– За войну, юноша, я видел столько смертей, главным образом – людей вашего возраста, что сам Господь повелел мне находиться у истоков появления человека на свет и не зашивать искалеченную человеческую плоть в пробитой осколками медсанбатовской палатке, а стоять у родильного стола и принимать младенцев… Поверьте, это чувство, ни с чем не сравнимое, особенно в контрасте с тем, чем я занимался на фронте…

Мурату семь месяцев. Февраль 1963 г.

Мурат с родителями. Февраль 1963 г.

Килимник был воистину удивительным человеком, интеллигентом высшей пробы. Но в любом медицинском учреждении, скажем помягче, его побаивались, ибо врачу, прошедшему всю войну и хорошо знавшему цену жизни, не раз видевшему, как она уходит из изувеченных войной молодых ребят, было хорошо понятно, что именно называется лечебным порядком. Он считал, что «врачебная ошибка» – это почти всегда результат чьего-то головотяпства, и когда такое видел, становился гневным до крайности. Вот почему жёстко следил за тем, на чём базируется вся медицина: за качеством лечения, которое, по его мнению, начиналось прямо от порога клиники. Поэтому роддом на Комсомольской был не только лучшим, но и брал на себя все тревожные случаи, и именно сюда со всего края доставляли рожениц с так называемыми нестандартными ситуациями. В их число и попала однажды Луиза Ахеджак, и в том была её удача, хотя бы потому, что её осматривал сам Кириевский, принявший решение немедленно госпитализировать молодую женщину, несмотря на то, что она проживала в Адыгее. Так она и родила тут, хотя у Мурата в паспорте местом рождения значился Майкоп.

Авторитет Кириевского был столь незыблем, что ради благополучия ребёнка и матери он мог свободно пренебречь официальными условностями (ну, скажем, необходимостью обязательно рожать по месту жительства).

– Что потом запишут в метрике, это уже второе дело, – говорил он. – Лишь бы младенец был здоровеньким, а мама – счастлива!

Я его тоже хорошо помню, поскольку пару раз встречался в рамках телевизионного интервью, однажды даже сразу после того, как он лично принял полумиллионного жителя Краснодара. По этому поводу много было восторженного шума, газетной трескотни, и невозмутимость сохранял один Кириевский, высокий, сухопарый, с гвардейской выправкой старого офицера, худощавый, всегда с гладко выбритым лицом. Во время разговора я обратил внимание на его руки с длинными тонкими пальцами музыканта и сказал ему об этом. Он усмехнулся:

– Пальцы акушера должны быть более гибкими и уж точно более чувствительными, чем пальцы даже высококлассного пианиста… А главное, – добавил он после паузы, – добрыми…

Мурат с бабушкой Мелеч и сёстрами Саидой и Заремой. 1979 г.

Была там ещё одна удивительная, почти мистическая подоплёка (и сейчас никто не знает, как это всё объяснить), связанная с тем самым роддомом. Загадка в том, что долгое время каждую зиму откуда-то из-за Кубани в город прилетала большая стая сов и рассаживалась на ветви деревьев, причём всегда на одном и том же месте, напротив окон родильного зала. Так, утром прилетая, а на ночь улетая, они безотлучно находились тут вплоть до весенних дней, а с первым теплом улетали до следующей зимы. Но однажды совы не вернулись, и это случилось как раз в ту пору, когда Кириевский скончался. Он дожил почти до девяноста лет, приняв в свои волшебные руки добрую треть краснодарского населения. Пример с Муратом свидетельствует, что и не только краснодарского…

Человек, красивый внешне, – почти всегда божий избранник, а если он ещё наделён светлым характером (что случается много реже), то тогда – избранник втройне. Нам ведь каждому характер дан чаще не в управление, а, если хотите, в назидание, чтоб «жизнь мёдом не казалась».

– На, – говорит Всевышний, – неси, радуй или себя, или других!

