Молли взглянула на лист, зажатый в моей руке.

— Местный журналист, работающий неполный рабочий день, и консультант, специализирующийся на Ближнем Востоке? — глядя на бумажку, произнесла она.

Я отрицательно покачал головой.

— Муж и отец, — поправил я.

Медленно переведя дух, Молли улыбнулась. Эта улыбка, как мне всегда казалось, может осветить собой целый мир.

— Мы же никогда по-настоящему не жили вместе. Я хочу состариться вместе с тобой, Молли. Со временем у нас на лицах появятся одинаковые морщины и одинаково усталые выражения, а окружающие ошибочно сочтут нас родственниками.

— Не думаю, что нам это грозит, Лео! — рассмеялась она моей глупой шутке.

Радость, свободно прозвучавшая в ее голосе, была тем сигналом, которого я давно ждал. Для нас еще не поздно. Я улыбнулся ей и наконец обнял.

— Я хочу, чтобы мы жили одной жизнью, а не двумя, изредка пересекающимися. Возможно, мы сможем начать все сначала, вложив в это все, что у нас есть, но это еще не гарантирует успех. Как бы там ни было, я обещаю тебе, что не сдамся до тех пор, пока мы не испробуем все возможности. Ты пообещаешь мне то же самое?

— Ты знаешь, что да.

Мы смотрели друг на друга. Я видел, как, несмотря на слезы, ее губы постепенно растянулись в широкой улыбке. В эту минуту она была настолько хороша, что у меня перехватило дыхание.

— Значит, мы сделаем это? — тихо спросил я.

— Клянусь твоей жизнью!

Эпилог Молли

— Скажи «пока» маме, Генри.

Я стояла в дверном проеме, взирая на Лео и нашего сына. Генри исполнилось уже четыре месяца. Он до сих пор был самым восхитительным младенцем из всех, кого мне довелось повидать. У Генри были темные кудри и карие глаза Лео. Месяцы со времени рождения сына были самыми счастливыми в моей жизни. Я радовалась каждой секунде, проведенной с сыном, испытывала счастье даже тогда, когда в предрассветные часы приходилось вставать и кормить Генри. Потрясающим было то, что мне ничего больше не хотелось, и я бы ни на что другое не променяла бы эти мгновения. С появлением Генри моя жизнь обрела полный смысл. Я даже представить себе не могла, что такое бывает.

Теперь сынок лежал на коленях у своего отца и махал мне вместе с Лео ручкой, совершенно не обращая внимания на то, что мы сейчас переживали. Я не отлучалась от сына дольше, чем на полчаса, с самого его рождения… до сегодняшнего дня…

Я вот-вот готова была расплакаться. Я знала, что это будет непросто, но на поверку оказалось куда труднее, чем я себе воображала. Я поправила ремешок сумочки на плече. Было непривычно — это тебе не сумка для подгузников. Мне было нехорошо. Что-то было со мной не в порядке. Я, наверное, никогда к этому не привыкну.

— Уверен, что справишься? — спросила я у Лео.

Он приподнял брови, глядя на меня.

— Ты же сама знаешь, что я справлюсь, — сказал муж.

Лео, конечно, прав, но все же… Меня начал бить озноб. Мне хотелось вырвать ребенка из его рук и все отменить.

— Не думаю, что я решусь, — с трудом прошептала я.

Лео подкатил свое кресло-каталку ко мне. Теперь он уже мог ходить на небольшие расстояния, опираясь на костыли либо рамку, однако, даже по прошествии года после аварии, выздоровление было медленным и мучительным. Единственным послаблением, которое позволил себе Лео, стала моторизованная коляска, но случилось это только после рождения Генри, когда муж наконец-то понял, что не сможет сам передвигаться с сыном на руках.

Надежда все же была. Врачи заявляли, что Лео сможет самостоятельно ходить, но, учитывая, насколько медленно идет прогресс, понадобится несколько лет, чтобы восстановились все двигательные функции мозга. Лео никогда не сдастся. Его никогда не пугала перспектива тяжелой многолетней работы для достижения намеченной цели.

— Решай сама, Молли. Если не готова, значит, не готова. Мы можем попробовать на следующей неделе или через пару недель… тогда, когда сама решишь. Я не расстроюсь и не обижусь.

