Так что на двадцать второй день карантина транспортный бриг вошел в Гибралтарский залив, ведя с подветренного борта захваченный люггер guarda-costa. Густой запах коровника тоже был при нем, но, по крайней мере, когда Хорнблауэр поднялся на борт «Неустанного», у него был ответ для мистера мичмана Брэйсгедла.

— Привет, Ной, как поживают Сим и Хам? — спросил мистер Брэйсгедл.

— Сим и Хам взяли приз, — сказал Хорнблауэр. — Сожалею, что мистер Брэйсгедл не может сказать о себе того же.

Но главный интендант эскадры, когда Хорнблауэр доложился ему, сказал такое, что тот даже не нашелся ответить.

— Вы что, хотите сказать, мистер Хорнблауэр, — спросил главный интендант, — что вы позволяли матросам есть свежее мясо? По быку в день на восемнадцать человек? На борту было достаточно обычной провизии. Это невероятное расточительство, мистер Хорнблауэр, вы меня удивляете.

Исполняющий обязанности лейтенанта Горацио Хорнблауэр привел шлюп «Ла рев», приз судна Его Величества «Неустанный», на стоянку в Гибралтарский залив. Он нервничал: спроси его сейчас, уж не думает ли он, что весь Средиземноморский флот наблюдает за ним в подзорные трубы, Хорнблауэр лишь рассмеялся бы в ответ на это фантастическое предположение; но именно так он себя чувствовал. Никто еще не оценивал так старательно силу легкого попутного бриза, не измерял так тщательно расстояние между большими линейными кораблями, не рассчитывал с такой точностью, сколько места нужно «Ла рев», чтобы стать на якорь. Джексон, старшина шлюпа, стоял на носу, готовый убрать кливер, и быстро исполнил соответствующий приказ Хорнблауэра.

— Руль под ветер, — кричал Хорнблауэр. — Взять на гитовы!

«Ла рев» медленно скользила вперед, ее инерция снижалась с потерей ветра.

— Отдать якорь!

Канат недовольно загромыхал, когда якорь потащил его через клюз, и, наконец, раздался долгожданный плеск о воду — это якорь достиг дна. Хорнблауэр внимательно наблюдал, как «Ла рев» установилась на якоре, и лишь затем немного расслабился. Приз доставлен в целости и сохранности. Коммодор — сэр Эдвард Пелью — явно еще не прибыл, значит, Хорнблауэру следует доложиться адмиралу порта.

— Спустите шлюпку, — приказал он, потом, вспомнив о долге милосердия, добавил: — Можете выпустить пленных на палубу.

Последние сорок восемь часов они были задраены внизу: каждый командир приза больше всего на свете боится, как бы пленные не захватили судно. Но здесь, в бухте, в окружении всего средиземноморского флота, опасность миновала. Два гребца налегали на весла, и через десять минул Хорнблауэр уже докладывал о себе адмиралу.

— Вы говорите, она быстроходна? — спросил последний, оглядывая приз.

— Да, сэр. И достаточно маневренна, — отвечал Хорнблауэр.

— Я беру ее на службу. Никогда не хватает судов для доставки депеш, — задумчиво сказал адмирал.

Несмотря на этот намек, Хорнблауэр приятно удивился, когда получил официальный приказ со множеством печатей, и вскрыв его, прочел, что «сим вам указывается и предписывается» принять под командование Его Величества шлюп «Ла рев» и, сразу по получении направляемых в Англию депеш, «со всей возможной скоростью» проследовать в Плимут. Это — независимое командование, это — возможность вновь увидеть Англию (последний раз Хорнблауэр ступал на родной берег три года назад), наконец это — высокий профессиональный комплимент. Но другое письмо, доставленное вместе с этим, Хорнблауэр прочел с меньшим восторгом. «Их превосходительства, генерал-майор сэр Хью и леди Далримпл, просят и.о. лейтенанта Горацио Хорнблауэра присутствовать на обеде сегодня, в три часа, в губернаторском дворце».

