Девушка раздвигает ноги и садится на подушку в позе наездницы. Это кажется диким, однако у Скотта перехватывает дыхание, и дьяволы начинают пронзать его сердце вилами нашептывая лишь одно слово.

«Сдайся».

Эллисон хватает пульт с близлежащего журнального столика, и комната погружаются в звучания «Демона танца». Очень тематично кстати. И вообще, этот трек — отличное дополнение к их стремительному падению вниз. Девушка снова бросает на парня взгляд, а потом хватается за края своего черного платья и быстро поднимает его.

На ней — лишь лифчик, и то — одна лямка упала с плеча. Но и он оказывается отброшен в следующую минуту. Сама Эллисон сидит у ног бывшего парня с подушкой между ног и смотрит так, что поддаться этому бешеному желанию кажется вполне реальным.

— Что ты?.. — он недоговаривает, потому что Эллисон подносит пальчик к своим губам, закрывает глаза и качает головой. Плавно, размеренно, позволяя мраку окутать их. За окном ветер гнет деревья, а ветки жалобно и как-то угрожающе царапают окна. Композиция начинает проникать в самые похотливые и темные уголки их душ. Эллисон отключает свои чувства и включает холодный расчет. Ей необходимо добиться поставленной цели, да и разыгрываемый сюжет Стайлзу уже несколько знаком. Сначала Эллисон вводит в транс себя и Скотта, а потом появляются Лейхи и Стилински.

Вот тебе и весь фокус.

Фокусы всегда до тошнотворного элементарны, хотя производят сильное впечатление.

Музыка набирает обороты, а Эллисон знает, что у нее чуть меньше четырех минут в запасе до конечной пьесы. Конечно, это не измена. Так, легкое развлечение с примесью эротики, не больше. Айзек стерпит, Айзеку не впервой.

Эллисон не открывает глаз, а ее собственная рука с губ скользит по шее на грудь. Когда девушка открывает глаза, Скотт видит в них ужасающие пустоты космоса, которые затягивают тебя в кромешную тьму, полную похоти, скорби и подлости. Скотт поддается этой игре — он медленно отклоняется на спинку дивана, подавляя в себе тревогу, и наблюдает за восседающей у ног богиней.

Красота — она не от Бога, думает Скотт.

Эллисон изучает руками собственные бедра, блаженно закрывая глаза и отдаваясь во власть собственных ощущений. Ее цель — не просто причинить Айзеку боль. Ее цель — разочаровать его. Повергнуть его в ужас своим поступком, иступить его, позволив Стайлзу выпить весь хаос, который родится в душе парня.

Кажется, Кира превратила в чудовище всех членов стаи.

Девушка пропускают музыку внутрь себя, одной рукой сжимая собственную грудь. Она сглатывает слюну и тем самым вызывает первые возбуждающие позывы в теле Скотта. Нет, между ними — к сожалению — нет ментальной связи, но она и не требуется, чтобы понять, что МакКолл начинает возбуждаться. Эллисон не открывает глаза, она прикусывает нижнюю губу, откидывает голову назад. Волосы струятся по плечам. Ее руки — на груди, а сама девушка начинает ерзать на этой треклятой подушке.

О черт!

О черт, МакКолл смотрит на это как загипнотизированный, а больная мысль расстегнуть ширинку начинает пульсировать в голове болезненным нарывом. Девушка выпрямляется, открывает глаза, поглощает парня в воронку собственной похоти, и ее руки скользят по животу вниз, прямо в такт этой дьявольской музыке.

В каждом из нас сокрыто нечто такое, о чем мы даже не подозреваем. Нечто темное и увлекающее в самый центр приближающегося смерча. Оно появляется из ниоткуда — как шторм — сносит на своем пути устои, храмы и чистоту, срывает последние планки здравомыслия и заставляет тебя смотреть в бездну.

Когда бездна начинает вглядываться в тебя — ты больше не таишься. Ты позволяешь этому нечто вырваться наружу, позволяешь всей скованности раствориться под гнетом самых низменных желаний. Стайлз позволил себе темноту лишь потому, что она сама поглотила его. А Эллисон шла на это намеренно.

Ну и кто из них теперь злодей?

Эллисон вырывает из головы ненужные размышления и делает глубокий вдох, когда ее пальцы проникают внутрь, и это самое прикосновение вырывает из действительности и бросает в мир звучащей в голове музыки. Скотт расстегивает ширинку, запуская руку внутрь, а Эллисон опирается на одну руку, отгибаясь назад.

