- Правда? - с улыбкой переспрашивает она.

- Конечно. Мы звонили друг дружке и обсуждали всё, что с нами случалось в течении дня. Как дети. Всегда втроём, всегда ночью. Соседям иногда приходилось несладко.

Эффи смеётся, так, что мышцы лица сводит. Она говорит что-то вроде - жалко, что я не помню. А потом они молчат.

Эбернети проснулся в полупустой постели. Едва продрав глаза, снова тянется к карману куртки, где спокойно покоятся сигареты в смятой пачки, и выудив одну, закуривает.

Ему снилось она. Как и обычно. Во сне она спросила его, что он чувствует к ней. И он рассмеялся, а она заплакала. Он хотел, чтобы она наконец заплакала, чтобы вместе со слезами вытекли все её проблемы. Чтобы ей стало легче.

Да, это неискренний смех, дура. Да, я люблю тебя.

Он поперхнулся дымом от собственной мысли. Ненависть тоже любовь. Не так ли?

Заметив отсутствие Тринкет, он нехотя вышел из дома и осмотрел Деревню. То, что от нее осталось. Оказывается, не так много времени понадобилось, чтобы снова привыкнуть к этому месту.

Он нашел её на заднем дворе. Девушка задумчиво бросала птицам чёрствый хлеб, который видимо нашла на кухне. Ещё вчера он заприметил его, чтобы накормить своих гусей, но Тринкет опередила его. И сейчас они окружили девушку, благодарно гогоча.

- Скоро приедут Мелларки и Джоанна. Ты ещё не хочешь убраться отсюда?

- Нет, - она обхватила его руку своими, и опустила голову на плечо. - Всё в порядке.

Победители приехали к вечеру, вопреки ожиданию Эбернети. Китнисс с порога накинулась на Эффи, заключая её в крепкие объятия, стараясь не замечать виноватого взгляда. Пита почти не было видно весь вечер. Парень провозился на кухне остаток уходящего дня, отгоняя голодную Мейсон от только что испеченных булочек, которая не забывала уколоть Эбернети острым словечком, ловко парируя его ответные выпады. Огненная сойка заботливо, на сколько могла, интересовалась делами Эффи, но капитолийка только отмахивалась в ответ. Словно ничего не происходило. И поддерживать образ беззаботности получалось до следующего утра. Когда Джоанна больше не могла терпеть то ли ломку, то ли притворства.

- Всё хорошо? - спросила Эффи, искренне интересуясь состоянием Мейсон, которую буквально выворачивало наизнанку.

- Издержки профессии, Тринкет. Свали отсюда, - прошипела победительница.

- Я только помочь хочу, - прошептала Эффи, не расслышав всю фразу до конца. - Сильно тебе досталось.

- Нет, что ты! Работа распорядительницы - вот работа не для слабонервных, - вскрикнула Седьмая, поднимаясь на ноги. Девушка столкнулась с жестким взглядом Китнисс.

- Мейсон! - рявкнула она, глядя на Тринкет, пытаясь отыскать что-то в её взгляде. - Прости, Эффи, она не думала, что говорит.

- Да нет, ты просто боишься сказать ей, - вмешалась Джоанна. - Ты хотела вспомнить? А ты хоть знаешь, что ты хочешь узнать? Не знаю почему, ребята, но вы - капитолийцы, просто кайф ловите от того, как дети жестоко убивают таких же, как они детей. Жуткие телесные повреждения, мучения, боль и смерть: это приносит вам удовлетворение. Знаешь, Эбернети пил по-черному, чтобы выдержать смерть всей своей семьи и участь ментора, Победители из дистриктов сидели на морфлинге. А ты упрекала бедняг. Лично мне доводилось видеть, как менторы очень тяжело реагируют на смерть своих трибутов, но не распорядители! Удивительно, да? Им как бы плевать. Ах, нет - она осеклась, закусывая указательный палец, - они переживали только за то, что их Дистрикт снова в пролете.

- Я этого не помню, - шептала Эффи, но слёзы так и не упали с её глаз.

