Хиггинс обрадовался:

- А, это вы! Мы, кажется, выпивали в ресторане…

- Вы арестованы, - шевельнул бровями знакомый.

- Что? - Хиггинс почувствовал, что от колен поднимается мелкая противная дрожь и ему никак не унять ее. - Слушайте…

- Машина ждет на улице, мистер Хиггинс, - сказал Звягинцев.

Курбатов так и не дождался ни Белова, ни Хиггинса. В доме он оставил двух бойцов, а сам с Брянцевым и с третьим бойцом помчался в город. Из проходной он позвонил Звягинцеву. Тот оказался у себя. «Полковник Ярош собирается допрашивать Хиггинса, товарищ майор. Белов? Нет, нет, его не было с Хиггинсом». Курбатов обернулся к Брянцеву: «Немедленно поезжайте назад, в Горскую, и ждите его там, очевидно они встретились в поезде». Брянцев уехал, Курбатов пошел к Ярошу…

Брянцев остановил машину на прежнем месте и прошел к дому пешком.

По Деповской шло несколько человек, очевидно только что слезших с поезда. Брянцев дал им обогнать себя и обернулся: нет, сзади никого. Он вошел в калитку. И не знал, что сзади всё-таки был человек, жался к забору, выглядывал из-за дерева и видел, куда пошел Брянцев. Тогда человек побежал прочь, через совхозные огороды, кружным путем, и уже светало, когда он вышел на шоссе и просигналил попутной машине. Его взяли. Он сидел один в кузове и вздрагивал, а потом тихо-тихо засмеялся, прикрывая ладонью рот, будто бы кто-то мог услышать его смех. Он радовался, что ушел, а потом его снова начало трясти. «Хорошо, что документы и деньги со мной, надо начинать новую жизнь. Если у меня будет обыск, они найдут только паутину под полом да слоников на комоде… Мраморных слоников, «приносящих счастье»!»

Курбатов ожидал увидеть Хиггинса таким же вялым, подавленным неудачей, каким был Скударевский. Однако Хиггинс вошел в кабинет полковника Яроша и сел, всем своим видом стараясь показать, что ему абсолютно всё равно, где сидеть - в ресторане за столиком или в кабинете следователя. Курбатов, стоявший позади Яроша, отметил ту развязность, с какой Хиггинс закинул ногу на ногу и взял без разрешения папиросу из полированного ящичка на столе Яроша. «Рисуется, - подумалось ему, - набивает себе дену. Нелегко же дается ему эта рисовка. Это от отчаяния, вялость наступит после».

- Начнем игру? - спросил Хиггинс.

- Вас привели сюда не играть.

- Значит - на чистоту? - он нервно усмехнулся. - Не всё ли равно, как пойти в расход - после исповеди или не исповедуясь.

Курбатов снова подумал: хитер, да весь как на ладошке.

Ярош ответил Хиггинсу, словно подхватив мысль майора:

- А на что вы рассчитывали, когда шли? Не на то, надеюсь, что мы дадим вам домик за городом и грядку с тюльпанами?

- Я американский подданный. Вы не имеете права, в конце концов, применять ко мне ваши законы. Я случайно очутился у вас.

- Вы всё-таки начинаете игру, Хиггинс? Ну, хорошо, предположим, вы случайно попали в страну, пограничную с нами, ведь вы приехали туда в качестве миссионера? А как вы оказались в Советском Союзе? Объясните.

- Я заблудился. На лодке поехал ловить рыбу. Это было еще до рассвета. В тумане потерял направление, пристал к берегу и… попал к вам.

- Что ж, почти правдоподобно. Только вот вашей лодки мы не нашли. Видимо, ее кто-то увел обратно. На это что скажете?

- Вот уж не знаю! Течением, вероятно, унесло.

- Нет, это не пойдет. Течение на озере слабое, и - вдоль советского берега… Не сходится, Хиггинс! Тем более, что вы прошли по ручью… Кстати, вот ваша карта, лупа, компас. Это же ваши вещи? Как же вы могли заблудиться?

Хиггинс недовольно и недоверчиво повертел в руках свой компас:

- Да, да, это действительно мои вещи. Но я не умею пользоваться ни компасом, ни картой. Когда сошел на берег, то попросту выкинул их.

- Пусть будет так, хотя и наивно. А почему вы не пошли прямо в сельсовет, или на заставу, или в любой населенный пункт и не заявили, кто вы и откуда?

