– Зачем ты меня сюда привел? – она впервые обратилась к нему на «ты». Он усмехнулся:

– А вы не догадываетесь?

– Полагаешь, нас прослушивают?

– Не сомневаюсь. Ведь каким-то образом они узнали, что вы ищете девочку и направляетесь в… как там эта дыра называется?

– Леваллуа-Перре…

– Вот-вот.

Жики щелкнула золотой зажигалкой и глубоко затянулась: – Газировка в стаканчике не успела выдохнуться. А гамбургер был еще теплым.

– Кто знает, что вы обратились ко мне?

– Только мои люди. Но они заслуживают абсолютного доверия.

– Мадам, разрешите мне встретиться с Анной.

– Если ты еще раз поднимешь этот вопрос, то я…

– Хорошо, не буду. Но неужели вы согласитесь оставить все как есть? Кто-то манипулирует вами. И Анной.

– И тобой. А ты этого не любишь.

– Не люблю, – согласился Десмонд.

Внезапно тангера схватила мужчину за подбородок сухими и чрезвычайно цепкими пальцами, и заглянула ему в глаза.

– На что ты рассчитываешь? – прищурилась она.

Он резко высвободился:

– А я могу на что-то рассчитывать? Вы взяли с меня клятву верности вашей… м-м… скажем так, некоммерческой организации на весьма жестких условиях. Но все это неважно. Сейчас главное – найти Тони.

– Сейчас главное – чтобы ребенку не причинили вред, – отчеканила Жики. – И если у тебя нет конструктивных идей, то лучшее – не предпринимать ничего.

– Мы можем дезинформировать похитителей. Сделаем вид, что перестали искать девочку.

– Как?

– Мадам, это просто. Если нас слушают…

– Что значит если? Ты не уверен?

– Я не уверен, как конкретно. Комнату я регулярно проверяю и удаляю жучки и микрокамеры. Они же с завидной регулярностью появляются вновь. Вы в курсе?

Жики поджала губы: – Да, это моя прослушка.

– Последний раз я почистил мансарду позавчера. Ваши люди успели поставить новую?

– Насколько я знаю, нет. Мы вообще подумывали о том, чтобы перестать тратить деньги попусту. Твои чистки уже влетели нам в три сотни евро.

– Разумная экономия, – улыбнулся американец. – Итак, в комнате прослушки быть не может, так как ни я, ни О’Нил с момента последней чистки ее не покидали. Значит, у вас завелся крот, мадам.

– Этого не может быть. Мои люди безукоризненно честны.

– Мадам, но факты так очевидны, с ними не поспоришь. Как только вы приказали осмотреть школу, девочку оттуда увезли. Словом, вы должны отдать приказ – так, чтобы его слышали все – о прекращении поисков.

– А на самом деле?

– Мы продолжим искать.

– Это очень опасно. Если похитители узнают…

– Какова гарантия, мадам, что ее оставят в живых?

Жики молчала. Гарантия? Да какая может быть гарантия – люди, похитившие дитя – безжалостные, подлые твари.

– Видите, вы не уверены.

– Хорошо, молодой человек. Что, по-вашему, мы можем еще сделать?.. И что нам сказать родителям?

… – Я тебя предупреждал! Я же тебя предупреждал! – Шарль Эвра раскачивался из стороны в сторону, обхватив голову руками. – Нельзя было рассказывать о Тони русским! Они все сумасшедшие!

– Замолчи! Ты забыл, что я сама русская? Что Тони русская? – возмутилась Лиза.

– Эта подозрительная танцорка! – Шарль, воспитанный и выдержанный буржуа, настоящий un natif de Rive Droite[133], казалось, не отдавал себе отчета в том, что говорил. – Как можно было с ней встречаться, да еще знакомить с ней малышку!

– Анна Королева – гордость русского балета. Она порядочный и честный человек! – от боли в груди Лизе было трудно произносить слова. Но от обвинений мужа ей становилось совсем тошно.

Шарль смотрел на жену глазами, полными горя: – Ты не мать.

– Заткнись! – закричала Лиза и разрыдалась.

– Я звоню в полицию, – сухо заявил мсье Эвра, поднимаясь и доставая телефон. – Тебе меня не остановить.

– Звони! Только если из-за твоего звонка с Тони что-то случится – я тебя убью, – гневно отчеканила Лиза.

