бережет остатки лета.

Кровь ее - густая магма,

мысли - ветры по долинам,

нежность, ласка - мхи и глины,

травы, рощи, пилигримы.

Тучи - брови, губы - море -

и солено, и волнисто,

руки - реки - долги, быстры,

ноги - числа, числа, числа

до нулей евангелистов.

15 нояб.

По мотивам утраченного стихотворения

Стоял город на горе

щеткой острых башен,

синим морем вдалеке

был закат украшен.

Днем шагал рекою люд,

вереницей лица,

ночью пуст, и там, и тут,

тишины боится,

гулкий перестук.

Стук-стук, перестук,

под ударом ловких рук.

Улыбались утром лица,

в полдень вешали носы,

ближе к вечеру девицы

распускали волосы,

парни ножики кидали

в покосившийся забор,

ближе к ночи покидали

те и эти склоны гор,

замыкая новый круг.

Стук-стук, перестук,

под ударом ловких рук.

Но дневному беспределу

выставляя свой удел,

(стук-стук, перестук)

всякий помнил, что умело,

положась на крепость рук,

(стук-стук, перестук)

сможет выправить он смело

то, что вывернул не вдруг

доморощенный недуг.

Стук-стук, перестук,

под ударом ловких рук.

Ночью темной, ночью лютой

каждый, сам прожженый кот,

навалясь лопатой круто,

выгрызал подземный ход

на лиловую свободу,

персональный небосвод.

Но случилось. В непогоду.

В жуткий ливень. Город тот

рухнул в свой подземный ход.

Стук-стук, перестук.

Под ударом ловких рук.

16 нояб.

Покормите, люди, Ксюшу!

И художник должен кушать!

Доведете, ведь, до лиха:

выжмет тюбик на палитру

и слизнет в потеках масла

кадмий красный.

Приносите, люди, Ксюше

пиццы, гамбургеры, суши,

апельсины, сливы, груши,

лимонады, воды, пунши.

Сразу лучше станет Ксюше.

17 нояб.

И уставши, и не жрамши,

брел по Питеру дворецкий,

на костер из алой замши

бросил кости иноверца.

Выпадали руны боком,

синим током, белым шлейфом,

а дворецкий не был богом,

даже шейхом.

17 нояб.

Персональный человек,

медвежонок плюшевый,

что ты хочешь на обед?

а чего на ужины?

Не ходи сегодня в лес,

не ходи по вторникам,

и по средам не ходи,

стань моим затворником.

Хочешь, сладенький, конфет?

Хочешь, знаю точно я.

Вот пастилки и щербет,

лакомства восточныя.

Ты куда опять полез?

Вот же, не сидится!

Тянет медвежонка лес,

родников водица.

Персональный человек,

медвежонок плюшевый,

не дождешься ты конфет!

Вымотал всю душу мне!

18 нояб.

Обзавестись бы мне компасом,

разрываюсь с гитарой и лотосом,

многозвучием - тишиной.

Что прикажешь, Шри Чинмой?

Пой! Не пой, Ошо-скиталец

проповедывал нам танец!

Равно - петь я не умею,

так и танцем не владею.

Остается в позе "лотос"

требушить молчанья колос,

а когда истребушится,

браться вновь за струны-спицы

и вязать, храня молчанье,

теплый шарфик оправданья

своего существованья.

27 нояб.

Славные снайперы

лезли в кустарники,

оком водили, куря "беломор";

баночки с сайрами

братья-напарники

без штык-ножа открывали на спор.

Братья рассветами

бредили ранними,

грезился волжский бескрайний простор,

двумя ракетами

местные странники

их уложили почти что в упор.

Порхают ангелы

над опахалами

пальм среди дюжин хибар,

новыми баллами

перед анналами

в славе их полдник предстал!

28 нояб.

Пара дней и новый год

дням начнет обратный счет,

шаг за шагом приближая

тот один, и он идет:

крепнет запах новогодний,

с каждым часом все плотней.

В нем и самый "посторонний"

сам орел и Прометей,

новой печенью довольный

в блестках елочных огней.

Остается пара дней.

29 нояб.

Так всему виною смерть?

в том, что делаем поспешно.

Эта жизни круговерть

за порогами безбрежна...

Всякий знает про порог:

свой он, индивидуальный;

забегая парой строк,

мы торопимся буквально

перепрыгнуть крайний срок,

отодвинуть, меря время

на секунды, а не дни.

И гребут вовсю винты

супротив реки теченья,

против матушки-реки.

Безутешные влеченья...

рыболовные деньки...

Берега, хоть не богаты,

все же радуют собой.

Заменив весло лопатой,

кто-то чешет, гордый, злой

напрямик до переправы,

черен траурный наряд.

Ну и время! ну и нравы! -

с лодок по следу скворчат.

Только взор его лучистый

чист от лодочных идей.

Пережить бы вечер близкий,

удержаться б от речей!

Рядом возле те на лодке,

что оставили весло.

Нету травки, нету водки,

смерть для них, что ремесло.

Как икона божьей... ладно!

так не будем говорить.

Так спокойно, так вульгарно

призваны боготворить

все пороги и границы,

власяницы, пояса,

цепи, чертовы глазницы,

что остались от Лица.

Я не взял лопату в руки,

хотя выбросил весло.

Хоть глаза и близоруки,

с берегами - повезло!

Там, за призрачным порогом,

необрывна твоя нить,

незачем боготворить

ту, что нелюбима Богом!

29 нояб.

Гордился гном своим умом,

подумал, что - философ.

Но прежде учинять разгром

решил у альбатросов

наук изведать ремесло,

основы созерцанья.

И тут явилось, как назло,

заблудшее созданье.

Стол прогибался от трудов,

кряхтя неимоверно,

от фолиантов и томов

(так тяжелы наверно,

что гольной мудрости полны,

а знанье - это тяжесть).

И тут - кудряшки-завитки

и челка всем на зависть!