— Все хорошо? — блондин обернулся на негромкий голос жены, появившейся в дверном проеме с бутылочкой в руке, наполненной белой жидкостью.
— Конечно. Каррол еще, правда, спит. Не хочется будить, — со вздохом признался Каллен, улыбнувшись Эсми, стоящей уже совсем близко, так, что он чувствовал, как ее рука касается его.
— Сыночек наш… Маленький… — ласково прошелестела девушка, коснувшись губами светлого лобика ребенка. — Карлайл. Есть одна вещь, которая не дает мне покоя.
Бессмертный обеспокоенно посмотрел ей в глаза, бегло пытаясь найти хоть что-то в ее взгляде, что могло бы помочь ему понять.
— Что случилось, родная? Что не так?
— Милый, я так боюсь, что с ним что-нибудь случится. Что-нибудь нехорошее. Я боюсь… Повторения истории, наверное, — голос девушки помрачнел, наполняясь тоской и ноющей болью. Она опустила глаза вместе с головой вниз, поджав губы. Не дав мужу сказать, она продолжила, — Я прошу тебя, осмотри его еще раз, я понимаю, что это, может быть, перебор, но… Но… Мне это так нужно, Карлайл!
— Ох, Эсми, не переживай так, — безопасно держа малыша одной рукой, другой он прижал супругу к свободному боку, и рыжеволосая тут же уткнулась носом ему в грудь. — Я уверен: все молодые родители это чувствуют. Я, признаться, тоже волнуюсь, но все ведь хорошо. Можешь не переживать, мы обязательно съездим в больницу еще раз, как только появится возможность. Не стоит так мучить себя, если что-то волнует тебя так, говори мне сразу.
Миссис Каллен кивнула, подняв голову, и следом поцеловала Карлайла в губы, отчего тот улыбнулся еще шире. Новоиспеченные родители в следующее же мгновение взглянули на сына, заметив, как вначале обрамленные пушистыми ресничками глаза затрепетали и, в итоге, открылись, щурясь и безуспешно пытаясь разобрать хоть немного. Хоть цвет глаз у новорожденного еще не определился, Эсми была уверена, что голубой цвет останется с малышом на всю жизнь, потому как считала, что глаза у него точь-в-точь как у отца. Она знала, что у ее мужа, когда тот был смертным, глаза были цвета лазурного моря или голубого неба. Такие же чистые и прозрачные, как у их мальчика. Карлайл же ничего определенного не говорил, но ему несказанно льстило предположение жены. Вчера с одновременно досадным и счастливым вздохом девушка заявила, что сын, скорее, будет пробничком Карлайла — настолько, по ее мнению, ребенок был похож на отца. Но лишь только время в силах показать это.
— Держи, — Эсми, без отрыву глядя на сына, отдала детскую бутылочку мужчине.
— Спасибо. Нужно успеть, пока он не заплакал и не уснул, — Каллен улыбнулся, наблюдая, как малыш остервенело причмокивает поднесенной к ротику бутылочкой.
— Он же маленький, — девушка тоже улыбнулась, и ямочки на ее щеках заиграли. Она получше укутала сына в одеялко, с облегченным вздохом обвивая руками талию мужа и кладя голову ему на грудь.
— Конечно маленький, — он поцеловал любимую в лоб, и губы невольно потянулись в улыбке, — и самый прекрасный малыш, с которым я когда-либо был знаком.
Эсми рассмеялась и чмокнула мужа в губы, поглаживая розоватую кожу на маленькой ручке сына.
— Он так громко причмокивает, — с забавой в голосе заметила она.
— Ну а что ты думала? Он проголодался, — шутливо произнес мужчина, отчего ее улыбка стала шире.
— Он такой… Человечный… — Эсми вздохнула с непонятной пока мужчине грустью и тоской.
— Он человек. Это логично.
— Знаю, но мы — нет. Брось, ты знаешь, что тревожит меня, — Каллен кивнул после слов жены, сникнув на мгновение.
— Мы просто… Постараемся быть людьми для него, — словно пытаясь убедить самого себя, проговорил Карлайл, погладив головку малыша, усыпанную светленькими волосиками.