Может и приятно пообедать с губернатором Гибралтара и его супругой, однако для и.о. лейтенанта, все пожитки которого умещались в одном маленьком рундучке, необходимость одеться соответственно случаю заметно омрачала это удовольствие. И все же редкий молодой человек не испытал бы радостного трепета, поднимаясь от пристани к губернаторскому дворцу, особенно если его друг мичман Брэйсгедл, происходивший из богатой семьи и располагавший неплохим доходом, одолжил бы ему пару лучших белых чулок из китайского шелка. У Брэйсгедла были полные икры, у Хорнблауэра — тощие, но эту незадачу удалось искусно преодолеть. Две подушечки из пакли, несколько кусков лейкопластыря из докторских запасов — и Хорнблауэр стал обладателем пары превосходных ног, которые не стыдно показать людям. Теперь он мог выставлять вперед левую ногу и кланяться, не боясь, что чулок соберется в складки. Как выразился Брэйсгедл, такой ногой джентльмен может гордиться.

В губернаторском дворце Хорнблауэра встретил и провел вперед блестящий и томный адъютант. Хорнблауэр поклонился сэру Хью, суетливому краснолицему старому джентльмену, и леди Далримпл, суетливой краснолицей старушке.

— Мистер Хорнблауэр, — сказала леди. — Позвольте представить — Ваше сиятельство, это мистер Хорнблауэр, новый капитан «Ла рев». Ее сиятельство, герцогиня Уорфедельская.

Герцогиня, не более не менее! Хорнблауэр выставил вперед положенную ногу, оттянул носок, приложил руку к сердцу и поклонился так низко, как только позволяли его тугие бриджи — он вырос с тех пор, как купил их, поступая на «Неустанный». Подняв взор, он увидел перед собой смелые голубые глаза и некогда прекрасное немолодое лицо.

— Так это, значиться, он самый и есть? — спросила герцогиня. — Матильда, милочка, неужели вы доверите меня этому младенцу?

Резкая вульгарность произношения ошеломила Хорнблауэра. Он был готов ко всему, кроме того, что шикарно разодетая герцогиня заговорит с акцентом лондонских трущоб. Он уставился на нее, забыв даже выпрямиться, да так замер, подняв подбородок и прижав руку к сердцу.

— Ну, прямо гусак на лужайке, — сказала герцогиня. — Щас как зашипит.

Она выставила подбородок, уперла руки в колени и закачалась из стороны в сторону — точь-в-точь разъяренный гусь. Очевидно, получилось так похоже на Хорнблауэра, что остальные гости расхохотались. Хорнблауэр был в полном смущении.

— Не обижайте парнишку, — сказала герцогиня, приходя ему на помощь и хлопая его по плечу. — Молодой он просто, и нечего тут стыдиться. Наоборот, гордиться надо, что ему в таком возрасте уже доверили судно.

К счастью, приглашение к столу спасло Хорнблауэра от дальнейшего смущения, в которое повергла его последняя фраза. Хорнблауэр с другими младшими офицерами и прочей мелюзгой оказался в середине стола; с одного конца восседали сэр Хью и герцогиня, с другого — леди Далримпл и коммодор. Однако женщин было куда меньше, чем мужчин: Гибралтар был, по крайней мере, в техническом смысле, осажденной крепостью. Так что у Хорнблауэра не оказалось дамы ни с одной стороны, ни с другой; справа сидел встретивший его молодой адъютант.

— За здоровье Ее Сиятельства, — сказал коммодор, поднимая бокал.

— Спасибочки, — отвечала герцогиня. — Очень вовремя, а то я чуть от жажды не сдохла.

Она подняла к губам наполненный до краев бокал. Когда она его опустила, бокал был пуст.

— Веселенькая у вас будет попутчица, — сказал Хорнблауэру адъютант.

— Как это? — изумился Хорнблауэр. Адъютант сочувственно посмотрел на него.

— Так вам ничего не сказали? — спросил он. — Как всегда тот, кого это больше всех касается, узнает последним. Отплывая завтра с депешами, вы будете иметь честь везти Ее Сиятельство в Англию.

— Господи помилуй, — сказал Хорнблауэр.

— Аминь, — благочестиво произнес адъютант, отхлебывая вино. — Какая же гадость эта сладкая малага. Старый Хар накупил ее в 95-м целую уйму, и с тех пор каждый губернатор все пытается ее допить.

— Но она-то кто? — спросил Хорнблауэр.

— Ее Сиятельство герцогиня Уорфедельская, — отвечал адъютант. — Разве вы не слышали, как леди Далримпл ее вам представила?

— Но герцогини так не говорят, — настаивал Хорнблауэр.

— Да. Старый герцог был в маразме, когда женился на ней. Ее друзья говорят, что она вдова трактирщика. Можете вообразить, что говорят ее враги.