Я ни слова не сказал про Айрин, но дал отчётливо понять, что никогда не спал с ней в одной кровати и не намерен. Дана с доброй ухмылкой заключила эту тему:
— У кажого из нас будет своя спальня, дорогой.
Эта мысль меня успокоила. Мне стала нравится эта преобретённая, тщательно воспитанная в ней лёгкость, которой раньше не было. Ум Даны стал остр, как холодный клинок; всё, все мои решения, идеи и планы — она принимала с уважением. Она даёт и давала советы, от которых я не мог и, вряд ли, смогу когда-нибудь отказаться. Её мудрость. Шарм. Внутрення наполненность и ни одного намёка на укор, во взгляде, брошенном на моё бедро. Она в совершенстве знает французский. И, безусловно, понимает, кому эта надпись посвящена. Но ни одного слова, кроме:
— Наше прошлое — в прошлом, Тео. Мы живём и мы должны жить настоящим. Как не крути, а вместе — у нас всё получится.
Я уверил себя в этом. Я определил для себя, что Дана — в любом случае — мне друг. Я ожидал тех самых осуждающих взглядов Макса и Мэйсона, коими они наполняли меня на вечеринке.
Когда я сказал своим троим друзьям, что с Даной у меня, теперь, всё всерьёз и надолго, пара из них подключила своих чёртовых баб — моих двоюродных сестёр. Эту крупную разборку они затеяли в самый разгар вечеринки в честь окончания студенческой жизни, но я окинул их выразительным взглядом и отстранённо произнёс:
— Это именно то, что мне нужно. Я счастлив.
И лишь когда я услышал это вслух, из собственных губ, я понял, что на самом деле — это не совсем так. Или прошлое вновь решило поиграть со мной в салки?.. То я — за ним, то оно — за мной. Впрочем, я не углублялся в это. Я не мог, во-первых, подвести Дану, а во-вторых — я хотел этого. Хотел проснуться человеком, который в цене. Хотел проснуться человеком, который обладает семьёй, уважением и несметным количеством власти.
О том, что мы с Даной решили — знали только я, она, Грейсон и три лучших в мире друга: Макс, Мэйс и Кен. Естественно, от Джеки с Эвой, как я упомянал, правда не утаилась… Но открыть все карты — я решил в свой же день рождения, на свадьбе любимой сестры. Я уверен в том, что вся моя тоска исчезнет, едва ли я появлюсь с человеком, давшем мне другой статус, давшем мне надежду и сулящим мне лучшую жизнь, чем когда-либо…
Даниэль. У нас так много общего. Отталкивать её, отталкивать неизбежность — было бы самой моей большой глупостью. Я не мог сглупить. Не мог оступиться…
Айрин, ты ещё услышишь о моём заоблачном счастье, где бы чёрт тебя не носил. Клянусь.
Что мне дала любовь, кроме боли?..
Абсолютно верно. Ничего и воспоминания. А Дана — это сплошное здесь и сейчас. Мой главный принцип, от которого я не вижу возможным отказаться…
Июнь близится к своему законному концу. За этот месяц я многого достиг, многое понял и многое переосмыслил. Я стлел. И выбрал для себя новый путь. Другой. Видимо, единственно возможный и единственно правильный. Любовь не даст мне всего того, что может дать мне Даниэль. Я не глупец, не полоумный и не трус, чтобы сдавать назад, или, хоть каким-то образом отказываться от этого. Айрин счастлива. И я буду счастлив. И она этого не пропустит. Мы с Даной завладеем всеми средствами массовой информации.
Мои мысли казались мне рекой — свободной и необузданно сильной, которая никогда, не при каком раскладе не сможет выйти из берегов. Я последний вечер здесь… В ресторане с бордовым роялем. Люди уже два часа, как разбрелись, а хозяин — позволил мне, как следует, проститься с рестораном и самой музыкальной порой в моей жизни. Да что там!.. С самой свободной и немыслимо яркой порой. Порой беспечности и сумасшествия.
