В супермаркете Вильхельм отоварился быстро: плавленые сырки, рыбные консервы в томате, рыбные консервы в масле — это уже случайно, перепутав банки, но не возвращаться же! — черный хлеб, горчица и две двухлитровые бутылки газировки — после температуры и эликсиров давил сушняк.

Продавец в мясной лавке был чрезвычайно приветлив и именовал Хельма «господином бароном», что раздражало, но не так сильно, как в первый год после свадьбы — тогда в каждом обращении слышалась насмешка, а сейчас стало всё равно. Его Королевское высочество барон Кёллен привык.

Приказав завернуть пару стейков, Вильхельм прилип к витрине с требухой. Тратить на дворняжку хорошее мясо он не собирался — «вкусненькое» расшифровывалось как обрезки, кости, почки и прочий ливер.

— Превосходный набор на холодец! — заметив направление его взгляда, зачастил продавец. — Берите, господин барон, не пожалеете. Специи и желатин — в придачу.

— Холодец? — Хельм удивленно всмотрелся в поднос, на котором лежали какие-то странные запчасти птиц и животных: уши, шеи с головами, крылья, хвосты, ноги с копытами. — А это?..

— Индейка, свинина, говядина. Идеальное сочетание, господин барон.

Когда-то давно, в казарме Корпуса, на пьянке, Вильхельму довелось закусить водку холодцом. Помнится, это было вкусно, а притащивший миску пилот говорил, что варить холодец совсем нетрудно.

— А как его готовить?– спросил у продавца Хельм, чьи воспоминания закончились на расплывчатом «нетрудно».

Выяснив, что изготовление действительно не требует никаких усилий — залить водой, закипятить, и кипятить, кипятить… — он велел упаковать набор и прилагающиеся к нему специи. Эрлих должен был прибыть с Кеннора в воскресенье вечером, свободные сутки требовалось чем-то занять, и барон Кёллен решил посвятить это время кулинарным экспериментам и поеданию их плодов. Или — если плоды выйдут неудачными — скармливанию их дворняжке.

Забирая пакет с покупками, Хельм почувствовал легкий укол совести. Состояние здоровья позволяло погрузиться во флаер, добраться до Большого Дворца, поздравить императрицу с днем рождения, выслушать жалобы супруга на тягомотину официальных обедов и ужинов, утешить, разделить с ним ложе… но…

Вильхельм любил и уважал Эрлиха. Он бы не задумываясь, пожертвовал собой — закрыл мужа щитом и телом от покушавшихся, последовал за ним в изгнание — на край глухой колонии, в шалаш, разделил бы с ним тюремную камеру, лег под пытки, чтобы принять боль на себя, но добровольно поехать на Кеннор?..

«Пусть с братом пообщается».

К двенадцати ночи холодец почти сварился — Хельм и дворняжка, пробравшаяся в кухню, определили это по дивному аромату и плавающим в бульоне кускам мяса, которые отвалились от костей.

— Надо было рецепт в телефон записать! По-моему, продавец сказал — морковку варить полчаса, а потом добавить желатин. Или час варить? Или с желатином варить? Не помню…

Зазвонившему телефону Вильхельм сначала обрадовался, потом, глянув на номер, приуныл. Вряд ли зять, потомственный аристократ и главнокомандующий силами ВВС, знал, сколько времени положено варить морковку в бульоне.

Судя по голосу, Ансельм был нетрезв — разговаривал слишком медленно, тянул некоторые гласные, а некоторые согласные просто игнорировал. Слово «противопростудный» он выговорил только с третьей попытки, а общий ответ: «Всё пью, у меня всё хорошо», слушать не желал. Желал повторить все этапы предыдущей беседы — температура, насморк, самочувствие, приём эликсиров.

Уверив Ансельма, что насморк прекратился — «как рукой сняло, даю слово чести» — Хельм вдруг сообразил простую вещь.

«А зять-то не в Нератосе! Где-то тут, на Мелене. Сидел бы в Малом Дворце — позвонить не смог. Через Врата только смс летит. Интересно, с кем же он день рождения тёщи так хорошо отмечает?»

Догадки у Вильхельма были. Несколько раз он видел, как из флаера Ансельма на крышу Генштаба выбирается симпатичный молодой человек в штатском — светловолосый, тонкокостный, гибкий, как хищная ласка. Незнакомец забирал с сиденья ноутбук, вместе с Ансельмом шел к лифтам, а потом покидал здание через черный выход — Хельм от нечего делать слонялся по крыше и засёк. Засечь засёк, но ни с кем этот факт обсуждать не стал. Даже с Эрлихом.