Так вот, мало быть от природы удостоенным внешней привлекательности, неплохо к этому ещё и одарённости прихватить, но главное – получить от того же Господа Бога или Аллаха транспортное средство, на котором всё это ты покатишь по жизни: то ли это будет лёгкое пружинное ландо, то ли ломовая телега, а ещё хуже – вериги на ногах. Разве мы не знаем примеров, когда уникальные качества только подталкивали человека в лоно зла и порока, в костре которых подчас сгорали самые талантливые, «штучные» люди?

Тогда и становится понятно, что основным врагом такого таланта является он сам. И наделённый талантом человек под грузом личных амбиций теряет ощущение общественного пространства, в котором живёт, всеми способами лелея исключительно свою избранность, и, в конце концов, теряя всё и нередко превращаясь в изгоя. Помните, как точно сказал когда-то писатель Борис Горбатов: «Жизнь ковала из меня булатный меч, а получился перочинный ножик!»

Эти рассуждения я позволил себе с одной целью – чтобы подчеркнуть уникальность личности моего героя, где в гармоничном сочетании сошлись и природа, и характер. Готовя эту книгу, я общался со многими людьми, которые в разное время и по разным поводам (иногда очень острым и не совсем приятным) встречались с ним, и все в один голос отмечали удивительную контактность Мурата, его расположенность к человеку, причём любому, будь то сельский механизатор, клубный библиотекарь или генеральный директор чего-то серьёзного, крупный бизнесмен, милицейский генерал или политический деятель. Он мог не только вести диалог с той степенью уважительности, которая давала его собеседнику свободу общения, но и умел слушать, а главное – слышать.

На своём веку я повидал многих людей (особенно на сломе общественных формаций), которых судьба (чаще – обстоятельства), как говорят, с «гольной» равнины подымала «воздушным шаром» в «розовые небеса». Право же, трудно в таких случаях не поверить в свою исключительность, с возможностью и правом назидания всех и вся! Но вот не было этого у Мурата даже в лёгкой степени, и, пытаясь найти ответ на своё очередное «Почему?», я пришёл к выводу, что роль тут играло не столько месторасположение малой родины, сколько её содержание, то есть семья. Для него понятие «дом» всегда было окрашено ощущением человеческой любви, которая, начинаясь от порога жилища, перебрасывалась во все уголки родного села, где Мурат с малых лет видел жизнь во всём её глубинном значении, то есть, прежде всего, значении созидательного труда – а это основы основ формирования характера, а в конечном итоге – и судьбы.

С малых лет он хорошо знал, для чего человеку нужен плуг, как запрягать лошадь, как заправлять трактор, откуда берётся молоко, как цветут сливы, как ухаживать за знаменитым адыгейским тхачетом, что переводится на русский как «волшебная птица», а проще говоря – индюк, к Новому году вырастающим до угрожающих размеров.

Но самым главным «окном» в большой мир, безусловно, была школа, один из тех серебряных родников, из которых он испил лучшее, о чём помнил всю свою жизнь…

Мурату несказанно повезло – он родился в семье сельских учителей, в которой сочетание знаний и применение их на практике были всегда максимально сближены. Когда-то выходил очень полезный и, кстати, широко распространённый журнал «Семья и школа», где уже в заглавии был скрыт глубокий смысл. На первом месте значилась семья, а уже потом школа. И это правильно!

Но в своём рассказе для удобства повествования я всё-таки хочу поменять их местами, хотя отлично понимаю, что особенно в сельской местности школа является прямым продолжением семьи. Они всегда тесно связаны друг с другом, просто в силу особенностей деревенской жизни. Боже упаси, нисколько не хочу умалять городскую, а уж тем более – столичную, но неизбывная российская сельская школа сыграла в судьбе нашей страны, безусловно, очень важную роль, особенно в воспитании поколений, при взрослении входивших в большую жизнь почти без адаптации к серьёзности её реалий.