Стилински скалится, а не улыбается и принимает в себя весь хаос, который только есть в этом человеке. Его сносит от чувства удовлетворения и правильности. Озарение и слух становятся еще острее, а сознание… открывается.

Стайлз не знает, с чем сравнить это чувство, но он точно знает, что даже Кира подобного не испытывала. Потому что на Стилински разом обрушили все три барьера не только Лейхи, но и Скотта, и Эллисон и даже существующей где-то в другой вселенной Лидии.

А когда он узнал секреты каждого из них, когда он увидел мимолетные мысли, события, оставившие впечатления, когда он поглотил их переживания и воспоминания, когда обчистил их головы, состряпав таким образом нехилый компромат на каждого из них, Стайлз поняла еще кое-что.

Третий барьер — это мучительные воспоминания, это комплексы, это страхи, но в третьем барьере нет ничего похожего на тот его общий сон с Лидией. Какие-то скрытые от самих же себя страхи, неосмысленные пока желания и жажда самых диких поступков — словом все то дикое, что есть в человеке и в чем он сам боится себе признаться, Стайлзу было недоступно. Оно оставалось вне пределов его досягаемости.

Потому что это было запрятано еще глубже.

На четвертом барьере.

Стайлз помнил теорию старого дядюшки Фрейда о бессознательном. Якобы в каждом из нас есть нечто скрытое и не осознаваемое. Как только это «нечто» (тяга к избиениям или жесткому сексу) начинает осознаваться, то перестает быть бессознательным. Но в большинстве своем все эти склонности проявляются через сны человека.

Тот сон с Лидией, их первая ментальная близость — это было проникновение за четвертый барьер, а не третий. Это тайное желание Лидии, ею же подавляемое, вырвалось только тогда, когда она позволила ему выпить свою энергию, когда позволила «насытиться» собой. Таким образом, как понял Стайлз, проникновение за четвертый барьер возможно только при наличии той самой связи и после насыщения. Вот почему Стайлз проник в голову Лидии, он ослабил ее защитные механизмы.

Он может ослабить защитные механизмы и Киры. Не то, чтобы ему было это так уж интересно, просто он следует ее совету — повышает ставки, не брезгует переступать через собственные чувства и чувства других людей.

Кира не знала о четвертом барьере. Теперь ученик превзошел своего учителя, ну и кто еще верит в хорошего Стайлза? Плохой… плохой парень, который обнажил свои желания и теперь не может остановиться.

Озарение пришло за считанные секунды. Один вдох, один выдох — и картинка мира становится цельной и вполне объяснимой. Стайлз вернулся в реальность. Айзек стоял со стеклянными глазами и абсолютно отсутствующим выражением лица.

Кажется, его мир тоже выпотрошили.

Дверь за спиной хлопнула.

— Я отвезу его, — кидает через плечо, Стайлз, чуть ли не запихивая парня в свой джип. Он слышит, что Эллисон его окрикивает, и медленно поворачивается. Да, теперь его очередь выполнять уговор.

Он улыбается.

— Все в порядке, Элли. Все будет так, как мы договорились.

Он садится в машину и срывается с места, точно зная, что следующая его цель — Кира. И что теперь он точно никогда не станет прежним.

3.

Стайлз возвращается в школу на следующий день. Теперь его появление в школьных коридорах всегда заметно, потому что Стайлз уже не тот дружелюбный, но вполне посредственный парень, каким был два месяца назад. Теперь в его сущности от прежнего Стилински не осталось ровным счетом ничего. Стайлз оставался вне элиты школы — он не примыкал ни к каким компаниям, не посещал скучные подростковые вечеринки и не чмырил каких-нибудь отличников. Все развлечения выпускников казались ему скучной пародией на скучную пародию крутой жизни. Он относился с презрением к таким вот компаниям, предпочитая ошиваться с Кирой и игнорировать какие-либо косые замечания и взгляды в свою сторону.

Но он стал выделяться. Сначала своим подавленным видом — когда он приведением ходил по зданию школы чуть ли не по стенке, при этом умудряясь смотреть на всех из-подо лба тяжелым, но просящим о чем-то взгляде.

Вот что стало подкупать — эти осколочно-пронзительные глаза.

