- Спи, - пальцы осторожно принялись распутывать её светлые кудри. - Всё у нас будет нормально, Эффи, просто спи.

Он был в ужасе от того, что говорил. Что за слова срывались с его губ весь чёртов вечер. Это “мы”, это “у нас”. Заботливое “спи”. Всё это кажется ему правильным. Но как, мать её, это можно назвать правильным? Но она возле него. В его объятиях. И да, это ПРАВИЛЬНО!

Девушка развернулась спиной, и, устроившись поудобнее в его руках, обхватив рукой запястье Хеймитча, потянула на себя, заставляя обхватить талию под одеялом.

Её спина плотно прижалась к его груди, так что Эбернети почувствовал животом тонкую линию позвоночника.

И это лёгкое, простое движение, снова подтвердило “правильность” его мыслей.

========== Часть 21 ==========

Её мучают кошмары, она который вечер просыпается в поту под будильник и молит сознание не отключаться. Потому что на самом деле, она спит по три часа за ночь, и её вырубает.

Каждый день превращается в очередную вариацию предыдущего, словно включается повтор: диск не проигрывается дальше, на экране один момент множество раз, поставленный на стоп ужасный отрывок из фильма.

Из странного сложного сна её выдёргивает посторонний звук, но она не спешит подниматься и минут пять всматривается в потолок.

Она слышит, как Эбернети роняет столовый прибор на пол и чертыхается. У неё моментально возникает вопрос, что теплом разливается от затылка до кончиков пальцев:

Неужели готовит завтрак?

Эффи усмехается и наконец встаёт с кровати. Проходя мимо зеркала, девушка случайно замечает отражение.

- Ужасно, - шепчет она, пялясь на свои красные глаза. Она никогда не перестанет высматривать в себе симметричности и сравнивать себя с глянцевыми обложками. Потому что так нужно. - Ты должна быть красивой.

Должна. Сколько ещё она будет путать себя оковами обязательств? Душить себя мнимой виной, вынося себе приговоры, каждый раз требуя от себя невозможного.

Она всё чаще забывает есть, иногда пить. У неё часто кружится голова.

Но ей кажется, что это совершенно не имеет смысла, поскольку, закрывая глаза, она вспоминает уже не свою жизнь, а собственные воспоминания о ней.

Последние дни всё же отличаются особой монотонностью, и она понимает, что не знает какой сегодня день недели.

Когда Логан назвал ей число, тогда-то это и началось. Снова.

Ей не было страшно, когда она не ощутила привычного запаха Эбернети, когда не почувствовала вкуса еды, когда поняла, что картинки тускнеют. Ей стало хуже за несколько дней.

Сначала она не смогла понять, какого цвета была подушка на диване в гостиной. Потом забыла цвет своей зубной щётки. У неё было три любимых полотенца: синее, зелёное и… пусто. Ничего.

Мелочи ускользали от неё. Мелочи, из которых складывалась вся её жизнь.

Она идёт в ванну, стараясь оставаться незамеченной, и пока чистит зубы, просто смотрит в потолок, считает кусочки кафеля и в голове продумывает возможные варианты причин, почему она так поступает.

Почему бы ей просто не рассказать Эбернети или Хэвенсби о том, что задумал Логан? Почему просто не сдаться? И ещё миллионы почему, сменяющие друг друга, не покидают её мысли. И лишь один ответ - он убьёт его, если что-то пойдёт не по плану. И не то, чтобы она не хотела убить Эбернети. Просто эта привилегия исключительно для неё. И она снова убеждается в этом, когда заходит на кухню, где бывший ментор пытается сделать вафли.

По комнате разливается запах кофе со сливками и карамелью, но Тринкет не слышит запахи уже несколько дней, о чём не знал мужчина.

Хеймитч замечает капитолийку и пытается улыбнуться, но получается слишком странно, а потом говорит:

- Поешь, тебе полезно.

А ей тошно и хочется кричать громко и отчаянно. Он сжимает её руку до боли и обещает помочь.

- Всё в порядке, я не знаю, чем ты можешь помочь.

- Давай сходим к врачу, - она чувствует, что он сжимает руку крепче. - Мы справимся.

Что ты делаешь? Когда появилось это “мы”?

Она смеётся.

Она борется, чёрт возьми, сражается с собой, чтобы не начать умолять его прекратить, пряча слезы. Отворачивается, смотря куда-то в окно, и пока Эбернети убирает посуду, часто моргает и смотрит вверх, размазывая тяжелые капли слёз. И когда он возвращается, она смотрит ему в глаза.

Видишь, я улыбаюсь, всё в порядке, Эбернети. Верь мне, пожалуйста.

Он не смотрит на неё в ответ, потому что он знает, что увидит там ложь. Он знает, что у неё глаза стеклянные, безжизненные.

Эффи закрывает глаза и вспоминает, как просила Логана подождать с отъездом. Безумец с нетерпением ждёт пока придёт время назначенной даты, и она сбежит с ним из этого города. Ему кажется, что только тогда она сможет перестать претворяться и не быть сильной.

Потому что она совсем не сильная, она - вынужденная.

Осознание будущего сжимает ей нутро в один ком и практически пинает в спину, заставляя уйти из уютной квартиры бывшего ментора.

Пока она медленно плыла по мокрым пустым улицам Капитолия, Эффи отчаянно повторяла про себя, что так нужно.

Так было нужно. Так было правильно.

Но что-то подсказывало, что сколько раз не произнеси эти слова, они всё равно не примутся ею как должные. Потому что это Логан. И, господи. Она даже не попрощалась с Хеймитчем как следует.

Эффи заходит в здание, напоминающее ломаную геометрическую форму из стекла и бетона. Девушка осторожно поднимается по узким ступенькам, стараясь не шуметь, не привлекать внимание кучкующихся капитолийцев, что, активно жестикулируя, обсуждали что-то совершенно неважное.

И ей даже слегка завидно, мол вот у них всё просто.

Хэвенсби встречает её теплой улыбкой.

Он что-то знает, он точно понимает, что делать. Этот прохвост как обычно что-то задумал. Помощник президента всегда на два шага впереди. Но Эффи кажется, что уже слишком поздно.

Плутарх ведёт пустой диалог, а после стандартных фраз, отдаёт ей заколку. Ту самую, которую девушка потеряла на приёме в Центре, когда случился взрыв. Эффи говорит, что ей пора уезжать с Октавией и Цезарем. Что в Четвёртом сейчас очень красиво. Она шепчет ему на ухо, чтобы он был осторожнее, потому что сегодня будет покушение, когда обнимает на прощание. Она смеётся и ещё раз благодарит за найденную вещицу. Эффи улыбается и оставляет Плутарха с лёгкой ухмылкой на лице. Тринкет кутается в воротник кислотно-желтого пальто, когда за её спиной закрывается дверь и тихим хлопком раздаётся выстрел.

По её щекам течет утренний макияж; она поправляет прическу, сидя на заднем сидении такси.

- Приехали, - оповещает голос водителя.