Девушка смерила его недолгим взглядом, и, посмотрев ему за спину, заметила меня. Я поднял уголок губ, она мне подмигнула и последовала дальше.

— Вот же лощёный кот! — дал мне лёгкий подзатыльник Ян, заставив меня рассмеяться, — У тебя есть Снежная Даниэль.

— У тебя есть беременная жена, — напомнил я, — У тебя только шутки на уме…

Я отвернулся от Яна, поднимая глаза на элеватор. Дверцы стеклянного лифта разошлись.

— Вот и она, — произнёс я.

— Я увидел живую статую. Теперь, я видел всё, — тихо пролепетал Ян, — Точно — статуя Свободы… Ей бы только факел в руки. Хотя и ты сойдёшь вместо факела в этом цвете, — бросил он.

Даниэль медленно шла к нам. Её стройные ноги несли её, как ладью — гордую и высокую. Она одета в строгое, стильное, изысканное платье нежно небесного цвета, подчёркивающего яркость и глубину её глаз. Платье было строгим, но торжественным… В зеркале, позади Даны отразилась её безукоризненная, красивая голая спина — полукруглый вырез обнажал лопатки и позвоночник, доходя вплоть до копчика. Накрученные на концах каштановые волны блестели в цвете ламп. Рука, с покрытыми красным лаком ногтями, сжимала такой же красный клатч — он был настолько алым, что это резало глаза. Губы Даны горели тем же цветом, медленно растягиваясь в приятной, достойной улыбке. На её изящных ногах были перламутровые туфельки того же тона. Я понял, что улыбаюсь, что горд, что рядом со мной такая женщина. В ней есть некая особенность, которая чрезвычайно нравится мне. Но я не могу понять, какая… Верно, в этом и есть её загадка?

Она подошла, я поднялся с дивана и поцеловал ей руку.

— Прекрасно выглядишь, дорогая, — произнёс я, — Ты узнаёшь Яна?

— Конечно, — сказала надменно Даниэль, — Я пока не жалуюсь на проблемы с памятью.

— А вот я, похоже, жалуюсь! — жалобно произнёс Ян, наспех целуя кисть Даны, — Простите, вы уже готовы, а моя причёска ещё не айс. А я, как-никак, брат жениха! И должен быть около него. Вот. Ну, давай я пожму тебе руку, — Ян встревоженно обратился ко мне, — Ещё раз поздравляю с днём рождения! Кстати, ты прекрасно гармонируешь с туфлями и сумочкой Даны. С ума сойти! Какая картина! На нас здесь все оглядываются!.. А это кто там, пресса?..

Пока Ян продолжал болтать, во мне горело слово «пресса». Не дожидаясь не секунды больше, я приобнял Даниэль за талию и коснулся её губ своими. Я оторвался от неё только тогда, когда заметил на нас вымораживающий взгляд Яна.

К чёрту. Он всё видел. И все скоро всё узнают.

— Знаешь, я хочу тебе сказать, чтобы потом не было новостью, — обратился я к Яну, утерев запасным атласным платком губы от помады, — Я хочу представить тебе свою невесту… Даниэль. Вы уже знакомы, но теперь… это её новый статус.

Ян потеряно моргал несколько секунд.

— Знаешь, я… я рад за вас. Извините, но я… Я уже опаздываю. Прошу прощения. Поздравляю. Мы обязательно обсудим это позже, Тед, — многозначительно улыбнулся он и поспешными шагами удалился прочь.

Я остался наедине с Даниэль и гущей мыслей, пробивающих мою голову и поедающих меня изнутри.

***

Когда я припарковал свою Porsche Carrera, открыл Даниэль дверцу и высадил Кена, триста раз благодарившего меня за то, что я забрал его с окраины города, в моей груди проснулось что-то странное и неудержимое. Это заставляло меня дышать всё труднее и труднее, шагать медленнее и думать суматошно и расплывчато.

— В дом ты должен зайти первый, сам, — сказала, нежно улыбаясь, Дана, поправляя мою бабочку, — Ты должен предстать перед семьёй мальчиком, по которому очень скучают и которого очень любят. Пока ты беседуешь с отцом и с мамой, Кен составит мне компанию. Так что, не переживай. Скучно мне не будет.

