Разговор с сестрой Эдит после похорон старухи Розалии покоробил настоятельницу, но Теофана была привычна к ее эксцентричности и не особенно удивлялась. В конце концов, склонность рассуждать и критиковать не мешала Эдит быть доброй христианкой и образцово исполнять возложенные на нее обязанности. Гораздо большей проблемой была, с точки зрения Теофаны и ее приближенных, мягкотелость Эдит по отношению к этим дикарям-воспитанникам. И что она с ними цацкается? Подумать только – за все шесть месяцев, что она здесь, ни разу никого не пожурить, не говоря уж о более действенных методах воспитания! Сорванцы ей скоро на голову сядут, чувствуя безнаказанность! Если будет продолжать в том же духе, то как бы не пришлось поставить вопрос об отстранении ее от работы в интернате… Матушка вздохнула и поплелась по дорожке к зданию монастыря, сокрушенно качая головой и предаваясь невеселым думам.

В холле для посетителей аббатису дожидался одетый в серую дорожную пару господин, длинный, как жердь, и ужасно сутулый. Судя по тому, с каким спокойствием он прохаживался из угла в угол, заложив руки за спину и разглядывая трещины в каменном полу, человеку этому было привычно ожидание и он не считал час-другой большой потерей. Разумеется, ему сообщили, что монахини в полном составе – за исключением разве что глухонемой сестры Веры, оставленной на растерзание оголтелой мальчишечьей своры – ушли на кладбище, и он понимал, что всякие просьбы поторопиться выглядели бы не только бестактностью, но и кощунством.

– О! Господин Хофер! Это вы! – на лице аббатисы мгновенно возникла маска доброжелательности с примесью радости и легкого удивления. – Какой сюрприз, должна я вам сказать! Вы не звонили…

– Да, да, мать настоятельница, все так, – закивал тот, подскакивая к Теофане и протягивая ей свою маленькую сухую ладошку. – Не звонил. Однако же прошу простить меня: известие о том, что его уже можно забирать, мы получили только сегодня утром и тут же выехали в Панкофен. Ну, а там, сами понимаете – оформление, подписание, прочие проволочки… Бюрократия, одним словом.

– Да уж, это вы верно заметили, господин Хофер! Бюрократия у нас теперь процветает – горестно откликнулась Теофана, и взгляд ее увеличенных линзами глаз стал еще более грустным. – Хотя, должна заметить, простотой ваши чиновники и раньше не отличались. Вечно у них то того не хватает, то этого…

– Почему же наши чиновники, матушка? Разве вы не…

– О нет, нет, увольте! – настоятельница поводила облаченным в шерсть перчатки указательным пальцем перед самым носом Хофера. – Мы здесь люди Божьи, и ваши мирские дела интересуют нас постольку-поскольку, так сказать…

– Ну, ладно, ладно, – не стал спорить посетитель, прекрасно зная, что добрая аббатиса лукавит. – Я здесь, собственно, не за тем, чтобы говорить о чиновниках.

– Да уж понимаю. Речь идет о том душевнобольном парнишке, что напал на своих родителей?

– Именно о нем! Представляю, как это было ужасно! К тому же он еще и подворовывал в магазинах. Тащил по большей части всякое барахло, но случалось, что и спиртное…

– Вот как?

– Именно так, матушка.

– Выходит, он – малолетний алкоголик?

– Не то чтобы… Он, скорее, не от мира сего, если вы понимаете, о чем я. В общем, всего помаленьку – и социальных, и психических проблем. Ну, что скажете?

– Что я тут могу сказать, господин Хофер? Только то, что скоро наш монастырь превратится в приют для уродов и извергов всех мастей, прости меня, Господи!

Довольный, что стал свидетелем несвойственного слугам Божьим сквернословия, приезжий крякнул и заулыбался:

– Ну что ж, давайте приступим к оформлению? Я привез все бумаги.

С этими словами Хофер, занимающий должность районного инспектора по делам детства и юношества, подхватил свой оставленный в стороне портфель и вопросительно посмотрел на Теофану.

