— Кажется, ему всего-навсего нужно поесть, — предположил Карлайл и, как только Эсми кивнула, подхватил на руки Каррола, стремглав оказавшись на кухне. Таня с улыбкой передала баночку пюре Эсми, пока Карлайл вытирал все вокруг рта малыша салфеткой. Он облокотился на столешницу и удобнее расположил Каррола в руках, чтобы Эсми смогла без проблем накормить его. Однако, как только ложечка, полная какой-то оранжевой кашицы, попала в его поле зрения, истерия оказалась ближе, чем предполагалось. Каррол, капризно замычав, спрятался на плече у отца, а Эсми с очевидностью усмехнулась, вздохнув.

— Каррол, дорогой, нужно ведь покушать. Будь умницей, — нежно говорила она, потирая его спину. Девушка прекрасно знала, как манипулировать своим ребенком.

— Может быть, он просто не хочет? Почему бы не накормить его потом? — недоумевающе спросила Таня, отвлекаясь от сборов на минуточку.

— Нет. Если нужно сейчас, значит это должно произойти сейчас, — твердо произнес Карлайл, резко взглянув на Таню. — И никаких поблажек. Режим питания очень важен.

— Я запомнила отныне, — она вернулась к своему делу, чувствуя себя слишком неопытной.

— Не волнуйтесь. Мы прекрасно знаем об этом, — напомнил Елеазар, оказавшись в комнате.

— Не сомневаюсь, — произнес Карлайл, и они обернулись на громкий звук раскатистого смеха, доносящегося со стороны мягкой зоны, где дети в лице Эмметта, Розали и Эдварда отвлекали друг друга от реальности, как могли.

Это, несомненно, не оставило Каррола равнодушным, и он нервно заерзал на руках, протягивая руки к оживлению. Но Карлайл был непреклонен:

— Нет, Каррол. Только после обеда, — какими бы сильными не были чувства к своему ребенку, он не мог оставить строгости, от коей, собственно, и не следует избавляться. А Каррол мало чего понимал в своем возрасте, поэтому сигналом для него было то, что желанного он не получил. Конечно, в первое время слезам по этому поводу конца и края не было, однако, он свыкся, осознав всю нерезонность каприз. Эсми поддерживала мужа в этом, в связи со своим возрастом она понимала, что воспитание должно быть правильным, строгим. И тянуть с этим не стоило. Но иногда чувства матери буйствовали в ней, и желание разрешить своему малышу все застилало глаза. Но ее было не сломить, когда дело доходило до еды или сна.

Каррол насупившись посмотрел на отца, но повернулся-таки и даже не стал отнекиваться, когда Эсми поднесла к его рту ложечку с предвкушающим видом. Каким бы несъедобным это пюре не казалось на вид, на вкус превзошло ожидания, и, под похвалу от родителей, в Каррола уместилось все. Правда, выглядел он теперь изрядно уставшим от трапезы и, казалось бы, прежнее желание само собой отпало. Эсми приняла в объятия сына, довольствуясь сокровенным чувством, что возникало, когда он прижимался к ней так близко, когда согревал своим теплом ее душу. Этот и многие другие моменты были бесценными. Он что-то проагукал и, промычав, зацепился за ее шею, словно за последний оплот.

— Ш-ш, мой милый… Мама любит тебя, очень сильно. И папа, — девушка сверкнула взглядом в сторону мужа, который тихо переговаривался с Таней около плиты. Эсми придержала голову малыша ладонью и поцеловала теплую кожу на голове, осторожно поправляя немного сместившиеся ползунки.

— Таня, я понимаю твой страх, — тем временем говорил Карлайл, настойчиво глядя в глаза бессмертной, — но вы со всем справитесь. У тебя все получится, поверь, нет причин для твоего разочарования.

— Нет, ты не понимаешь меня, Карлайл. До этого дня, знаешь, я уверенно считала свои задатки материнства хорошими, — нервным голосом говорила Таня, неловко отводя взгляд. — Мне казалось, что нет ничего сложного в опеке. Но, когда вы приехали… Я поняла, что совсем не смыслю в этом! Столько тонкостей… Столько мелочей… Я бы не задумалась об этом самостоятельно.

— Таня, самое главное — отношение, поверь. Я, да и все мы видим, как ты принимаешь Каррола, как печалишься, когда у тебя не получается что-то. Ты не безразлична. А для меня это главное. Я просто знаю, что мой сын в надежных руках. К тому же, ты будешь не одна, — убеждал ее мужчина, а внутри бушевало волнение: ему совсем не нравилось, что незадолго до их отбытия все начинает выходить из строя.

