— Пожалуйста, сэр. Пожалуйста, сэр. Меня послал мистер Хантер. Он просит вас подняться на палубу, сэр.

— Сейчас, — Хорнблауэр заморгал и скатился с койки. Густой туман слегка розовел в свете только что забрезжившей зари. «Ла рев», качаясь, ползла по мрачному морю.

Слабый ветер едва обеспечивал ту минимальную скорость, при которой корабль слушается руля. Хантер, в крайнем напряжении, стоял спиной к штурвалу.

— Послушайте, — сказал он Хорнблауэру. Он произнес это шепотом и от волнения забыл прибавить обязательное при обращении к капитану «сэр» — Хорнблауэр от волнения этого не заметил. Прислушавшись, Хорнблауэр уловил привычные корабельные звуки — скрип древесины, шум разрезаемого носом моря. Тут он услышал другие корабельные звуки: рядом тоже скрипело дерево, еще одно судно разрезало воду.

— Какой-то корабль совсем близко, — сказал Хорнблауэр.

— Да, сэр, — подтвердил Хантер. — После того, как я послал за вами, я слышал команду. Она была на испанском — по крайней мере, на иностранном языке.

Страх, подобно туману, сгущался вокруг суденышка.

— Всех наверх. Тихо, — сказал Хорнблауэр. Отдав команду, он тут же засомневался в ее целесообразности. Можно расставить матросов по местам, зарядить пушки, но если корабль в тумане не просто торговое судно, то они — в смертельной опасности. Хорнблауэр попытался успокоить себя — может быть, это лакомый испанский галион, набитый сокровищами, и, захватив его, он станет богатым на всю жизнь.

— Поздравляю с Валентиновым днем, — произнес голос совсем рядом. Хорнблауэр чуть не подпрыгнул от неожиданности: он совершенно забыл о герцогине.

— Прекратите шуметь, — зашипел он, и герцогиня изумленно смолкла. Она была закутана в плащ с капюшоном, больше ничего в тумане видно не было.

— Позвольте спросить… — начала она.

— Молчать! — прошептал Хорнблауэр. В тумане послышался резкий голос, другие голоса повторили приказ, раздались свистки, шум и топот.

— Это испанцы, сэр, да? — прошептал Хантер.

— Испанцы, испанцы. Меняют вахту. Слушайте! До них донеслись два сдвоенных удара колокола. Четыре склянки утренней вахты. Неожиданно со всех сторон зазвучали колокола, словно вторя первому.

— Господи, да мы посреди флота, — прошептал Хантер.

— Большие корабли, сэр, — сказал Виньят. Он присоединился к ним по команде «все наверх». — Когда меняли вахту, я насчитал не меньше шести различных дудок.

— Значит доны все-таки вышли из Кадиса, — сказал Хантер.

«А я указал курс прямо на них», — горько думал Хорнблауэр. Сумасшедшее, душераздирающее совпадение. Но он запретил себе говорить об этом. Он даже подавил истерический смешок, возникший при воспоминании о тосте сэра Хью. Сказал же он следующее:

— Они прибавляют парусов. Даго на ночь все убирают и дрыхнут, как какие-нибудь жирные торговцы. Только с восходом они ставят брамсели.

В тумане со всех сторон доносился скрип шкивов в блоках, топот ног у фалов, удары брошенных на палубу концов, многоголосый гомон.

— Ну и шумят же, черти, — сказал Хантер. Он стоял, пытаясь проникнуть взглядом за стену тумана. Во всей его позе чувствовалось напряжение.

— Дай Бог, чтоб они шли другим курсом, — рассудительно заметил Виньят. — Тогда мы их скоро минуем.

— Вряд ли, — сказал Хорнблауэр.

«Ла рев» шла почти прямо по ветру; если бы испанцы шли в бейдевинд или в галфвинд, то звуки, доносившиеся с ближайшего судна, постепенно стихали бы, или, напротив, становились громче. Скорее всего, «Ла рев» догнала испанский флот с его убранными на ночь парусами и теперь была в самой его гуще. Вопрос, что в таком случае делать: убавить парусов и лечь в дрейф, чтобы пропустить испанцев мимо, или, наоборот, прибавить и попытаться их обогнать. Но с каждой минутой становилось все яснее: шлюп идет практически одним Курсом с флотом, иначе он неизбежно сблизился бы с каким-нибудь судном. Пока туман не рассеялся, такая позиция надежнее всего.

