Я думаю, Мурат это понял раньше меня. Что-что, а про реальные «овраги» узнал за время своей работы в ПМК, что расшифровывается как «передвижная механизированная колонна», да ещё в достославном городе Кропоткине, стоящем на перекрестии не только железных дорог, каждый километр которых был прострелен что в Гражданскую, что в Отечественную войну, но и эпох со всей их социальной вздыбленностью.

Ведь не случайно именно этому городу, в конце концов, выбрали имя крупного ниспровергателя, искавшего гражданского успокоения как раз в неугомонности. Поэтому Мурат начал трудовую деятельность не на аспирантской скамье (где его по окончании института оставляли), откуда любому кажется, что все «болезни» века можно вылечить по «Справочнику фельдшера», а с прокладки земляных траншей под трубопроводы, где сломанный траншейный экскаватор и запивший бульдозерист (и это ещё не самые большие трудности) вмиг разрушат всякие иллюзии по поводу «500 дней», которые, по Явлинскому, должны были преобразить взъерошенную горбачёвской перестройкой экономику в быстро летящий ракетоплан из романа Жюля Верна.

Уход Ахеджака из «Яблока» был итогом закономерного политического взросления. Более того, возглавив городской совет в Кропоткине, он вскоре предметно осознал, что красивые рассуждения о хорошей жизни и конкретная работа для создания таковой – это вещи скорее противоположные, чем совместимые.

Сам он мог рассуждать блестяще, что его и сблизило с «яблочниками», но в отличие от них, с того, на чём они заканчивали, он только начинал, поскольку всегда был человеком дела, человеком осязаемого результата, а главное – знающим его подлинную цену.

В «шумном» городе Кропоткине это осознали ранее всех, поэтому и без излишних дискуссий выбрали тридцатилетнего руководителя ПМК-19 председателем городского совета. В этой должности он пробыл полных пять лет и, насколько мне известно, оказался не только самым продуктивным руководителем, но ещё и человеком, внёсшим в городскую жизнь деловую атмосферу решения актуальных проблем, что очень снизило накал политических страстей. Забегая вперёд, скажу, что в память о Мурате Ахеджаке одну из улиц благодарные горожане назвали его именем…

Я думаю, у меня ещё будет повод вернуться в кропоткинский период его жизни, но, следуя логике повествования, хочу сначала позвать вас туда, где начинался он, этот жизненный путь. Где Мурату всегда было комфортно и где он (по его же словам) всегда был «без галстука», потому что там он почти всегда оставался тем самым сверкающим белозубой улыбкой мальчишкой, что озарял ею всех, с кем общался…

Если когда-нибудь вы соберётесь побывать в ауле Псейтук, что вплотную приткнулся к левому берегу Кубани, думаю, у вас будут определённые трудности, поскольку, петляя вдоль речной излучины по сети узких дорог, вполне возможно забрести куда-нибудь в сторону, а то и вообще попасть в соседнее село.

Со мной так бывало, особенно много раньше, когда всё левобережье, что ниже Краснодара, в том числе и эти приречные участки, считалось опасной, затопляемой зоной. И хотя здешние аулы имели грандиозное историческое прошлое, в котором, в частности, все войны, включая Великую Отечественную, захлёстывали эту местность раскалённым «цунами», но даже в мирное время люди на этих землях жили с осторожностью, помня о наводнениях, обрушивающихся на плодородные равнины с опасной регулярностью. По этой причине и дороги (в лучшем случае – гравийные), ведущие сюда, хитро петляли, чаще переходя в просёлочные, растворявшиеся в бесконечных полях и отгонных пастбищах, что создавало местным жителям славу искусных хлеборобов и скотоводов.

Всех, кого интересует история славного аула Псейтук, я отсылаю к двум книгам: «Наш Псейтук» местного учителя и журналиста Шабана Кадыровича Хушта и «Мой аул – моя гордость», чей автор – журналист, тоже местный, Руслан Махмудович Туркава. Они из рассыпанных по разным источникам крупиц воскресили имена и воссоздали картину, рисующую, как за полтора века на живописном берегу капризной и коварной реки обосновалось небольшое, но удивительно жизнеспособное поселение, вобравшее в себя всю стойкость, силу и многообразие лучших качеств небольшого кавказского народа.