— Хорошо, но я не уверена. Я постараюсь, — со вздохом отчаяния произнесла Таня. — Действительно, я никогда не была равнодушна к нему.

— Значит, все в порядке, — с улыбкой сказал Карлайл, проведя рукой по ее плечу. Таня кивнула, вернув жест, и поднялась на второй этаж.

Мужчина подошел к Эсми, но Каррола с ней не было, что озаботило его на мгновение. Эсми же крепко обняла его, указав в сторону младших Калленов, устроившихся на ковре у камина, между которыми ползал малыш. Эдвард пытался увлечь его конструктором, что за несколько часов превратился в грандиозную башню, а Эмметт со смехом ему мешал; Розали же просто довольствовалась этим временем, которое у них было, и обнимала на коленях брата, когда он пытался взобраться к ней. Веселые возгласы и детский смех — вот все, что нужно было Калленам для счастья. Но, видимо, это непозволительная роскошь для таких, как они.

— Я бы хотела изменить день, — еле слышно прошептала Эсми, вырисовывая на груди мужа неведомые узоры. Она выдохнула ему в грудь, устало прикрыв глаза.

— Что это значит, любовь? — так же тихо спросил Карлайл, не нарушая некую таинственность и сокровенность момента. Он пропустил через пальцы пряди ее волос и прижал ближе, опустив подбородок на ее макушку. Так давно, казалось бы, они не были наедине, с чистым разумом снова и снова не доказывали друг другу свои неиссякающие любовь и нежность. Но сейчас они, действительно, не могли. И дело было даже не в том, что дом был полон. Они могли бы выкрутиться, ведь совсем рядом глухой лес и молчаливые горы… Однако, сейчас им было не до этого. Все желания, все, что было на уме прежде, забылось, и голова была занята только лишь реальностью. Карлайл спустя пару тихих минут напомнил Эсми о своем вопросе, и она ответила:

— Изменить день… Посмотри на них. Все прекрасно, но сугубо в этом пузыре. Им придется очень скоро выйти из него; он лопнет, и конец, — тихим размеренным голосом объясняла девушка, замечая, что он немного покачивает их из стороны в сторону. Он думает сейчас, что ей очень нехорошо. А она продолжает: — Хотелось бы оказаться всем вместе в другом времени, в другой реалии, где нет Вольтури, где никто не несет угрозы моей семье, Карролу… Это мог быть тихий семейный вечер или день, как прямо сейчас. Ты бы вернулся со смены, и на лице сына играла бы такая безграничная радость, когда он увидел тебя. Я уже готовила бы на кухне и, как только ты пришел, я накормила бы тебя вкусным обедом. А потом ты отсыпался бы после тяжелых суток в больнице, а, может быть, и не одних. Ближе к вечеру вернулись бы все наши, кто откуда, и вечер мы бы провели все вместе, делясь новостями за чаем у камина, пока наш сын строил бы что-нибудь из мягких кубиков на ковре между нами. А потом… А потом он зазевал бы, и мы с тобой ушли к себе, оставив детей развлекаться дальше. Мы бы уснули в своей постели, а Каррол — между нами, и ничто, ничто не было способно помешать нам!..

Карлайл с закрытыми глазами слушал ее историю с альтернативным вариантом их жизни, отчего картинки в голове складывались лишь правильнее, лишь ярче. Сперва он был удивлен ее словами, но, чем дальше заходили ее мечты, тем сильнее проникался ими и он. Это было ее мечтой.

— Ты жалеешь? — спустя несколько минут молчания спросил Карлайл. Но, не услышав ответа, пояснил: — Жалеешь, о том, что так все сложилось? Могло ведь по-другому… Наверное…

— Было два пути, так? — Эсми подняла голову и, как и он, открыла глаза. — Ты спас меня от смерти, выбрал за меня другое. И это решение, оно…

— Опрометчивое? Неверное? — мужчина, на самом деле, не знал, что у нее в голове сейчас, как она чувствует.

— Нет, — она замотала головой, — оно верное, оно такое, каким должно было быть. Карлайл, ты взял ответственность, пошел на риск; ты, в конце концов, завоевал мое доверие, потому что обещал, что буду счастлива. Да, пускай через десятилетия, пускай так. Я люблю тебя и без задней мысли говорю, что это решение сделало мою жизнь.