И сейчас, я играл Бетховена, а Дана, облокотившаяся локтем о крышку рояля, внимательно и печально меня слушала. На её губах растянулась ласковая улыбка. Тёмно-лиловое платье оттеняло аквамарин её глаз, в уголках которых скрывалась тоскливая радость. Её любимая соната, вытекающая из-под моих пальцев превращала её в таинственную фею грусти. Мне нравилось, играя, смотреть в её глаза… В них было что-то чрезмерно правильное. В лице Даниэль я видел начало иной — совершенно иной жизни, к которой всегда стремился, но почему-то боялся…
Раздался последний аккорд. По пустому ресторану гулко разнеслись обрывки музыки. Дана медленно подошла ко мне, я положил руки на её талию и поставил напротив себя. Рваный звук взорвал тишину. Её бравый фасад коснулся клавиш первой октавы.
На губах Даны горела улыбка, полная желания и осознания моего превосходства над знанием женской чувственности.
— Теодор Грей, — мягко и торжественно сказала она, — Что вы задумали?..
— «Красотку» смотрела? — спросил я с ухмылкой.
Глаза Даны заблестели. Она сразу поняла, о чём я.
— Ты так меня хочешь? — прошептала она.
— Ты ещё не осознала, Даниэль?.. Я так хочу тебя каждый день. Всё-таки, ты должна понимать, за кого ты выходишь замуж…
Мои руки схватили подол её атласного платья и резко задрали его до середины живота. На Дане дорогое бельё — кружевные трусики с поясом для гладких, капроновых чулок, идеально подчёркивающих красоту белой кожи и длинных ног. Я встал вместе с членом, одобрительно дёрнувшимся у меня в брюках. Взяв её за бёдра, я оставил засос на шее и грубо усадил её на крышку рояля.
И снова страстный кусок мелодии. Я поцеловал Дану в губы, медленно развязывая шёлковые тесёмки её трусиков. Когда с самым ответственным делом было покончено, я увалил её рукой в грудь — на спину… Откинув небольшую сексуальную материю, я нагнулся над Даниэль и схватив её за кисти рук, завёл их над головой.
— Подпевай роялю, детка, — прохрипел я и, спустив брюки и боксёры, сделал резкий толчок внутрь неё…
Все ноты пробежали в прекрасном беспорядке. И её голос, на разную силу и мотивы, выпустил сладострастный стон. Моё сердце сотрясалось внутри от того горячего, страстного наслаждения, убивающего рациональное мышление. Я вошёл в неё глубоко и медленно — так интенсивно, как это было возможно и вздрогнувшие мышцы её лица, сотрясающаяся тяжёлым дыханием грудь, говорила о том, что ей хорошо и она хочет этого снова.
Я трахал её медленно, раскачивая бёдрами и погружаясь в неё основательно, стараясь довести её до крика, до грома, разрывающего её грудь и давая ей шанс насладиться во всю длинну… во весь размер… во всю глубину…
Шум рояля, стоны, обрывистые и ухабистые звуки… Звук — стал одним из самых прекрасных стимуляторов оргазма.
В это время, мы были созданы для секса, а секс был придуман для нас. Ароматы, смешение наших тел и наших звуков. Полное соединение друг с другом… потрясающая сила ощущения тока и страсти. Горячие тела и холодная поверхность рояля в цвете бордо. Наши тела скользили друг на друге от пота, она была мокрой, как океан. Мои глаза начали медленно закрываться, когда её пальцы впились в мои ягодицы, а бёдра двигались ко мне навстречу… Рассудок потерял счёт времени. Минуты оргазма были длинными, как часы. И как бы я не старался возбудиться от лица, от тела, от стонов Даны, в голове бродил расплывчатый образ хрупкой, фарфоровой блондинки. И чем плотнее я зажмуривался, тем этот образ проступал ярче… С моего языка уже было готово слететь имя той, которую я мечтал выбросить из головы, но я не мог позволить этому крику возбуждения, этому крику души прозвучать… Я до боли укусил свою губу и бурно кончая, чувствуя кончиками пальцев тепло шёлковой кожи Уизли, а не атласного платья Даниэль, разлился внутри неё…