На втором круге разговора — снова температура, снова насморк, снова самочувствие — Вильхельм потерял терпение и решил сменить тему.

— Послушайте, Ансельм, — игнорируя очередной вопрос, проговорил он. — А вы когда-нибудь холодец варили? Меня конкретно морковка интересует. И надо ли кипятить желатин.

Зять замолчал. И молчал так долго, что Хельм обеспокоился — не нашел ли Ансельм в его словах какой-то второй смысл, и не последует ли сейчас пьяный вызов на дуэль. Завтра-то всё утрясётся, но нервы…

— Я сам — нет, не варил, — наконец отозвался зять. — А что? У вас какие-то проблемы с морковкой?

— Не то чтобы проблемы…

— Подождите, я передам трубку.

Любовник Ансельма поначалу разговаривал сдержанно — видимо, тоже искал второй смысл или подвох, потом оттаял, проконсультировал Вильхельма по всем сомнительным пунктам, посоветовал поставить чуть тёплые миски с бульоном сразу в холодильник — «если сразу не застынет, потом уже не застынет, господин барон» — и предложил звонить зятю, если возникнут какие-то непредвиденные трудности.

К двум часам ночи уставший и липкий Хельм сунул в холодильник четыре миски бульона с морковкой и кусками индюшачьего мяса, выгнал за порог обожравшуюся свиными ушами дворняжку, завернул в пакет часть костей и, бросив на произвол судьбы грязную посуду, отправился в душ. Спать хотелось неимоверно, о кулинарном эксперименте он уже сожалел, но внутренний голос успокаивал: «Завтра мнение переменится».

Перед тем, как улечься, он осмотрел прикроватный столик, поморщился, вспомнив отвратительный вкус противопростудного эликсира, взял два флакона, вылил их в унитаз, спустил воду, чтоб уничтожить следы преступления, а пустую тару с чистым сердцем выбросил в мусорное ведро.

Рев флаера пробился сквозь сон, заставил оторвать голову от подушки и прислушаться. Неизвестный пилот сделал круг над городком, ушел в сторону… нет, вернулся.

«Вернулся и приземляется на нашу площадку!»

Вильхельм продрал глаза, глянул на часы — пять утра, кого это принесло? — встал, замотался в одеяло и побрёл к входной двери, собираясь встретить незваного гостя потоком нецензурной брани. Ожидаемого звонка он не услышал. В замок воткнули ключ, поскрежетали, и, с некоторым усилием провернули. Дверь распахнулась, и в прихожую вошел Эрлих. Взъерошенный, пьяный и чем-то недовольный.

Они уставились друг на друга с искренним удивлением. Хельм не предполагал, что муж явится домой в такую рань, а тот не ждал, что его будут караулить в прихожей. Когда молчание стало казаться почти оскорбительным, Вильхельм решился на вопрос:

— Что-то случилось?

— Еще не знаю, — растягивая слова, ответил Эрлих.

— Войну кому-то объявляем?

— Нет, — супруг сделал шаг вперед и принюхался: — Фу, а рыбой прёт… чем ты тут занимался?

— Холодец варил. И консервы рыбные ел, потому что мясо лень жарить было.

Эрлих недоверчиво покачал головой, отстранил Хельма с дороги, прошел в спальню, осмотрел кровать и зачем-то обнюхал подушки. Видимо, постельное бельё тоже пахло рыбой — уж больно брезгливой стала гримаса.

Дальнейшие действия мужа поставили Вильхельма в тупик. Эрлих заглянул в шкаф, обследовал туалет и ванную, и, не найдя там ничего, заслуживающего внимания, отправился на кухню. Там он открыл холодильник, взял с боковой полки початую бутылку водки и плеснул грамм сто в первую попавшуюся чайную кружку. Не проверив, вымыта она, или нет.

После этого Хельм испугался всерьез. Водку муж пил редко — правильнее сказать: пил, только если его принуждали обстоятельства. Но их кухня не «Дикая дивизия», и сегодня — точнее, уже вчера — день рождения императрицы, а не Юргена. Да и в дивизии Эрлих внимательно следил за чистотой предлагаемой посуды.