— Я ужасно хочу пить и есть, — произнес Лео.

Альда засмеялась.

— Вы уже две недели ничего не ели и не пили. Я не удивлена, — улыбаясь, медсестра разорвала упаковку. — Мне вас покормить?

— Нет, господи, не надо! — Лео взял ложку из рук Альды. — Может, я не могу двигать ногами и не помню, какой сейчас год, но покормить себя я уж как-то смогу.

Он посмотрел в мою сторону, и наши взгляды встретились. Сколько же бесценных часов я потратила, глядя в эти красивые карие глаза! Я отчетливо помнила то чувство, которое возникало у меня, когда мы только-только начали встречаться. Я тонула, терялась в воспоминаниях, меня охватывал блаженный восторг первооткрывателя, когда, глядя в эти глаза, я оказывалась в совершенно другом, новом для меня мире. Лео тогда был для меня целым неведомым миром, о существовании которого я даже не догадывалась до тех пор, пока с ним не познакомилась поближе. Когда я вот так глядела ему в глаза, этот интимный мир его души становился и моим миром.

Сейчас, впрочем, все было по-другому. Моменты интимной близости душ вконец исчезли из нашей жизни еще в прошлом году. Я даже забыла, когда мы в последний раз подолгу смотрели друг другу в глаза. Теперь наши взгляды скользили мимо, и в них читалось презрение. Видя лишь открытость и любопытство в его глазах, я испытала болезненное желание притвориться, что все вернулось на круги своя, хотя бы временно. При этой мысли я почувствовала себя виноватой, словно я хочу воспользоваться уязвимостью мужа даже тем, как сейчас на него смотрю.

Я опустила глаза и только тогда произнесла:

— Привет.

— Привет, Молли, — тихо произнес он.

Мы замолчали. Альда толкнула маленький подвижный столик так, чтобы он завис над коленями Лео, лучезарно мне улыбнулась и вышла из палаты. Я осталась наедине с моим мужем. Нельзя отрицать, что я настолько разнервничалась, что не просто не могла здраво думать, но и понятия не имела, как мне теперь себя вести. Я встала и тут же пожалела об этом. Мне не хотелось идти к койке Лео и еще больше тревожить его. На секунду замерев, я чуть подалась вперед, но, поколебавшись, отступила на шаг назад и выпрямилась. Сжатые в кулаки ладони остались прижатыми к бедрам. Я ждала, чтобы первый «шаг» сделал Лео.

— Извини, — вдруг произнес он, — за то, как повел себя раньше. Это было вчера или сегодня?

— Несколько часов назад. Не стоит извиняться, не за что… серьезно, — мой язык заплетался, пока я торопилась его утешить. — Ты ничего о нас не помнишь?

Муж отрицательно покачал головой.

— Это, должно быть, было для тебя сильным ударом?

— И до сих пор сводит меня с ума, — тихо произнес он.

Я слышала дрожащую в его голосе неуверенность. Он до сих пор сомневался, что мы говорим ему правду. Я подошла к небольшому столику, стоящему у его койки, потянулась за своей сумочкой, залезла в нее и выудила оттуда паспорт. Раскрыв документ, я присела поверх одеяла возле его бедра.

— Видишь? Молли Торрингтон-Стефенс, — я показала ему надпись рядом с обязательной в таком документе, совсем неудачно выполненной фотографией, а потом подняла левую руку, привлекая его внимание к моим кольцам. — Это ты должен помнить. Обручальное кольцо твоей бабушки. Камень заменен, так как там была трещинка, но общий вид тебе знаком.

Лео молча взирал на кольца, которыми были унизаны мои пальцы. Мы никогда не говорили об этом, так как Лео никогда не плачет и не любит слез, но в тот памятный день нашей свадьбы, когда он надевал кольцо на мой палец, я заметила слезы в его глазах. Мы принесли друг другу счастье, по крайней мере, в тот день. То было счастье, которое постоянно растет, возвышая человека, счастье, способное поглотить всякого, кто его испытывает. То был самый счастливый день в моей жизни.

Несмотря на все то, что случилось после, мысль, что память о том времени, когда мы были вместе, может не вернуться к Лео, была невыносима. Мы отлично подходили друг другу, по крайней мере, в течение некоторого времени. Я взглянула на Лео. Муж не отрывал глаз от паспорта. По выражению его глаз нельзя было определить, о чем он думает.

