Один мой друг приезжал в Барилоче за год до моей поездки туда. Почему он уехал – для меня осталось загадкой, но он это сделал, а когда вернулся домой, сумел убедить меня, что мне обязательно нужно посетить это место. На основании его восторженных отзывов, ни в одном из которых не упоминалось, что город целиком состоит из шоколадных батончиков «Mars», я запланировала остаться там на месяц. И все это время я лакала Барилоче, как гигантский шоколадный фонтан, коим она и является.
Мой арендодатель встретил меня на автобусной остановке и помог заселиться в маленькую квартирку на окраине города. Он познакомил меня с владельцем винного магазина, находившегося прямо под моим жилищем, показал, какими ключами открывать какие двери и научил меня, как растапливать причудливую аргентинскую печку без риска спалить все здание дотла. Когда он ушел, я выбралась на маленькую палубу и просидела там час. Было холодно, но вид меня заворожил. С палубы я могла разглядеть все озеро целиком. Зимнее солнце низко опускалось на воду, и по этому огромному жидкому холсту разливались все оттенки голубого с оранжевым. Я ощутила полнейшую расслабленность. Мои плечи опали, из груди вырвался глубокий вздох. Он заставил меня задуматься, как долго я сдерживала дыхание.
Единственной проблемой Барилоче было то, что я не знала ни единой души в городе, кроме своего домовладельца. Обычно для меня это не проблема, но я решила, что раз уж собираюсь провести на одном месте целый месяц, не будет лишним завести парочку друзей. Я не хотела, чтобы одиночество обернулось гастрономической оргией длиною в месяц с участием пары килограммов красного мяса, галлона-другого мальбека и любовью втроем с белым, молочным и темным шоколадом. Я уже слышала чавкающие звуки, видела, как по подбородку у меня стекает красный сок, а пальцы окунаются в расплавленную карамель.
По всей видимости, хозяин квартиры подозревал примерно такое же развитие событий, и в попытке спасти свою недвижимость от надвигающейся полусладкой погибели написал мне электронное письмо на следующий день. В нем он представлял мне другого своего жильца, парня-американца, который приехал в город на месяц, так же, как и я.
«Вы оба гринго», – написал он, «и оба приехали на месяц. Я подумал, что вам надо познакомиться».
По всей видимости, этого было достаточно, чтобы оправдать наше совместное времяпровождение. Такая типичная для Северной Америки смерть от обжорства обошла меня стороной.
Пит был выходцем из Калифорнии, приехавшим сюда на месяц в «лыжнотпуск», как он окрестил свою разлуку с работой менеджера в компании «REI». Мы встретились на следующий день в «Tony’s Parrilla», тускло освещенном и до отказа набитом посетителями гриль-баре на главной улице Барилоче. Пит привел с собой друга, еще одного калифорнийца, работавшего в сфере наружной рекламы, который по удачному совпадению оказался в том же месте в то же время. Друга Пита звали Крис, и так было положено начало вывернутой наизнанку истории в духе «Трое – это компания» (представьте себе, что весь сериал был бы написан, снят и смонтирован с точки зрения Джанет и Крисси).
Пока мы представлялись друг другу, деля огромное блюдо с мясом, я прояснила для себя кое-какие моменты. Первое: мы с Питом были Джанет и Крисси. Второе: Пит стал подарком мне от богов. Я стала его поклонницей с первой же минуты знакомства, отчасти по причине того, что он обладает талантом мгновенно располагать к себе людей так, чтобы им было комфортно рядом с ним. Глаза у него, как у щеночка, карие, голова полностью брита наголо, а с обеих сторон рта пролегают глубокие складки – линии улыбки. Все в нем говорит о теплоте и дружелюбии, но есть у него и другая грань, грубоватая, душевная. Что-то в его образе подсказало мне, что он не затерялся бы на фестивале «Burning Man», я даже представила, как он танцует под транс в скафандре космонавта, предварительно закинувшись дичайшим количеством MDMA. По сути, если бы Кэрол Брэйди и Кит Ричардс по любви решили завести ребенка, то им был бы Пит. Я знаю, это трудно представить, но также трудно вообразить себе и женщину с кожей из «Cadbury Crème Eggs», – а вам это удалось, так что я вполне уверена, что и это препятствие вам покорится.