Хиггинс молчал, разглядывая свои аккуратные ногти, потом он глуповато и в то же время стыдливо сказал:

- Мне захотелось посмотреть, как живут русские. Я думал воспользоваться подвернувшимся случаем…

- Это что же, опять случайность? И также вы случайно зашли на телеграф и дали телеграмму случайному знакомому?

- Я никому никакой телеграммы не посылал.

- Хиггинс, ну к чему так смешно врать? Или вы хотите сейчас узнать свой почерк на бланке? Правда, телеграмма подписана женским именем, но почерк-то ваш!

- Ладно, я согласен кончать игру. Видно, вы следили за мной от самой границы. Но я деловой человек и знаю, что мои сведения вам нужны.

Курбатов усмехнулся.

Ярош взял чистую бумагу. Первый вопрос, заданный Хиггинсу, касался его прошлого, и он рассказал о нем бегло. Трудно было по этому ответу судить о Хиггинсе как о старом и опытном разведчике.

- Вы скромничаете. Почему бы вам не рассказать о своих похождениях в Праге и Эльблонге?

Хиггинс почувствовал, что они знают о нем много, слишком много, и действительно, чего доброго, дело кончится плохо. Он побледнел; эта внезапная бледность не скрылась ни от Яроша, ни от Курбатова.

- Расскажите, почему вы пришли в ресторан «Северный»?

- Полковник Роулен сказал, что я должен встретиться с официантом. Никодимом Сергеевым. О том, что эта встреча состоится, полковник узнал недавно. Сигнал был дан из Солнечных Горок объявлением в районной газете.

- Зачем вы приехали?

- Установить связь с группой.

- И только?

- Да.

- Мы не так наивны, Хиггинс, ради одной связи вас не стали бы посылать.

- Нет, я ничего не должен был делать сам. Я отказался от всяких дел, с делами легче проваливаются.

- Ну, такие «бездельники», как вы, у нас тоже не особенно-то долго гуляют. У вас были задания группе?

- Нет, не было.

- Хорошо. Что вы знаете о группе, с которой вы должны были связаться?

- Ничего. Ровно ничего. У меня был адрес ресторана.

- Но вы там никого не нашли. Что вы делали дальше?

Хиггинс послушно рассказал, как он пришел в обувной магазин и получил там адрес. Хиггинс юлил. Он говорил то, что, по его мнению, было уже раскрыто. В остальном он решил запираться, отнекиваться. «В конце концов, - думал он, - должен же я приберечь что-нибудь на крайний случай, глупо было бы выложить им всё сразу». Курбатов дослушал ответ и, выйдя из-за стола, остановился перед Хиггинсом.

- И вы решили поехать к ночи… - начал было Курбатов, но, заметив мгновенный испуг в зрачках Хиггинса, оборвал себя и проверил, что же он сказал такое особенное, отчего Хиггинс мог испугаться, но так и не нашел, и решил, что лучше всего будет поддержать этот испуг. - Говорите правду, Хиггинс!

Уж не было больше развязного Хиггинса. Весь опустившийся, он напоминал сейчас Курбатову виденных им еще в детстве кукол в заезжем театре: только что кукла играла, хлопала в ладоши, пела, плясала, и вот после представления она лежит, прислонившись к ящику, недвижимая и немая. Хиггинс с трудом разжал рот и попросил воды. Звягинцев подал ему стакан, и тот выпил его залпом; крупные капли, стекая по подбородку, падали на лацкан пиджака, за ворот, он не замечал этого.

- Но я… Я всё-таки не знаю группы. Я знаю одного только О’Найта, мы с ним учились вместе… Я ехал к нему.

Только тут Курбатов догадался, в чем дело, почему сказанная им вскользь фраза так испугала Хиггинса, и все прежние раздумья словно бы озарились сразу; сразу всё встало на свое место.

«Вы решили поехать к ночи?» - спросил Курбатов; ну да, ночь по-английски «Найт». Что ж, это случайность, но она закономерна, в конце концов, если разобраться… Нет больше Васильева, нет больше фон Белова, прибалтийского немца, есть О’Найт, американец, двойной шпион; так и запишем.

Так вот почему они затаились на время войны и начали «раскачиваться» только несколько лет спустя! Американец не стал работать на немцев, он ничего не объяснил ни Скударевскому, ни остальным, надо думать. Он попросту приказал им осесть до лучших времен. Эти времена пришли, но не было связи, резидентуры, постоянного руководства из одного центра, быть может - денег.