Коул нажал на мигавшую кнопку и взял трубку. Не сказав ни слова, он бросил ее на место, поправил галстук и застегнул пиджак.

– Время пять тридцать, шеф. Войлз и Глински ждут.

Президент ударил по мячу и следил, как тот катится. Мяч прошел в дюйме справа, и он сделал недовольную гримасу.

– Пускай ждут. Давай устроим пресс-конференцию в девять утра. Я возьму Войлза с собой, но не дам ему раскрыть рта. Заставлю его стоять сзади. Я приведу кое-какие дополнительные детали и отвечу на несколько вопросов. Телевидение сразу даст это в эфир, как ты думаешь?

– Конечно. Хорошая идея. Я займусь подготовкой.

Президент снял перчатки для гольфа и швырнул их в угол.

– Пригласи их, – сказал он, аккуратно поставив клюшку к стене и надев ботинки.

Как обычно, он переодевался шесть раз за день и теперь был в двубортном клетчатом костюме с красно-зеленым галстуком в крапинку, составлявшим его кабинетный наряд. Пиджак висел на плечиках у двери. Он сел за стол и сердито уставился в какие-то бумаги. Кивнул Войлзу и Глински при их появлении, однако не встал и не протянул руки для приветствия. Они сели напротив стола, а Коул остался стоять на своем излюбленном месте, как часовой, которому в любой момент может потребоваться стрелять. Президент сжимал пальцами переносицу, как будто напряжение этого дня обернулось для него мигренью.

– Это был долгий день, господин президент, – сказал Боб Глински, чтобы нарушить холодное молчание.

Войлз смотрел в окно. Коул кивнул, и президент сказал:

– Да, Боб. Очень длинный день. И на ужин у меня сегодня приглашено целое стадо эфиопов, так что давайте покороче. Начнем с тебя, Боб. Кто убил их?

– Я не знаю, господин президент. Но я заверяю вас, что мы тут ни при чем.

– Ты заверяешь меня, Боб? – спросил он почти молитвенно.

Глински воздел свою правую руку над столом.

– Я клянусь. Как на могиле моей матери, клянусь.

Коул самодовольно кивнул, как бы поверив ему и как будто его одобрение значило все.

Президент уставился на Войлза, чья приземистая фигура в громоздком френче занимала все кресло. Директор медленно жевал резинку и презрительно посматривал на президента.

– Результаты баллистической экспертизы, вскрытия?

– Они у меня, – сказал Войлз, открывая свой «дипломат».

– Расскажите в двух словах. Я прочту их потом.

– Пистолет небольшого калибра, вероятно, пять с половиной миллиметров. Как показывают пороховые ожоги у Розенберга и сиделки, стреляли в упор. Про Фергюсона сказать трудно, но выстрелы были сделаны с расстояния не более тридцати сантиметров. Мы не присутствовали в момент стрельбы, вы же понимаете. По три пули в каждую голову. Из головы Розенберга извлечены две, третья обнаружена в его подушке. Похоже, что он и сиделка спали. Пули одного типа, выпущены из одного и того же пистолета, одним и тем же стрелком, очевидно. Подробные результаты вскрытия готовятся, но они ничего нового не дадут. Причины смерти вполне очевидны.

– Отпечатки пальцев?

– Никаких. Мы все еще ищем, однако уже сейчас ясно, что сработано очень чисто. Представляется, что он не оставил после себя ничего, кроме пуль и трупов.

– Как он проник в дом?

– Видимых следов проникновения нет. Фергюсон осмотрел дом, когда Розенберг прибыл в него, около четырех. Так было заведено. Через два часа он представил рапорт, в котором говорится, что он проверил две спальни, ванную и три туалета наверху, а также каждую комнату внизу и, конечно же, ничего не обнаружил. Отмечается также, что он проверил все окна и двери. В соответствии с указаниями Розенберга наши агенты находились снаружи. По их оценке, осмотр дома у Фергюсона занял от трех до четырех минут. Я подозреваю, что убийца уже ждал, скрываясь в доме, когда судья прибыл и Фергюсон обходил комнаты.

– Почему? – последовал настоятельный вопрос Коула.

Красные глазки Войлза смотрели на президента и игнорировали его оруженосца.

