.
А Киприан, только поговорив с игуменом Фёдором, начал понимать, как произошёл разгром Мамая этими русичами, не забывающими о благе страны, прежде всего.
Глава 14
Всё, что делалось до сего дня, являлось исполнением воли покойного Алексия. Теперь же, после разгрома Мамая на Дону, эпоха сдвинулась, явились новые люди, и возник вопрос, что делать дальше? И вот тут Дмитрий, под давлением новых советников, заторопился, обложив данями вчерашних союзников. И низовские князья не пришли на помощь Москве во время набега Тохтамыша. Ну, а суздальские князья Василий Кирдяпа с Семёном переметнулись к новому хану.
Дмитрий, уехавший в Кострому собирать рать, не помышлял о сдаче Москвы, где оставалась Евдокия с детьми и Киприан.
При безначалии в городе разбили боярские погреба и перепились. Киприан, увозя великую княгиню, с трудом вырвался из города. Защитники, отбив два татарских приступа, открыли ворота для переговоров, а сурожанин Некомат заклинил ворота. Город был завален трупами. Пожар истребил все книжные богатства, собиравшиеся Алексием многие годы, и все книги, свезённые в Москву из ближних монастырей и храмов.
Этого погрома Дмитрий не простил Киприану до своего конца.
Глава 15
Ещё не отшумели пиры, не смолкли звоны колоколов и ликования по случаю встречи нового митрополита и рождения нового потомка у Владимира Андреича, которого Киприану пришлось крестить, а Сергий, мало перебыв на Москве, направил свои стопы домой. Перед расставанием они сидели с Фёдором в келье в Симонове, снова привыкая к Одиночеству и Тишине, отдыхая душой. Сергий давно уже не корил Фёдора даже про себя, убедившись, что племянник был прав, вырвавшись из обители Святой Троицы сюда, на Москву. Сейчас Сергий сидел, ссутулив спину, готовясь к пути. Фёдор тоже сидел расслабленно и чуть потерянно, таким не видел его никогда и никто из братии, да и никому, кроме дяди, игумен Фёдор не вверял сомнений своей души.
- Истинно ли то, что мы содеяли ныне? - спросил Фёдор.
Сергий слушал его, глядя в огонёк светильника.
- Человек - смертен! Вот ушёл владыка Алексий. Скоро и мне! Наше время уходит, Фёдор, наступает иное, в котором надобнее такие, как Киприан, - сказал Сергий. - Мы были создатели, он - устроитель. Он сохранит митрополию, поддержит предание, и дело церкви Христовой продолжится в Русской земле. Чего ты хотел иного? Митяя? Пимена? Дионисия? Но последний - и нетерпелив и стар. И такожде не угоден Литве. А тех, кто станет излиха мирволить земной власти, мы не должны с тобой желать узрети на святом престоле! Господу надо служить паче жизни своей!
Фёдор молчал и, ощущая правоту слов наставника, сказал:
- Мне ведомы его знания, ум и талан. Киприан ставлен патриархом Филофеем и был его правой рукой, и он не допустит католиков на Русь, всё так! Но меня страшит его суетность, его любование собой! Я не вижу в нём величия Веры!
- Меня страшит иное, - помолчав, сказал Сергий. - Самолюбование всей земли! Грех гордыни навис над Русью и не окончил с битвой на Дону, но возрос в сердцах! Ведом тебе этот Софроний Рязанец, который сочинил для князя Дмитрия "Слово" о побоище на Дону?
- Ведом. Он, и верно, - с Рязани. Из Солотчинского монастыря. Человек - книжный. Принёс с собой "Слово" некое о походе на половцев путивльского князя Игоря и, поиначив многое, по "Слову" тому написал иное, о днешнем одолении на враги!
- Ты чёл то, прежнее "Слово"?
- Чёл, но бегло. Строй речи там древен, местами неясен, но красив!
- То, прежнее "Слово", как баяли мне, являлось плачем, словом о гибели. Софроний же поёт славу. И вместе с тем указывает чуть ли не четыреста тысяч убиенных русских ратников. А воротилась десятая часть... Что будут мыслить потомки об этом сражении? Учнут ли небрегать жизнями ратников, восславив толикое множество потерь? Мне страшно сиё!
- Но ведь и вправду на Куликовом поле легла едва ли не треть войска!
- Треть, но не девять из десяти! Нельзя гордиться пролитой кровью! Некому станет пахать пашню и плодить детей. Земля должна жить, а для сего надобно отвергнуть гордыню ратную, заменив её Молитвой и Покаянием. Как сего достичь в днешнем обстоянии нашей жизни?
- Воззвать ко князю? - сказал Фёдор.
Сергий, отрицая, покачал головой.
- Скорее ко Господу! Князя мог остановить, и то не всегда, один лишь владыка Алексий! И молиться ныне надобно так: сохрани и помилуй, Боже, Русскую землю, впавшую в грех гордыни и ослепления! Дай, Господи, Русской земле Мужества и Терпения! Дай Силу выстоять в бедах, но не возгордиться собой!
- Ты - скоро на Дубну? - после долгого молчания спросил Фёдор.