Третьим прояснившимся моментом стало то, что у Криса, с другой стороны, были ограничения. Здоровенные такие. Начинались они с его бороды, потому что… ну, все начиналось с бороды Криса. Она была предметом его мужской гордости. Она была такой густой и выглядела настолько роскошно, что походила на кошку, решившую свернуться калачиком у него на подбородке. При этом его границы простирались гораздо дальше его растительности. Казалось, что его окружают какие-то невидимые, но непрошибаемые стены. Я сразу же почувствовала, что он не из любителей обниматься. Более того, я дважды думала, прежде чем пожимать ему руку или вообще к нему прикасаться. Кажется, что в итоге я просто аккуратно похлопала его по плечу или вроде того; как бы то ни было, получилось чудовищно неловко. Но что еще остается, когда у вашего собеседника на лице сидит кошка, а вокруг него пролегает огромный ров, дополняет который ржавый подъемный мост, не опускавшийся годами? Крис не был злым, ничего такого, но он был сдержан и держался на расстоянии. А для такого открытого и прямолинейного экстраверта, как я, сдержанность и отчужденность – неизведанная территория, по которой трудно передвигаться, а посему я решила дать ему немного личного пространства.
Последним прозрением для меня в тот вечер стало то, что даже в компании новых друзей вероятность пасть жертвой собственного чревоугодия оставалась весьма высокой.
Мы сидели за столом около витрины с мясом и да, вы прочитали все правильно: ВИТРИНЫ С МЯСОМ. С этих мест открывается великолепный вид на первосортные куски мяса, так что можно просто указать пальцем на тот, который хочешь съесть. На троих мы заказали, наверное, фунтов двадцать стейков, которые нам принесли с тремя фунтами хрящей в придачу и несколькими томатами. Я поглотила примерно половину от этого и мгновенно стала завсегдатаем заведения «Tony’s». Каждый раз, когда я возвращалась в ресторан, я говорила им, что хочу сесть за мясной столик.
И хотя я всегда любила красное мясо, я обычно не вхожу в число тех хищных монстров, которые указывают поварам на понравившиеся куски плоти, прося их приготовить, а потом пожирают их, заедая помидорами. Но регулярное катание на лыжах пробудило во мне зверский аппетит. Я поймала свой ритм в Барилоче, а также узнала, что для поддержания его мне необходимо высококачественное калорийное топливо. Я не могу знать этого наверняка, но почти уверена, что именно «аппетит к жизни», который я продемонстрировала друзьям в тот вечер, стал причиной, по которой мы с Питом подружились.
Мы с ним катались вместе почти каждый день на протяжении того месяца: с момента открытия подъемников утром и до их закрытия вечером. Бо́льшую часть времени мы проводили на Сьерро-Катедраль, большом курорте, расположенном примерно в тридцати минутах езды от Барилоче. Крис присоединялся к нам там примерно раз в неделю. У него была другая повестка дня – предполагавшее затворнический образ жизни и уединенное исследование гор, окружавших Катедраль.
Нам с Питом потребовалось всего несколько дней, чтобы выработать основную последовательность действий – которую мы в попытке полностью погрузиться в испанский называли нашей «рутин-о». Каждое утро я просыпалась в 7.20, делала завтрак, варила исключительно крепкий кофе и разогревала маленькие мышцы подошв ступней мячом для лакросса, который прихватила с собой как раз для этой цели. В 8.00 я хватала свой рюкзак, вешала себе на плечо лыжи и ботинки и шла за угол на автобусную остановку. Пит поджидал меня там, приветствуя мое появление широкой улыбкой и зажженной сигаретой, торчавшей из уголка рта.
«Доброе утречко, chica, – говорил он, а затем, указывая на сигарету, добавлял: – Раз уж мы в Аргентине».
Когда приезжал автобус, мы запихивали себя и свое снаряжение внутрь, где уже находилось человек пятьдесят, а то и больше аргентинцев, ехавших на работу, и горстка лыжников, направлявшихся на гору. Пока автобус трясся по дороге, наши умы занимала одна-единственная мысль: как бы остаться в вертикальном положении и удержать свои вещи. Но как бы мы ни старались, время от времени какой-нибудь элемент экипировки взлетал в воздух, словно в наших руках детонировала какая-то лыжная бомба. По приезде на курорт мы выгружались из автобуса и затем локтями прокладывали себе путь через толпу людей, собравшихся в кучу – вместо того, чтобы встать в очередь – у стартовой точки подъемника. В Южной Америке каким-то образом получается так, что толпа людей распределяется быстрее, чем организованная очередь.