- Уходи, - зарычала победительница, и Эффи послушно вышла из комнаты.

- Молодец, солнышко, - отскочило от стен, и Эбернети, случайно заставший конец пламенной речи, вышел вслед за капитолийкой.

Она шла быстро, почти не разбирая дороги, но ноги уверенно несли её, так, словно сами знали, куда ей нужно. Девушка остановилась у перрона и холодными пальцами достала телефон из кармана джинс. Тяжело дыша, она всматривается в подсвеченный экран.

Недолго думая, Эффи набирает заученный номер и ждёт пока веселый голос ведущего сменит гудки. Сейчас это необходимо. Словно смех и есть тот нужный воздух.

Фликерман отвечает на звонок, потерянным голосом говорит “добрый вечер”.

- Цезарь, - она слишком устала для долгих приветствий. - Поговори со мной. Считай, это необходимостью.

- Ладно, да, конечно, - говорит он. - Как Вы меня назвали? Просто я не помню своего имени, и, поскольку Вы меня знаете… Я думаю, Вы поможете мне…

Внутри Эффи что-то сорвалось и рухнуло, разбиваясь вдребезги. Говорят, что травмированные люди становятся сильнее. Чушь. Она почти не дышит. Его слова так больно ударили, что она почти умерла на месте. Слёзы потоком хлынули из глаз, а растерянный голос мужчины растворился на краю её сознания. Она тяжело опустилась на колени, накрывая лицо руками.

- Эй, солнышко, - Эбернети присел рядом с ней, хватаясь за её плечи, прижимая к себе, поглаживая волосы. - Успокойся, слышишь? Я рядом.

Она шепчет, что ей нужно обратно. Что это очень важно. И он коротко кивает. Через несколько часов Капитолийский экспресс с огромной скоростью несет её обратно в Капитолий. Ещё час, и она в больнице. Летит в знакомую комнату, но застывает на пороге, увидев Октавию, которая слабо улыбается и обнимает Эффи.

К нему в палату не пускает Логан. Тави быстро объясняет, что Реддл проводит обследование, потому что Цезарь очнулся слишком быстро. Потому что ему кажется, что лекарство работает.

Она больше не плачет. Её жжет изнутри желание закричать. Снова. Только в этот раз, крик застревает огромным комом внутри горла и уже мешает дышать.

Октавия снова обнимает Тринкет, пытаясь уговорить девушку вернуться домой и хорошенько отдохнуть. Стилистка обещает позвонить, когда станет что-то известно. Тринкет соглашается, так как у неё больше нет сил спорить, и послушно возвращается домой, где её ждёт Эбернети. Она молча уходит в спальню, оставляя его одного, нервно курящего, на кухне.

Ей кажется, что если она посмотрит в зеркало, она увидит посреди своего лба дырку от пули. По крайней мере, так она себя сейчас чувствует.

Быстрый душ не помогает собраться с мыслями. Ей кажется, что больше ничего не поможет ей собраться.

Она находит нетронутую бутылку виски в шкафчике на кухне и снова уходит в спальню, игнорируя вопросы Эбернети. Она знает, что полчаса назад Плутарх рассказал ему, что произошло. Эффи не готова это обсуждать. Не сейчас.

Сидя на полу, прислонившись щекой к холодному стеклу панорамного окна, молча роняя солёные капли на пол, Эффи наблюдала за тем, как улица тонет в серой жиже из холодных капель дождя и грязи. Она жалела, что не была рядом с Фликерманом, когда это произошло. Теперь весь Панем взбесится, узнав, что обладатель самой шикарной улыбки потерял память, и не сможет вести любимое шоу многих капитолийцев. А все началось с неё. Была ли она по настоящему виновной в том, что происходит с её миром? Что она, Эффи Тринкет, может сделать для них? Сломленная и разбитая.

Тринкет уверено тянется к бутылке с виски. Девушка знает, вкус отвратительный, и ей бы он не понравился, если бы она могла почувствовать его. Но, вспоминая слова Эбернети, о том, что это лучшее лекарство - виски помогало забываться, девушка делает несколько глотков.