- Чокнемся!
Выпили. Снова закусили. Похрустели соленым огурчиком. Тищенко качал головой, крепко упираясь локтями в стол:
- Я, брат ты мой, сменный мастер. Ну, провинился, бывает, а почему меня одного ругать, а? Так и живем, водочку пьем.
- Да, жизнь! - поддакнул сосед.
Тищенко долго и скучно рассказывал, как ему сегодня попало, как год назад он разошелся с женой.
- Так сходитесь, - посоветовал сосед. - Я вот с женой тоже как кошка с собакой первое время жил, а потом попривыкли друг к другу, начали уступать, и, глядишь, веселей стало.
Тищенко пошарил в карманах: больше денег не было, а выпить хотелось еще, и он выругался. Сосед понял его:
- Что, еще хотите? Хватит, ей-богу хватит. Я тоже воробей стреляный, вижу… В самой вы норме…
- Ну да, в норме!..
- Вот выпейте со мной, если хотите. Да ничего, не стесняйтесь, я человек простой, рабочий, со мной этих «мерси» не надо… Ваше здоровье!
Что было потом, Тищенко помнил плохо. Новый знакомый взял еще пол-литра, а после, кажется, он же и доставил его до дверей дома. На прощание Тищенко, качаясь, нацарапал на листке бумажки свой телефон.
- Я тебя… - бормотал он, - я тебя еще… поблагодарю… Мы с тобой… мы с тобой в ресторан пойдем. Вот пятнадцатого получу зарплату и пойдем, а? Звони - и пойдем, а?
Наутро он мучился головной болью.
Пятнадцатого вечером Тищенко позвонили на работу. Он долго не мог попять, с кем разговаривает, потом вспомнил, покраснел и фальшиво протянул:
- A-а, это вы! Узнал, узнал. Где же мы с вами встретимся?
Ему очень не хотелось идти, но надо же было отблагодарить товарища.
В ресторане они посидели недолго и пили не много, но зато самый дорогой коньяк. Официант принес счет, - оказалось, что-то около восьмидесяти рублей.
Тищенко хотел было расплатиться, но внезапно почувствовал, как кровь отхлынула у него от лица и сразу онемели губы.
- Слушайте, - прошептал он. - Меня обокрали. Всю получку. В трамвае, наверно…
Официант неподвижно стоял у столика и ждал…
Служебного пропуска у Тищенко тоже не оказалось, его, надо полагать, выкрали вместе с бумажником. Он оставил официанту паспорт, пообещав сегодня или завтра утром занести деньги. На улицу он вышел сам нс свой, но хмель с него как рукой сняло.
- Сейчас никого из знакомых нет дома, денег не занять… Вы простите меня, что всё так вышло.
- Да ради бога. И у меня, как на грех, денег нет.
Тищенко стал прощаться.
- А сами-то как две недели жить будете? - спросил новый знакомый.
- Ну, обращусь в кассу взаимопомощи, выкручусь как-нибудь.
- Вот что, у меня здесь неподалеку теща живет, из деревни приехала, дом там продала. У нее деньжишки водятся, она, может, одолжит. Сходим? Попытка не пытка.
И Тищенко согласился.
Они дошли, и знакомый, усмехнувшись, сказал:
- Вы подождите меня здесь, я - мигом. А то характер у моей тещи…
Он вошел в подъезд, а Тищенко ходил возле дома, сжимая от бессильной досады кулаки. Верно говорят, - беда никогда не приходит одна.
Минут через пять новый знакомый вышел. Он казался смущенным.
- Понимаете, не дает… Говорит, откуда я знаю вас, мало ли какого ты пьяницу приведешь, а потом ищи ветра в поле.
- Ну, я тогда пойду…
- Она, понимаете, расписку просит… Чёртова баба!
- Расписку? Ну, я могу дать расписку. Через месяц верну все деньги.
Тут же, на улице под фонарем, он написал на листке из записной книжки несколько слов, спросил, как тещина фамилия и инициалы, и расписался. Знакомый ушел и вернулся уже с деньгами.
- А в милицию вы всё-таки сообщите о пропаже, - посоветовал знакомый.. - Всё-таки воровство, да к тому же - служебный пропуск…
На этом они и расстались.
Найт полагал, что теперь завербовать Тищенко будет нетрудно.