– Ох, простите, господин Хофер! Со всеми этими похоронными делами становишься такой рассеянной. Конечно же, давайте пройдем ко мне в кабинет и все это зарегистрируем!

Предложив посетителю разместиться в видавшем виды кресле напротив себя, аббатиса извлекла из огромного стенного шкафа пустую папку, которой предстояло теперь наполниться материалами о новом воспитаннике. Мгновенно преобразившись из жрицы в крючкотворку, Теофана приступила к своим бюрократическим обязанностям. Такова уж природа современного общества-маскарада: от каждого своего члена требует оно искусства быстрой смены масок, а главное – их наличия. Компетенция в какой-либо одной функции не считается уж достаточной, и умение преображаться в полную свою противоположность перестало быть отличительной особенностью мифических оборотней. Уже не приходится удивляться, обнаружив за пазухой деспота членский билет благотворительного общества, в складках монашеской сутаны – диплом бухгалтера, а в широком рукаве врачебного халата – секиру ката. Что там сказочное превращение избалованной княжеской дочки в летучую мышь, в которое с легкой руки сестры Эпифании так верят глупые мальчишки! В современном мире мы ежедневно сталкиваемся с преображениями куда более разительными и непредсказуемыми, чем эта безобидная выходка!

– Что-то я не вижу среди бумаг выписки из психиатрической лечебницы. Или вам не дали ее в Панкофене?

– Ох, простите, запамятовал! Я сунул ее за пазуху и… вот, пожалуйста!

С этими словами Хофер извлек из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо лист бумаги и протянул его аббатисе. Та, наморщив лоб, начала внимательно изучать документ. Через некоторое время она выразительно хмыкнула и перевела взгляд на социального работника.

– Тут написано, что он страдает сомнамбулизмом. Стало быть, ходит во сне?

– Раз там так написано… Мне, матушка, недосуг было вникать в эти нюансы, у меня другая работа.

– Да, да, конечно… Но все-таки, прежде чем подбирать своим подопечным учреждение, неплохо бы убедиться, что оно соответствует потребностям ребенка. У меня здесь нет возможности караулить его по ночам и следить, чтобы он не свалился в какую-нибудь яму, когда начнет шарахаться по темным коридорам.

– А что, у вас тут много ям, госпожа Теофана? – мужчина начал испытывать нетерпение, стараясь, впрочем, его не показывать. От прозорливой настоятельницы это не укрылось.

– Не нужно нервничать, господин Хофер. Речь идет о ребенке, которого вы оформляете на наше попечение, и не след решать его судьбу огульно. А что до ям… Это, как вы помните, довольно старая крепость, и некоторые ее части не только не приведены в порядок, но просто заброшены. Поэтому нет ничего удивительного в том, что нам здесь приходится быть осторожными при передвижении, особенно в темное время суток.

Пристыженный социальный работник поспешил извиниться и заверить Теофану, что, конечно же, полностью с нею согласен и просто не подумал обо всем этом. Но он, к сожалению, лишь рядовой служащий и не принимает участия в решениях о распределении. Посему, ежели матушке угодно, она может связаться с его начальником и выразить тому свое негодование, а пока…

Теофана властным жестом остановила поток красноречия Хофера, понимая, что все это – пустые слова и ни с каким начальником у нее связаться не получится. Она была умным человеком и знала, что ворчание и выражение недовольства ровным счетом ничего ей не принесут. Это было бы сродни пререканию с правительством рейха двадцать лет назад.

– В этом плане изменилось не так уж и много, – подумала она вслух.

– В каком плане, матушка?

– Ах, забудьте!

Заполнив несколько формуляров, под которыми Хофер поставил уверенную, но неразборчивую чиновничью подпись-закорючку, матушка Теофана убрала папку в шкаф и изобразила на лице усталую улыбку человека, выполняющего свой долг несмотря ни на какие трудности.

– Ну, что ж, господин Хофер, а не взглянуть ли нам теперь на нашего нового воспитанника? Надеюсь, вы хорошо обращались с ним в пути?