О черт, он видит ее влажные пальчики, проникающие внутрь, видит обнаженные вены и слышит каждый рваный удар сердца. Ветки продолжают царапать стекла, стоны начинают срываться с губ, а музыка заставлять учащать ритм движений. О черт, они почти в одном темпе. Разница лишь в том, что Эллисон просто наслаждается собственным телом, а Скотт наслаждается телом бывшей подружки. Он вглядывается в эти быстрые движения ее пальцев, наслаждается видом распухшей, возбужденной плоти, а потом его взгляд скользит выше — по плоскому и напряженному животу, по такой приятной на вид (и на ощупь, Скотт помнит) груди, по соскам, к которым Эллисон не может прикоснуться. Эта мысль заставляет его увеличить собственные движения рукой. Он смотрит на ее шею и оголенные плечи, ему нравится ее приоткрытый рот и звуки, которые он издает.

Она прикусывает губу снова, и из-за этого стон приглушается, превращаясь в какой-то болезненный полухрип. На задворках сознания красным светом сигналит мысль, что с минуту на минуту кто-то должен прийти, но Скотт не может ухватиться за нее, даже когда слышится стук в дверь. МакКолл решает открыть дверей и встретить гостей попозже, а Эллисон срывается на крик, видимо, оттягивая момент оргазма, причиняя тем самым себе боль, но продлевая удовольствие.

Азарт — он губителен.

Когда гипнотический «Демон танца» разыгрывается на пятой минуте звучания, а в комнату проникает запах озона и звук чьи-то шагов, Скотт кончает, а Эллисон падает на спину, тут же выгибаясь в неестественной позе и перекатываясь на живот.

Айзек видит распластанную после оргазма (и предшествующей этому мастурбации) девушку. Она обнажена и нисколько не смущается своей наготы при наличии в доме трех парней. Музыка все еще играет, а сердце Лейхи осколками падает к ногам.

Кажется, все удалось.

Эллисон блаженно закрывает глаза и выдыхает. Ей требуется время для передышки. Айзеку — для осознания того, что никаких извинений не будет и все это подстроено специально для него.

Игры для взрослых деточек, обычные прятки-жмурки-догонялки-за-нечистью закончились, так что расходимся, кому нет восемнадцати.

2.

Стайлз оказывается хорошим другом, когда предлагает свою поддержку, а Айзек оказывается разбитым влюбленным парнем, когда принимает эту самую поддержку. Они плетутся к джипу Стайлза, и Стилински уже чувствует проступающий сквозь кожу гнев, смешанный с разочарованием, болью и еще парой единиц эмоций. Они смешиваются, образуя убийственный высокоградусный коктейль.

— Эй, — Стайлз касается плеча парня, заставляя его обернуться. — Не думай о ней, — он говорит медленно, заставляя Айзека загипнотизировано внимать каждому слову. Вот вам и милый улыбчивый Стайлз. — Ненавидь ее, — он произносит слова так, будто срывает чеку и подрывает себя и Лейхи за считанные секунды.

Эмоции Айзека сливаются в одну консистенцию, и Стайлз ощущает их через прикосновения. Он ощущает горечь, боль и унижение. В мгновение к нему передаются гнев, ярость и исступление, а после фонтаном бьет сожаление и собственное бессилие. Стайлз принимает все эти чувства, вбирает в себя хаос парня, который сокрушает его душу, а потом взламывает систему и оказывается уже за третьим барьером разума — там, детские страхи, подростковые комплексы и юношеские угрызения совести. Стайлз хватается второй рукой за плечо парня и, сжимая зубы, смотрит ему прямо в глаза.

— Отдай мне это, — цедит он сквозь зубы, прибегая скорее к угрозе, чем к внушению. Айзек молчит, а его взгляд становится все более стеклянным и неживым. Стайлз ощущает бешеную подпитку. Это сродни резкому порыву ветру в душный день. Это сродни оазису после трех дней борьбы с жаждой. Это доставляет кайф, посильнее оргазма или прихода.

Это сносит на повал, и Стайлз уже не может остановиться, как когда-то не мог с Малией. Но разница лишь в том, что эмоции Малии он просто выпил, а эмоции Айзека — свежие, недавние, сильные и крепкие. Вены на руках чернеют, словно расширяются, а циркуляция крови становится чуть более ускоренной, из-за чего появляется головокружение.