– Вы будто оправдываете… уже.

– Оправдание?.. любимое слово предателей. Хотя есть вариации. Вот женщины порой оправдывают рождение черного ребенка большим количеством съеденного шоколада. Простите, свободой отношений, – спутник усмехнулся. – У сильного пола оправдания попроще.

Полина опешила, однако тут же взяла себя в руки:

– Но поступок по совести – тоже взвешивание, сами сказали.

– Так и есть. И не поверите – совесть может перевесить. Однако, легче нет ее на свете. Редчайший случай. Остальное всё весомей, тяжелее. Простите – нужнее и полезней. Голь на выдумки хитра, кажется так? Решаем просто и легко. Вот, к примеру, благородство – оно порой вредит, разбой же – через раз полезен. Как уравнять их? В чём? Беритесь!

– Да что ж она тогда такое – совесть? Если забота о семье, там, людях, справедливости… становится ей чужда?

– Простите, женщина та – ждет. Вы держите меня в ущерб.

– Ну, пусть она потерпит, а не я! Сами же обещали – никто не может помешать…

– На слове пойман… будь по-вашему – считаем перевесило то, нужное.

Полина вспыхнула и поджала губы. Скажите, – после глубокого вдоха спросила женщина, – а узники совести… кто тогда они?

– Не было с начала времен, – ответил мужчина. – Несовместимы. Как совесть гения и ложь ради успеха! Талантливый обман и доброта как цель.

– А как же… «блаженны миротворцы»? Так, по-моему, в Библии?

– Миротворцы, а не освободители. Избавлять одних от гнета других – дело совести тех, «других». И коль идете вы на преступление ради чьей-то свободы – причем здесь совесть? Ведь та «свобода» выдумана жанром – всё той же, «новой» постановки. Освободители становятся убийцами. Всегда и непременно. У них в руке нож… для «угнетателей» рабов, а в голове ненависть к тем самым угнетателям. Из тех же. Которых считают, как бы помягче выразиться… «неразумными», а себя исключительными и «в праве» угнетать. Помните Достоевского? «…или право имею»? Борьба за справедливость благородна внешне, но способы и кровь в ней неразлучны.

– Так что же? Отказаться?! – Что-то в Полине сопротивлялось. – От всего такого?

– Отречься от крови.

– Да разве я за то?! И люди так не думают!

– Увы, за то. Но верно – так не думают. У телевизора, у плитки шоколада, на курорте и… даже, помнится, когда-то на голгофе. Везде оправдывали пули для злодеев.

– Да ведь ублюдки!

– И по-христиански! – мужчина утвердительно кивнул.

Полина потупилась.

– Ну, вот и первый шаг от шоколада, – натянутая улыбка спутника не объясняла ничего. – Пожалуйте туда, – он кивнул на старинный дом в глубине переулка. – А мне все-таки пора, простите. – И развел руками.

– Но у меня столько вопросов!

– Я в них тону и сам. И забываю слова… из песни.

– Какие еще слова?

– «Самое главное – сказку не спугнуть». И ждет меня осень в Иркутске – далеко не «…цветущий, в акациях город…».

– Ну почему же?.. – Полина сглотнула. – Есть и такие слова:

– Любимыми были… любимых манили… не дрогнув, любимых легко мы забыли… – кажется, так дальше?

– Вы жестоки…

– Говорю же – забываю. А искать ответы давайте вместе. Надеюсь, вы поможете и с долгами мне? Ну, при случае?

Мужчина как-то торопливо, словно боясь продолжения расспросов, повернулся и пошел к дверям скошенного угла того самого старинного дома. Полотно скрипнуло, незнакомец замер, с опаской посмотрел на него и… неожиданно обернулся:

– Но помните! Тринадцатый месяц начался! А смерть в России к счастью, лишь пролог!

Полотно недовольно скрипнуло во второй раз, оставляя нашу героиню одну. Полина растерянно подошла к дому. Двери оказались нарисованными. Наверху висела табличка: «Графский проезд» – место, где снимались «Неуловимые мстители».16

«Кто они? Эти «неуловимые»? – грустно подумала женщина и только тут обратила внимание на небо – непривычно зеленый купол, уже темнеющий с одной стороны, опускал на город сумерки. Опустошение, нахлынув, погасило мысли.

«Графский проезд» – прочитала еще раз Полина и посмотрела вглубь мостовой меж двух старых домов с полукружием окон из плохо тесаного камня. Шелест платанов в сквере за спиной – вот, пожалуй, и всё, что оставалось с ней от мира ее прошлого.

«Что ж, надо идти…», – это она уже понимала. Шелест утих. Женщина побрела вдоль стены. Миновав унылый проем разлапистой арки, уводящий во двор, Полина вышла на второй угол дома – такой же скошенный, как и тот, позади, в котором скрылся ее загадочный спутник. Подумав, она перешла через мостовую к старой гостинице, судя по высоте окон.

Вдруг нарастающий гул мотора заставил ее обернуться – темнеющий полукруг арки, казалось, задрожал от рева в глубине. В то же мгновение серый кабриолет буквально вынырнул оттуда, резко свернул в ее сторону, огибая угол, резина завизжала с утроенной силой, и человек, цеплявшийся за тканевую крышу, вместе с ней отлетел на стену. Распластанное тело, потеряв инерцию, размякло и медленно сползло на тротуар. Верх авто, кувыркаясь, покатился в сторону. Через мгновение «ужас», обдав волной теплого воздуха, пронесся мимо. За рулем никого не было – это Полина успела заметить, вжимаясь в холод камня.

Тканевая «накидка», что маскировала «бесчеловечность» первого сиденья, все еще покачивалась на земле, обнажив хрупкий скелет растяжек. Тела же нигде не было. Полина ощупала себя, испуганно огляделась и сделала несколько шагов обратно, стараясь заглянуть в арку. Но и там было пусто. Вдруг в глубине послышалось глухое шипение, которое, прерываясь, уступало бормотанию, снова оживая. Женщина осторожно ступила в полумрак и увидела просвет дворика внутри. Секунду помедлив, она шагнула вперед.

Пристроенные лестницы и площадки с бельевыми веревками у квартир источали дух прошлого, напоминая дворики старой Одессы. Посреди двора, на табурете, стоял патефон, игла которого «царапала» изгибистый винил. Звук шел оттуда. Полина подошла ближе, и шипение сменилось низким, с подвыванием голосом:

До нее дошел смысл только последних строк. Замерев в недоумении, она продолжала стоять молча. «Подвывание», то усиливаясь, то пропадая в посторонних шумах из-за ветхости винила, превращало конец каждой строфы в шелест, будто кто-то мял тонкую восковую бумагу. Но вот раздался щелчок, игла соскочила, и патефон зашипел. Это продолжалось около минуты, затем «подвывание» вернулось:

– Какой-то странный город за окнами лежит…

И вдруг позади она услышала крик:

– Полина!

Холодный пот обдал спину. Голос Елены вырвался откуда-то из арки, заставив сердце заколотиться. Женщина обернулась и увидела… подругу. Яшмовые стены позади, блики водопада дополняли сюрреализм картины. Она что есть мочи закричала:

– Ленка! Сюда!

Полина бросилась вперед, но… проход уже чернел пустотой. Эхо собственного голоса она узнала не сразу, потому как крикнула совсем другое.

– Не нужно сожалеть об ошибках, – донеслось из глубины. – Напрасно ожидая, будто сожаление когда-то перевесит их притягательность.