Лео придерживал Генри одной рукой за пухлый животик, а в другой держал мою ладонь. Его пальцы крепко сжимали мою руку. Слезы непроизвольно катились по щекам. Я смотрела на сына, но потом перевела взгляд на Лео. Муж улыбнулся, успокаивая меня.

— Это только на полдня, дорогая, — тихо произнес он.

Я кивнула и уже повернулась, чтоб идти, когда в последнюю секунду нервы мои сдали, я опустилась на колени и прижалась лицом к шейке малыша. Генри повернул головку и начал чмокать своим слюнявым ротиком мои волосы, словно надеялся найти там молоко. Спустя пару минут я встала и, оторвав взгляд от сына, посмотрела на мужа.

— Может, мне все-таки еще рано возвращаться на работу? — спросила я у Лео.

— Как хочешь.

— Но мы же обо всем договорились…

— Ничего страшного.

— Я веду себя как полная дура.

— Ни в коем случае.

Наша жизнь круто переменилась. Мы смеялись и плакали одновременно. Часто по ночам мы, словно завороженные, вместе смотрели на нашего сына. Мы жили душа в душу. Наконец две жизни сплелись воедино.

Он стал замечательным отцом, как я и предполагала. Впрочем, дело не только в этом. Сейчас Лео стал тем мужем, каким, я знала, он может быть. После всего, что нам довелось пережить, мы наконец обрели ту жизнь, которая нравилась нам обоим.

Лео с Брэдом проделали огромнейшую работу, освещая жизнь аборигенов в стране. Они ездили в уединенные общины и, сидя вокруг костров, беседовали со старейшинами, ведущими традиционный образ жизни. Они ели гамбургеры вместе с их детьми на улицах Редферна. Они брали интервью у выдающихся туземных деятелей бизнеса, науки, культуры и спорта. Вдвоем они встречались с семьями, которые, несмотря на свою нелегкую жизнь, боролись с трудностями и с оптимизмом смотрели в будущее. Вместе с Брэдом они привлекли общественное внимание как к достижениям, так и к проблемам аборигенов Австралии. Эта работа благотворно влияла на Лео. К ней он относился со страстным увлечением, совсем не похожим на маниакальное безрассудство освещения военных конфликтов.

Занимался он также и интересами собственной общины. В процессе этой работы Лео снова обретал самого себя. Он лучше узнал историю своего народа, чего ему, я знала, всегда не хватало. Когда-нибудь он вернется к прежней работе… когда-нибудь, но сегодняшний день, кажется, станет днем ангела-хранителя в нашей семье.

Я собираюсь вернуться к работе в офисе фонда, пока, правда, на неполный рабочий день. Лео планирует в течение ближайшего года сосредоточить все свои усилия на воспитании нашего сына.

Итак, сегодня мне надо впервые на некоторое время расстаться с сыном и мужем. Я нужна фонду, но, кроме того, пришло время, чтобы сердцем нашего дома стал Лео.

Я выпрямилась и чмокнула Лео в щеку, это теперь обычный наш ритуал.

— Если честно, это нужно мне самой. С вами двумя все будет хорошо, — сказала я.

— Это точно. Правда, дорогой мой? — улыбнулся Лео сыну.

— Я люблю тебя, Лео.

Он перевел взгляд с Генри на меня. В его лице проступили мягкость и теплота, к которой примешивались гордость, уважение и искренность. Когда-то я боялась, что навсегда утратила возможность видеть подобное выражение на лице Лео. Все эти драматичные эпизоды наших непростых отношений остались в истории. Мы возмужали благодаря всему этому. Случившееся нас изменило, но главное — мы смогли пройти через все испытания. Пока Лео медленно учится ходить, мы столь же медленно учимся, как быть настоящей семьей и идти по жизни вместе. Пережитые невзгоды нас закалили. Я начинаю подозревать, что преодоленные трудности делают людей лучше.

— Я горжусь тобой, Молли, — произнес Лео.

Улыбка задрожала на моих губах. Я вызвала лифт.

— Вернусь к обеду.

— Ты застанешь нас в полном здравии, когда вернешься.

Слеза скатилась по моей щеке, когда за мной закрылись двери кабинки лифта, и я плакала всю дорогу в офис. Слезы все еще стояли в моих глазах, когда я вошла в вестибюль, где меня уже поджидал Тобиас. Он сунул мне в руку стаканчик с кофе.