В одной из старых адыгейских песен есть такие строки:

В коротком четверостишии очень точно подмечены особенности той многотрудной жизни, и однажды мне самому воочию пришлось увидеть, как выглядят эти «слёзы в древнем Псейтуке».

Дело было в июне 1966 года, в самом начале моей работы на Краснодарской студии телевидения. Примерно за месяц до этого в крае произошло, как тогда шумно вещала пресса, «событие большой политической важности». На Кубань с двухдневным визитом приехали Леонид Ильич Брежнев и Алексей Николаевич Косыгин, генеральный секретарь ЦК КПСС и председатель Совета министров СССР, два самых высоких руководителя страны.

Надо, наверное, напомнить, что это было за время и что за необходимость заставила двух главных руководителей огромной страны, бросив все дела, приехать в Краснодарский край. Дело в том, что Брежнев пришёл к власти в октябре 1964 года, после знаменитого пленума ЦК КПСС, где завершилась многолетняя карьера Никиты Сергеевича Хрущёва, который, разрушив культ личности Сталина, на этих обломках пытался выстроить культ своей собственной личности. В результате те качества, которые он получил в виде кредита надежды и доверия за снятие со страны оков жестокого «сталинского режима», он безвозвратно потерял, превратив, в конечном итоге, трагедию в фарс.

Этот «фарс» создал в стране огромные политические и экономические трудности, которые коснулись даже такого благословенного края как Кубань. Где, кстати, хрущёвский «ставленник» Георгий Иванович Воробьёв, первый секретарь крайкома партии, не сориентировался и не поддержал вовремя намерения «партийных заговорщиков» освободиться от «разнузданного» Хрущёва. В политике достаточно назвать Карибский кризис, поставивший мир на грань реальной термоядерной войны, а в экономике – попытки продвинуть посев кукурузы до границ произрастания ягеля и прочие благоглупости, сумма которых и привела к крушению карьеры «неутомимого ленинца», как тогда именовала советская пресса Никиту Сергеевича.

Брежнев был совершенно другим человеком и с первых дней своего правления действовал иначе, всячески демонстрируя непривычные обществу демократические и, если так можно сказать, дружелюбные начала. Лучше всего это проявилось, кстати, на примере Краснодарского края.

Судьба Воробьёва, который опомнился, но слишком поздно, была решена не в привычном для хрущёвского режима ключе – выгнать с треском с работы, а заодно – из партии, и отправить куда-нибудь в целинный совхоз главным бухгалтером, а несколько иначе. Воробьёву дали с полгода помучиться в ожидании решения своей участи, а потом в край приехал печально знаменитый газетный «киллер» Юрий Черниченко (очень, кстати, талантливый) и по итогам своей поездки по полям и фермам опубликовал статью под названием «По кораблю ли плавание?..».

«Кораблём», естественно, был Краснодарский край, а «капитаном» – первый секретарь Георгий Воробьёв. Вывод: с таким «капитаном» «корабль» вот-вот сядет на мель, если уже не сидит на таковой. Ну а дальше было дело партийной «техники». Воробьёва, естественно, от должности отрешили, хотя, в отличие от Сталина, в лагерь не отправили, ну и «по Хрущёву» до бухгалтера не опустили, а назначили распоследним заместителем министра сельского хозяйства.

На место же Георгия Ивановича Воробьёва прислали из Тамбова Григория Сергеевича Золотухина, настоящего большевика, твёрдого, принципиального, к тому же с довольно суровой внешностью. Брежнев и Косыгин приехали как раз в самом начале кубанской карьеры Золотухина, не то с целью разобраться, насколько Воробьёв всё провалил, не то поддержать своего назначенца. Мне, совсем молодому журналисту, выпала тогда задача (да и честь тоже) попасть в пресс-группу, освещавшую поездку советских лидеров по «жемчужине России», как было принято Кубань именовать. Брежневу и Косыгину показали для начала витринно-показательный рисовый совхоз «Красноармейский» (куда, кстати, возили всех почётных гостей, включая и Хрущёва). Но большую часть времени они уделили проблеме летних паводков, с регулярностью обрушивающихся на Кубанскую равнину, особенно на левобережье, где находилось немало адыгейских аулов, включая и ближайший к Краснодару (если глядеть по прямой) – аул Псейтук.