Но с наступлением утра туман неизбежно рассеется.

— Может, нам изменить курс, сэр? — спросил Виньят.

— Погодите, — сказал Хорнблауэр.

В свете разгорающейся зари мимо приносились клочья более густого тумана — верный признак, что долго он не продержится. В этот момент они вышли из полосы тумана на чистую воду.

— Вот он! — сказал Хантер. Офицеры и матросы забегали в панике.

— Стоять, черт возьми! — сорвался Хорнблауэр. Меньше чем в кабельтове с правого борта почти параллельным курсом шел трехпалубный корабль. Впереди и по правому борту угадывались силуэты трех боевых кораблей. Ничто не спасет шлюп, если он привлечет к себе внимание, единственный шанс — идти, как ни в чем не бывало. Остается надежда, что в беспечном испанском флоте вахтенные офицеры не знают, что у них нет такого шлюпа, как «Ла рев» или даже, чудом, что такой шлюп у них есть. В конце концов, «Ла рев» построена во Франции и оснащена по-французски. Борт о борт «Ла рев» и военные корабли шли по неспокойному морю. С такого расстояния любая из пятидесяти больших пушек могла бы расстрелять их в упор; одного попадания хватило бы, чтоб потопить шлюп. Хантер вполголоса ругался грязными словами, но дисциплина была безупречная — направленная с испанской палубы подзорная труба не обнаружила бы на борту шлюпа ничего подозрительного. Мимо них вновь проплыли клочья тумана, и они вошли в новую полосу.

— Слава Богу! — выдохнул Хантер, не заметив контраста между набожностью этой фразы и недавними богохульствами.

— Поворот через фордевинд, — скомандовал Хорнблауэр. — Положите ее на правый галс.

Матросам не надо было напоминать, чтоб они работали тихо: все и так прекрасно сознавали опасность. «Ла рев» плавно развернулась, шкоты были выбраны и свернуты без единого звука; теперь шлюп сел круто к ветру и волны набегали на его правую скулу.

— Сейчас мы пересечем их курс, — сказал Хорнблауэр.

— Дай Бог нам пройти у них под кормой, а не под носом, — заметил Виньят.

Герцогиня по-прежнему стояла на корме, закутанная в плащ с капюшоном. Она старалась никому не попадаться под ноги.

— Быть может, Вашему Сиятельству лучше спуститься вниз? — Хорнблауэр с трудом заставил себя обращаться официально.

— О нет, пожалуйста, — сказала герцогиня. — Я этого не вынесу.

Хорнблауэр пожал плечами и тут же забыл о герцогине, охваченный новой тревогой. Он ринулся вниз и вернулся с двумя большими запечатанными пакетами депеш. Вынув из ограждения кофель-нагель, он принялся куском веревки тщательно приматывать его к пакетам.

— Пожалуйста, — сказала герцогиня, — пожалуйста, мистер Хорнблауэр, скажите, что вы делаете?

— Хочу убедиться, что они утонут, если судно будет захвачено и я выброшу их за борт, — мрачно ответил Хорнблауэр.

— Но тогда они пропадут?

— Это лучше, чем если их прочтут испанцы, — Хорнблауэр с трудом сохранял спокойствие.

— Я могу позаботиться о них, — сказала герцогиня. — Конечно, могу.

Хорнблауэр пристально посмотрел на нее.

— Нет, — сказал он. — Они могут обыскать ваш багаж. Скорее всего, так они и поступят.

— Багаж! — воскликнула герцогиня. — Как будто я собираюсь убирать их в багаж! Я спрячу их на себе — меня-то они обыскивать не будут. У меня под юбкой их точно никто не найдет.

Неприкрытый реализм этих слов слегка ошеломил Хорнблауэра и одновременно заставил его почувствовать, что в предложении герцогини что-то есть.

— Если они нас захватят, — продолжала герцогиня, — не дай Бог, конечно, но если они нас захватят, меня они в плен не возьмут. Они отправят меня в Лиссабон и при первой же возможности посадят на английское судно. Тогда я немедленно передам депеши. Поздно, конечно, но лучше поздно, чем никогда.

— Это верно, — задумчиво произнес Хорнблауэр.

— Я буду беречь их пуще жизни, — сказала герцогиня. — Клянусь, что не расстанусь с ними. Я никому не скажу, что они у меня, пока не передам их королевскому офицеру.

Она посмотрела на Хорнблауэра. Ее взгляд светился честностью.