— Постараемся… Но все это так противоречит всему, чему только можно. Я боюсь.. Боюсь, что жизнь Каррола не должна была быть такой. Я боюсь, что мы можем навредить ему…
— Эсми, ты думаешь, я не переживаю? — в голосе вампира была какая-то суета и непокой. Что-то словно вибрировало в нем, заставляя выплеснуть-таки наружу все насиженное за достаточно долгий срок. — Я также волнуюсь за нашего сына, я долго думал над этим, и мысли были не из лучших, я тебе скажу. Нужно, правда, ставить рамки. Я не могу даже заикнуться о том, что не счастлив. Я самый счастливый и гордый отец на свете и, получив такое немыслимое сокровище, родного ребенка, просто не смею подумать, что мне что-то не нравится, главным образом потому, что я искренне счастлив. И, если бы мне приходилось выбирать, я ничего бы не изменил. Есть на планете многое, что может навредить нашему сыну, и, к сожалению, большей частью это связано как раз с нашей сущностью. Потому что другие не успокоятся и не смирятся, это знай точно. Я боюсь за свою семью, но могу с точностью сказать, что перепробую все, лишь бы с вами все было в порядке. Я не переживу потерю любого из вас, а уж о… О потере сына и говорить не приходится. Я не знаю, каково это, и не хочу узнавать. Но в то же время, силясь защитить сына от других, я боюсь, что не смогу защитить его от себя. Эсми, больше всего я боюсь стать похожим на своего отца. Ты, как никто, знаешь: своим детством я похвастать не могу. Я боюсь стать, как отец. Я боюсь им стать…
— О, Карлайл, — девушка прильнула к его груди, обнимая и успокаивающе поглаживая по спине. — Милый, ты ни за что не станешь таким, как он, поверь. Ничто не сможет поменять тебя настолько. Ты полная его противоположность, я уверяю тебя. Ты опытный, ты взрослый, ты будешь прекрасным отцом. Ты и так им и являешься. Это мне следует беспокоиться…
— Что ты хочешь сказать? — Каллен нахмурился, своевременно поправляя бутылочку и краем глаза наблюдая за малышом. Последние слова жены смутили его и даже заставили забыть о своих мыслях.
— Мне страшно. Вдруг из меня не выйдет мама. Вдруг у меня не получится… — девушка вздохнула и собралась уже было продолжить, но он перебил ее, услышав достаточно.
— Господи, Эсми, это невозможно! Если так, то это Солнце вокруг Земли круги наяривает, — она подняла на него свои большие медовые глаза, полные отчаяния, но в то же время и тепла вкупе с надеждой. — Неужели ты можешь допустить такую глупую мысль без всяких оснований? То есть для пятерых вампиров, которые задолго до обращения попрощались с детством, ты мамой стать смогла, а для нашего родного сына, которого будешь растить с пеленок, не сможешь? Милая, просто ты спутала все в голове. Ты прекрасная мама.
— А ты прекрасный отец, — рыжеволосая улыбнулась, погладив мужа по пшеничным локонам, следом спускаясь к нежной щеке.
— Спасибо, — одними губами произнес мужчина и, чуть повернув голову, уткнулся в ее ладонь, поцеловав. Визуальный контакт прервал захныкавший малыш, которого вмиг начали успокаивать супруги, отличаясь скорой реакцией.
Эсми взяла почти пустую бутылочку и поставила на комод из какого-то светлого дерева. Карлайл тем временем старательно пытался предотвратить нежелаемую истерику малыша, который, видимо, был еще совсем мал, чтобы окончательно привыкнуть к этому миру. И мужчина хорошо понимал его. Он до сих пока не уверен, что привык.
— Мне не нравится, что в последние два дня сынок очень беспокойно спит, — тихо сказал он, когда сверточек в его руках, столь трепетно и опасливо держащих малыша, перестал ворочиться и плакать.
— Это очень плохо? — с ноткой страха спросила Эсми, присев на край постели.
— Нет, ничего серьезного, такое частенько бывает у новорожденных. Мне просто жалко его. Он такой еще кроха, ему нужен здоровый, полноценный сон, — объяснил Карлайл и снова улыбнулся, заметив, как малыш слипающимися уже глазами поймал его взглядом, что бывает крайне редко. — Со временем это пройдет.
— Да, кажется, я действительно захожусь. Я слишком много волнуюсь и схожу с ума на этой почве, — достаточно позитивно заметила Эсми. Мужчина присел рядом с ней, запечатлев поцелуй на ее губах.
— Все мамы страшно волнуются за своих малюток. Это нормально, — произнес он, на мгновение прислушавшись к дыханию сына и ощутив его на своей коже.