– Merde! – Шарль в ярости грохнул кулаком по столу – бокал с остатками виски подпрыгнул будто мячик, и полетел на пол. Однако не разбился, а покатился под стол. Эвра вновь устало опустился в кресло и обхватил голову: – Тони, Тони…

Телефон Лизы зазвонил, и от этого звука подскочили они оба.

– Да! Да, это я… Шарль! – крикнула Лиза.

– Дай мне! – он вырвал из ее руки трубку и зарычал в нее:

– Если вы уроды, сделаете что-то с моей дочерью…

– Это не ваша дочь, – услышал он ровный и спокойный голос.

– Это моя дочь! Если вы причините ей вред…

– Это не ваша дочь. Но то, что вы так любите ее, делает вам честь. Никто не причинит ей вреда, если вы проявите благоразумие. Вы собрались звонить в полицию? Не стоит.

– Верните Тони!

– Вернем, но не сейчас. Если мадам Королева…

– Мы не имеем никакого отношения к этой женщине! – рявкнул мсье Эвра.

– Если мадам Королева выполнит наши условия, то с девочкой все будет хорошо. С ней и так пока все хорошо. Она даже не плачет.

– Но мадам Королева понятия не имеет, о чем идет речь! Она не понимает, что вы от нее хотите! Что она должна вернуть?

– То, что ей не принадлежит.

– И что это?

– Вы хотите, чтобы мы упростили этой женщине задачу? Нет. Она должна понять. Главное, чтобы не было слишком поздно.

– Дай мне трубку! – Лиза решительно забрала телефон у мужа. – Послушайте, у Тони аллергия на мед и пыльцу. Ради бога, не давайте ей ничего подобного.

– Будьте уверены. Ничего, даже отдаленно напоминающего мед, не будет в радиусе ста метров от нее.

– Когда вы ее вернете?..

– В свое время. Пока она побудет у нас в гостях. И передайте мадам Королевой, чтобы она поспешила с решением.

…Как любил Виктор возвращаться домой! Максим, раскинув руки и с криком «Папа пришел!» летел к нему, и Виктор подбрасывал его к потолку, а в это время Александра выходила из кухни, вытирая руки полотенцем. «Раздевайся», – говорила она, подставляя ему губы для поцелуя. Потом укоризненно говорила: «Фу, опять накурился! Иди зубы почисть, руки помой и за стол!» Это уже стало своего рода ритуалом, и Виктор раздевался, чистил зубы, садился за стол – этим он словно смывал с себя всю грязь и боль тяжкой работы, которую он про себя никак кроме как «галеры» не называл. Но он не променял бы эту каторгу ни на что на свете – он родился ищейкой – пока преступление не было раскрыто, он чувствовал зуд где-то глубоко в подреберье, рядом с селезенкой, и унять этот зуд можно было только одним способом – поймать убийцу и упрятать его за решетку. Но переступая порог дома, где его ждали Аликс и Макс, он решительно выставлял непробиваемый щит между собственной сутью и семьей. И сейчас, обнимая Макса, он категорически запрещал себе думать о трупах, краденых автомобильных номерах, а главное – об Олеге Рыкове, вновь роковым образом от него ускользнувшего. Главное, чтобы Аликс ничего не заподозрила – на этот раз он постарался, чтобы она считала бывшего возлюбленного мертвым и навсегда покончила со смехотворными угрызениями совести и невнятной грустью, которая охватывала ее при воспоминании о Рыкове. Честность честностью, но он, майор Глинский, не наступит вновь на эти смертоносные грабли – Олег Рыков мертв – и точка! Аликс его жена и в ее мыслях не должно быть места другому мужчине – он этого не допустит никогда. Виктор обрадовался, когда после свадьбы она объявила, что хочет полностью посвятить себя семье – больше никаких репетиций допоздна, никаких актерских тусовок – она и раньше ими не злоупотребляла, но теперь отказалась от профессии полностью – достаточно, по его мнению, безболезненно. И он был готов умереть ради нее, ради ее любви и любви Макса – а теперь его счастье приобрело и вовсе фантастические размеры – Аликс ждала ребенка. Он гладил ее округлившийся животик и повторял себе «Она моя, она меня любит, меня – а не его». И это делало его бесконечно счастливым.