— Скука это не твоё, — улыбнулся я, — Да, и потом, ты всегда можешь развеселить себя.

— Именно, дорогой, — она оставила лёгкий поцелуй на моей щеке, — Иди, скорее…

Она легко сжала мою руку и тут же отпустила.

Я кивнул, обернулся к отчиму дому и начал делать поспешные шаги в его сторону… Общий аромат духов, общий гул голосов, я видел всех и все видели меня. Я здоровался: то кивком, то за руку, я шёл по родному полу, я видел родные стены и не мог полностью осознать те чувства, что терзали меня. Их было так много, что я напоминал себе блуждающий в тумане маяк, качающийся между двумя сторонами…

И вот, я увидел гордую, знакомую до боли спину. Грозную спину своего отца. Я узнал бы эту спину из сотни других. Сколько раз, когда я нашкодил, он разворачивался ко мне своим тылом!.. Ещё со школы, я знал эту его привычку. Это был его любимый приём: он встречал вас спиной, потом резко, на пятках поворачивался и выстреливал — глаза в глаза. Сейчас, он сделает тоже самое. Но уже не получится запугать меня этим, отец.

Поворот.

— О, Господи! — схватился за сердце отец, — Ты как палач, весь в красном, — оглядев меня, заключил он.

Палач? Ох, мистер Грей, в каждой шутке есть доля правды.

— Я ждал сына, а пришёл…

— Я просто очень воинственен, отец, — ухмыльнулся я.

— Очень рад, — сухо бросил Кристиан Грей, — Но только почему на свадьбе?

— Да так, — махнул я рукой, — Чтоб никто не сглазил.

— Ты считаешь, тебя могут сглазить?

— А —то нет?.. — поднял брови я, — Быть сыном Кристиана Грея. Это, знаете ли, ещё та мигрень…

— Вот наглец, — плюнул он, — Знаешь, твоя мать была права двадцать лет назад. Нужно было отдать тебя на балет.

— А ты не замечал здесь моей., — я решил сменить тему, но он перебил меня.

— Твоей?.. Есть какая-то идиотка, которая бегает за тобой повсюду? Из Чикаго о тебе поступали такие известия… Говорили, что ты неделю жил с афро-американкой. Это правда?

— Папа, почему это тебя так интересует? Ты не жил с афро-американкой? — вспылил я.

— Прекрати, как ты разговариваешь с отцом?!

— Ну, я же всегда был занозой в твоей заднице, — пожал плечами я, — Не так ли, папа?

— Так ли! Я хотел сделать из тебя достойного человека, мужчину. От тебя стонали все репетиторы, ты был невыносимым опоздуном!

— Ну, что ты, папа? Ты ведь сам продлевал им мучения, каждый раз удваивая им плату, когда они жаловались на меня.

— Наглец!

— Сейчас не об этом… И всё равно, я чертовски рад видеть тебя, отец.

— Рад? — недоверчиво спросил он.

— Конечно. Тебя. И живым.

— Хам, — бросил Кристиан.

— Ты превратно меня понял, отец, — почтительно произнёс я, — Я сказал это ни к тому. Просто, мы живём в такое непростое время… Я, ведь, тоже мог погибнуть, — я вспомнил бандитские бои в Чикаго.

— Ты попадал в аварию? — спросил отец.

— Нет. Не только, — я вспомнил своё пьяное вождение, — В Чикаго случались перестрелки, а я мальчик слишком большой и самостоятельный, чтобы искать девичье одеяло, чтобы там спрятаться, знаешь ли…

— Я рад тебя видеть, Тед, — сказал он, — Несмотря ни на что, рад… Все мои дети пока дома. И я счастлив.

— Пап, я думал… если бы у тебя была ещё одна Фиби и ещё один Теодор, ты был бы так же., — я запнулся, — Обходителен?

— Представь себе — да. Я не меняю своих принципов. Мой главный принцип — не менять своих принципов. И тебе я советую подумать об этом, Теодор. Очень советую.

— Времена меняются, — сказал я.

— Ни черта не меняется, — огрызнулся он, — Человек всегда хочет жрать, отдыхать и путешествовать. И ничего не меняется. Меняются только декорации. Не забудь поздороваться с мамочкой. Я уже устал здесь ошиваться. Толпа, суматоха, это мне нравится всё меньше и меньше…