— Если это правда, почему у меня на пальце нет обручального кольца? — вдруг спросил он.

— Осталось дома, — ответила я.

Его кольцо было серебряным, как мое, очень простенькое, всего лишь с одной линией, выгравированной посередине. Линия без начала и конца. Он сказал мне об этом, когда мы смотрели на наши руки в первые благословенные часы сразу же после свадьбы. Но это воспоминание тотчас погасло, уступив место мыслям о том, при каких обстоятельствах я видела кольцо Лео в последний раз. Я вошла в ванную комнату и принялась открывать навесные шкафчики в поисках косметики, которую я забыла прихватить, когда собирала вещи. И вдруг как сильнейший удар ниже пояса — я заметила кольцо! У меня перехватило дыхание. Я присела на небольшую мыльницу, отлитую в широком бортике ванны, не обращая внимания на то, что сижу в небольшой лужице мыльной пены. В ту ночь я несколько часов подряд убеждала себя в том, что Лео оставил кольцо случайно. Было немыслимо, чтобы он так быстро пожелал избавиться от него.

— Значит, я снял его прежде, чем поехать в Ливию, — запнувшись, он себя поправил, — в Сирию… для сохранности?

Я понимала, что должна сказать ему правду, но сейчас время было явно неподходящим. Я понятия не имела, как Лео себя поведет.

Я все мешкала, обдумывая, как лучше себя повести, и тогда Лео продолжил, не дождавшись моего ответа.

— Нет, — энергично качая головой, произнес он.

Я видела, как лицо его морщится от нахлынувшей на него боли. Он поднял глаза и окинул меня пытливым взглядом.

— Такого не может быть. Не вижу в этом смысла. Что на самом деле происходит?

Скромно сидя на его кровати, я при этом всеми силами избегала любого прикосновения к собственному мужу. Я постаралась замедлить бег мыслей, чтобы суметь убедительней ответить. Трудно было признаться в том, что наш брак потерпел неудачу, признаться тому, кто не до конца поверил в то, что мы вообще были когда-то женаты.

— Долго рассказывать, — сказала я, — но когда ты вспомнишь, то и сам все поймешь. С какой стати мне тебе врать? Зачем бы я находилась здесь, если я говорю неправду? Что же до года… — я подняла паспорт и показала его мужу. — Ты думал, что сейчас 2011 год, а этот документ выдан в 2014-м.

— Дело не в годе! — вырвалось у него.

Его возмущение возрастало. Лео принялся размахивать руками, а его голос едва не превратился в крик.

— В год я еще могу поверить, но не в то, что мы женаты.

В его голосе зазвучали пренебрежительные нотки, но, хотя я твердо решила не вступать с мужем в спор, разговаривать с собой в таком тоне позволить ему не могла.

— И что все это должно означать? — холодно заметила я.

Лео слегка вздрогнул.

— Ну, просто мы очень разные… Если бы я и хотел жениться, а я этого делать не собирался, я бы вряд ли выбрал тебя.

— Если ты не помнишь всего того, что произошло после 2011 года, ты просто не можешь меня знать, — приподняв брови, сказала я. — К тому же уже поздно что-то там возражать по этому поводу. Мы женаты почти три года.

— Мне не нужно тебя знать, чтобы понимать, насколько это невероятно. Ты — Торрингтон! Это более чем достаточно. Я бы ни за что такое не сделал.

— Лео! Ну ты и наглец! — воскликнула я.

В моих словах звучала горечь не потому, что я обиделась на заскорузлость его мышления, полного стереотипов. Меня злило его высокомерие, и я всеми силами боролась с искушением наброситься на мужа.

— Я не хотел тебя обидеть… — начал Лео, но его тон показался мне настолько покровительственным, что я наконец-то взорвалась.

Захлопнув паспорт, я бросила его в стоящую у кровати сумочку.

— Если ты на самом деле не хочешь меня обидеть, перестань воображать, что ты знаешь, кто я такая, только потому, что тебе известна моя девичья фамилия. Ведь больше ты ничего обо мне не знаешь, или я не права? Как ты вообще смеешь утверждать, что такой, как ты, ни за что бы не связался с такой, как я, только потому, что у меня не та фамилия? Представь, если бы мы поменялись местами и я тебе такое сказала!