А Виктор Осипович приносил первые новости. В расчетный отдел действительно надо было ходить через литейный цех, причем иногда - в обеденный перерыв и в пять, после работы, - в цехе почти никого не было. Проходить можно было возле опок, от которых поднимался легкий сиреневый дым. Турбину Виктор Осипович видел. Ему еще неясно было, что задумал Найт, а тот в открытую потешался над недогадливостью и скудоумием своего подчиненного.
Вечером Найт предложил ему прогуляться. На берегу пруда, лениво развалившись на теплой, пряно пахнущей траве, Найт спросил как бы невзначай:
- Как у вас с желудком? Катар, язва, например…
- Нет, нет, - испуганно отозвался Виктор Осипович.
- Ну, считайте, что есть… с этого часа. Будете носить на работу порошки, сделайте сами из муки с сахаром, что ли… И каждый день приносите на работу бутылку ессентуков, номер семнадцатый. Приучите своих сослуживцев к тому, что, идя на обед, задерживаетесь, чтобы пить свои ессентуки. Когда приступают к отливке новой турбины?
- Не знаю.
- Ну, не важно пока. Вы меня поняли?
Виктор Осипович покачал головой, - он не улавливал связи между мнимой язвой желудка и новой турбиной. Найт казался ему то сумасшедшим, то дьяволом во плоти с его недоступной человеческому разуму бесовской хитростью.
- Вы всё-таки не разведчик, - тихо сказал Найт.
С минуту он смотрел на небо, заложив руки за голову, будто бы наслаждаясь отдыхом.
- Полстакана жидкости в опоку с остывающей сталью… Разве это вам не ясно? - И зажмурил глаза, словно желая кончить неприятный разговор с подчиненным, который обязан понимать начальство с полуслова. Это был старый прием: сталь, в которую попала вода, начнет крошиться при обработке.
Найт не знал, что именно сейчас, в этот момент, Курбатов проверял в отделе кадров списки людей, поступивших на комбинат в последние дни. Трудно было в чем-либо заподозрить шестидесятилетнего пенсионера-вахтера, или троих девушек, окончивших ремесленное училище, или нового начальника инструментального цеха, переведенного сюда с одного из уральских заводов-гигантов. Внимание привлек рабочий литейщик. Литейный цех - это центр комбината, его краеугольный камень, и здесь надо приглядеться внимательней. Курбатов записал фамилию нового литейщика и, возвращая секретарю отдела кадров учетные карточки, спросил:
- Это все?
Она кивнула. Она не счала, что есть еще одна учетная карточка, которая оформлялась в эту минуту, и что, быть может, она заинтересовала бы Курбатова больше.
Нового литейщика Курбатов увидел сначала издалека: тот стоял возле печки, опустив темные очки и разглядывая кипящий металл через лётку. Наступило время литья, - в цехе это всегда самые оживленные минуты. Новичок работал четко. Курбатов слышал, как техник Морозов, отошедший в сторону с мастером, вытирая платком вспотевшее лицо, сказал с довольным видом:
- Значит, говоришь, нашего полку прибыло?
А Виктор Осипович приносил на работу ессентуки и, скрывая отвращение, два раза в день пил горько-соленую, неприятно пахнущую воду.
- Хотите? - любезно предлагал он сотрудникам. - Прелесть.
Одна из женщин попробовала и скорчила гримасу.
- А между тем, - с равнодушной назидательностью заметил Виктор Осипович, - очень полезная вещь.
И выпил еще полстакана.
Сотрудники, глядя на его сухое, тощее лицо с резкими морщинами, идущими от кончиков рта к подбородку, уверились в том, что у него нелады со здоровьем. Никто даже не оборачивался, когда по гудку, возвещавшему перерыв, Виктор Осипович доставал свою бутылку, торжественно наливал в стакан и разглядывал на свет пузырящуюся жидкость. Он уходил из отдела последним.
3
Между тем Найт решил, что время для решительного разговора с Тищенко пришло. Не в многотиражке, а в городской газете появилась большая критическая статья, где резко говорилось о недостатках на комбинате и в качестве примера приводился срыв скоростной плавки по вине сменного мастера Тищенко.
Найт позвонил Тищенко; тот был дома. «Да, да, заходите, деньги у меня есть, премию дали за прошлый квартал». Найт поехал к нему.
