Данный вывод имеет важное значение для теории этнической агрессии, особенно для понимания того, почему в межэтнических отношениях люди порой становятся чрезмерно агрессивными, а иногда терпят даже очень сильные фрустрации. Интенсивность и длительность межэтнической агрессии намного больше, и эта агрессия намного разрушительнее тогда, когда агрессор не предвидит возможность получения отпора. Поэтому если этнос желает предотвратить дальнейшие агрессивные поползновения другого этноса, и если имеет возможность, должен отвечать на агрессию равноценной или даже более сильной агрессией.
Государственный террор по отношению к своим гражданам, а тем более к подчиненным этносам, достигает разрушительной силы и масштабов геноцида именно потому, что правители не видят для жертвы какой-либо возможности дать им равноценный ответ. Именно так было в Турции в 1915–1923 гг. при решении армянского вопроса путем организации геноцида, именно так они поступают в 90-е годы с курдами. Этот же механизм усиления межэтнической агрессии действовал в фашистской Германии во времена правления Гитлера, когда главари этой страны организовали массовое избиение еврейского населения (около 6 миллионов жертв!).
Мы полагаем также, что во многих случаях одной из основных причин переноса межэтнической агрессии во внутриэтническую сферу и ее применение здесь является то, что человек или группа боятся представителей вражеского этноса, зная, что от него обязательно получат отпор. Свою агрессию в таких случаях они переносят на своих соплеменников, которых считают менее опасными для себя, хотя это их ожидание не всегда оправдывается.
Еще одним частным проявлением рассматриваемого явления можно считать следующее: лидеры страны, потерпевшей поражение на войне с другим государством, становятся чрезмерно строгими к гражданам своей страны и устанавливают авторитарные порядки. Правда, бывает и по-другому, и это требует объяснения: лидеры победившей страны тоже очень строго обращаются со своими гражданами, даже с бывшими солдатами, обеспечившими им победу. Так поступил, например, И. В. Сталин с советскими гражданами после победы над фашистской Германией. Сразу же после войны он начал новую волну репрессий[232].
Однако предвосхищение наказания или мести не всегда предотвращает действия агрессора. Как повседневные наблюдения, так и специальные исследования показали, что когда люди очень сильно возбуждены, предвосхищение и другие когнитивные опосредствующие процессы даже не успевают развернуться: под влиянием фрустратора человек немедленно отвечает агрессивными действиями. Это имеет место при переживании аффектов: сильнейшего гнева, оскорбленности, а также при большой интенсивности желания нанести другому вред. Эти результаты тоже очень важны для понимания механизмов этнической агрессии. Когда сила межэтнической агрессии достигает очень высокого уровня, сочетаясь с ненавистью и гневом, тогда когнитивные процессы человека тормозятся или, даже в определенной мере развертываясь, не создают противоположной силы, способной предотвратить агрессию. Агрессия становится безудержной и разрушительной. Массовые агрессивные действия, вплоть до геноцида, должны рассматриваться не только как результат действия патологических маньяков и садистов, хотя и это нередко имеет место. При объяснении таких явлений следует иметь также в виду результаты исследования нормальных психологических механизмов агрессии и тех причин, по которым внутренние тормозящие механизмы не действуют.
В. Заметность признаков страдания жертвы
Исследования эмпатии и психологии оказания помощи нуждающимся показали, что люди с большей готовностью идут на помощь другому, когда непосредственно воспринимают признаки его страдания (выражение лица, голос, просьбу о помощи и т. п.)[233]. Исходя из этого твердо установленного в многочисленных экспериментах вывода можно было предположить, что восприятие признаков страдания жертвы и переживание с ней эмпатии приводит к торможению агрессии. Иначе говоря, переживание эмпатии несовместимо с агрессивным поведением[234]. Исследования в целом подтверждают правильность этого вывода, но и здесь есть исключения. Так, еще в 1970 году Фишбах высказал мысль, что в некоторых случаях восприятие признаков страдания жертвы усиливает агрессию, т. е. является положительным подкреплением для поведения агрессора. Эта, на первый взгляд парадоксальная реакция, как мы полагаем, зависит от следуюших факторов: а) жертва действительно в чем-то виновата и, с точки зрения агрессора, должна понести наказание. Признаки ее страдания показывают агрессору, что его действия достигают цели; б) если агрессор – садист, т. е. имеет сильнейшую агрессивную (внутреннюю) мотивацию, то он будет наслаждаться признаками страдания своих жертв. У них признаки страдания жертвы вызывают не сострадание, а садистическое наслаждение.
Поскольку современный человек, имея в своем распоряжении разнообразные и очень эффективные орудия смерти, может истязать и убивать людей совсем не видя их, агрессивность людей, а тем более политических лидеров мощных государств и толп, становится чрезвычайно опасной. Эти закономерности следует учесть при исследовании межэтнической агрессии и способов ее предотвращения.
§ 8.4. Жертва и агрессор
Отношения между агрессором и жертвой сложны как в повседневных отношениях внутри этноса, так и в межэтнических отношениях. Встречаются различные варианты и конфигурации этих отношений. Рассмотрим некоторые из них.
А. Ненависть
Когда агрессор применяет насилие к своей жертве, особенно когда насильственные действия повторяются или принимают систематический характер, у жертвы формируется ненависть к агрессору. Это активное состояние, мотивирующее ответные агрессивные действия. Это психологическая готовность к ответной агрессии, для реализации которой, естественно, нужны соответствующие условия.
Ненависть к врагу и ответная агрессия, месть за нанесенную обиду и боль – вполне естественные и нормальные реакции на нападение извне. Можно, конечно, сказать, что неагрессивные реакции могли бы во многих случаях быть более эффективными и адаптивными. Это так. Но мы ведь не можем требовать даже от самого нормального и зрелого человека холодного расчета в состоянии сильнейшего гнева.
С этой точки зрения психологически вполне правомерны и нормальны действия смелых представителей угнетенных народов против своих поработителей. Так, начиная с 80-х годов XIX века на всех территориях Западной Армении, долгие века оккупированных турецкими захватчиками, началась активная национально-освободительная война. Когда все мирные средства были исчерпаны, ходатайства западных держав и России не возымели действия, а турецкое руководство лишь ожесточило репрессии и санкционировало массовую резню армян, у народа осталось только одно средство борьбы – вооруженное выступление против врага. Армянских бойцов вдохновлял пример балканских славянских народов, которые тоже поднялись на освободительную войну и, с помощью России, обрели политическую независимость. В подобных случаях, когда само существование народа оказывается под угрозой, месть вполне оправдана. После геноцида армян в Турции (1915–1923) организаторы этого преступления, главари младотурков, остались живы и эмигрировали из страны. Но некоторых из них армянские мстители обнаружили в разных странах и уничтожили: бывшего министра внутренних дел Турции Талаата – в Германии убил С. Тейлерян[235], бывшего министра Энвера, который приехал в Среднюю Азию для организации борьбы басмачей против России, 4 августа 1922 года застрелил офицер Акоп Мелкумов. Таких примеров много. Эти акты – продолжение национально-освободительной войны, и зря турки стараются представить их в качестве обычных террористических действий. Подобные акты, конечно, не решают вопрос об освобождении родины, но обеспечивают психологическую готовность народа, его боевой дух, для продолжения борьбы. В настоящее время национально-освободительную борьбу против Турции ведет многомиллионный курдский народ, бойцов которого турки и их друзья тоже называют террористами.