– Этот человек, очевидно, очень талантлив. Он убил судью Верховного суда, возможно, двух, и исчез совершенно бесследно. Профессиональный убийца, я бы сказал. Проникнуть в дом для него не проблема. Как не было для него проблемой ускользнуть от Фергюсона во время его беглой проверки. Он, вероятно, очень терпелив. Он не стал бы рисковать, пытаясь проникнуть в дом, когда в нем находились люди, а вокруг него копы. Я думаю, что он проник в дом где-то около полудня и просто ждал, скорее всего в туалете наверху или, возможно, на чердаке. Мы обнаружили два небольших кусочка чердачной гидроизоляции на полу, под убирающейся лестницей. Это говорит о том, что ею недавно пользовались.

– Совершенно не важно, где он прятался, – сказал президент, – ведь его не нашли.

– Правильно, но вы же понимаете, что нам не было разрешено осматривать дом?

– Я понимаю, что Розенберг мертв. Что насчет Джейнсена?

– Он также мертв. Сломана шея, задушен куском желтого нейлонового шнура, который можно найти в любом хозяйственном магазине. Медицинские эксперты сомневаются, что причиной смерти явился перелом шейных позвонков. Они достаточно уверены, что этой причиной стал шнур. Отпечатки пальцев отсутствуют. Свидетели тоже. Это не то место, где охотно находятся очевидцы, так что мы не надеемся обнаружить кого-либо. Смерть наступила сегодня примерно в двенадцать тридцать после полуночи. Убийства произошли с двухчасовым интервалом.

Президент делал пометки.

– Когда Джейнсен ушел из своей квартиры?

– Не знаю. Нам было поручено находиться на автомобильной стоянке, помните? Мы проследовали за ним до дома. Это было около шести вечера. Затем семь часов наблюдали за зданием, пока не обнаружили его задушенным в интересном заведении. Мы, безусловно, выполняли его требования. Он тайно выехал из здания на автомобиле своего приятеля. Машина обнаружена в двух кварталах от заведения.

Коул сделал два шага вперед, сцепив руки за спиной.

– Директор, вы думаете, что оба убийства совершил один и тот же человек?

– Черт его знает. Тела еще не остыли. Дайте нам время разобраться. Улик с гулькин нос. При отсутствии свидетелей, отпечатков пальцев, следов проникновения нам понадобится время, чтобы склеить воедино то, что мы имеем. Может быть, один и тот же человек, я не знаю. Пока еще слишком рано.

– Действительно, у вас есть чутье, – сказал президент.

Войлз сделал паузу и посмотрел в окно.

– Может быть, один и тот же человек, но тогда он должен быть суперменом. Возможно, двое или трое, но все равно им требовалась большая помощь. Кто-то снабжал их обширной информацией.

– Например?

– Например, как часто Джейнсен ходит в кино, где он сидит, когда он приходит туда, ходит ли он один, встречается ли он с другом. Такой информацией, которой мы, очевидно, не имели. Возьмем Розенберга. Кто-то должен был знать, что его домик не имел охранной сигнализации, что наших ребят держали снаружи, что Фергюсон прибывал в десять и уходил в шесть и вынужден был сидеть на заднем дворе, что…

– Это все было известно вам, – перебил президент.

– Конечно, известно. Но я заверяю вас, что мы ни с кем не делились.

Президент бросил заговорщицкий взгляд на Коула, который в глубокой задумчивости скреб свой подбородок.

Войлз двинул довольно широким задом и улыбнулся Глински, как бы говоря: «Давай подыграем им!»

– Вы предполагаете заговор, – глубокомысленно сказал Коул, нахмурив брови.

– Ничего подобного я не предполагаю. Я заявляю вам, господин Коул, и вам, господин президент, что да, фактически большое число людей действовало сообща, чтобы убить их. Убийц может быть один или два, но им оказывали большую помощь. Все было сделано слишком быстро, чисто и организованно.

Казалось, что Коул остался доволен его словами. Он выпрямился и вновь сцепил руки за спиной.

– Тогда кто эти заговорщики? – спросил президент. – Кого вы подозреваете?

Войлз дышал глубоко и казался усохшим в своем кресле. Он закрыл «дипломат» и положил у своих ног.