Потом он похорошел, подтянул успеваемость и стал показывать блестящий результат на тренировках. Его перестали видеть рядом со Скоттом — Стайлз словно вышел из-за спины друга. Рядом с ним стали юлить самые красивые девушки: и неприрученная к рукам Малия, и чем-то обеспокоенная, но леденящая своим высокомерием Лидия, и не менее холодная, но циничная Кира. Стилински сумел впечатлить всех тех, что на последней игре с его подач был разгромлен сильный соперник. Добавить к этому новый стиль в одежде, изменившееся поведение, пристрастие к курению — и получится тот самый тип плохих мальчиков, которые нравятся хорошим девочкам.

Пока Стайлз пытался вытравить из своего сознания Лидию, он и сам не обращал внимание на взгляды в свою сторону, перешептывания за спиной. Оставаясь одиночкой, он стал одним из тех, чью биографию хочется разбить на абзацы и выучить до последней запятой.

Так что если кто-то думал, что хорошо знал Стайлза Стилински, то он очень сильно облажался. Потому что даже Кира не могла предположить, что в даже самом абсолютном добре сокрыто нечто… страстное.

Стайлз не хотел таким становиться, само вышло. У него было лишь одно намерение — добиться любимой девушки. Но намерение повлекло поступки, и с каждым разом все труднее было удержаться от искушения, с каждом разом азарт повышался как ртуть от горячей температуры, и когда максимум был достигнут — тогда пришло принятие. Принятие себя, принятие своих желания, принятия своих самых основных и низменных инстинктов. И когда пришло то самое принятие — именно тогда Стайлз заметил, что все чуть ли не расступаются, что никто не задевает его плечом в потоке, и никто не смотрит на него с насмешкой.

Давайте начистоту, нам ни черта не известно о тех людях, что нас окружают. Даже самых близких. Стайлз осознавал это, поэтому ему хотелось проникнуть за третий барьер Киры — узнать ее правду, попробовать ее эмоции.

В конце концов, это она научила его повышать ставки и получать удовольствие от любого процесса.

Он нашел ее возле кабинета литературы, она в коридоре, стоя у стены, дочитывала какую-то книгу. Иногда Стайлза поражали ее ученические рвения. Она это объясняла тем, что ей надо постоянно доказывать матери, что она не сорвалась с цепи и не пустилась в рамки декаданса и гедонизма. Да и потом, даже в их вселенной, полной мрака, отрицания и предательств, школа оставалась школой.

— Еще десять минут до звонка, не хочешь сгонять в курилку?

Она подняла голову и увидела его глаза, чуть прищуренные, будто с насмешкой, но уважением, преданностью, но осторожностью. Этот статный, не знающий стопа парень никак не вязался с образом того Стайлза, которого она увидела впервые. Это был совершенно другой человек, уже знающий себя цену, принявший свое «Я», ставший чем-то среднем между мраком с первыми вкраплениями рассвета и закатом с последними проблесками лучей.

— Ты же только что оттуда, — она захлопнула книгу и развернулась к парню. В ее улыбке была заинтересованность, но теперь Стайлз вел партию.

Чем больше игрок думает, что он ведет игру, тем меньше он ее в действительности контролирует. Это закон. И Кира — отличное тому подтверждение.

Парень улыбается и приближается к девушке, опираясь согнутой в локте рукой о стену. Кира принимает такую их близость, не отстраняется, а готовится вобрать в свои легкий весь этот никотиновый яд — пустить Стайлза под свою кожу, чтобы он заполнил все ее тело раковыми метастазами.

— Ты о себе ничего никогда не рассказывала, — он шепчет ей почти в губы, закрывая глаза и поддевая на крючок своего же охотника. Кире очень нравится эта мнимая страсть. Они оба не знают, кто на них смотрит, есть ли тут Лидия, Скотт или еще кто-то. Они друг другу нравятся. По-извращенному нравятся.

— Я обычный подросток, Стайлз. Такой же, как и ты, — она чувствует его руку на своей талии и машинально кладет свою руку на его плечо. Парень приближает ее к себе, втягивает в паутину своей маленькой лжи, кормит конфетами внимания и дарит то, что ей так нужно — дарит ей что-то среднее между любовью, дружбой и партнерством.