Между тем Валингэм имел повсюду своих шпионов. Секретарь французского посланника был подкуплен; посланник Иакова VI предал сам своего повелителя; один из слуг Леннокса играл роль предателя по отношению к нему.

Помимо всех этих планов, составился еще один более ограниченный союз, имевший целью умерщвление Елизаветы. В состав его входили лорды Арден и Соммервиль, а также священник Голл. Союзникам много содействовал в Англии сэр Фрэнсис Трогмортон, сын бывшего посланника Елизаветы при дворе Марии Стюарт; он был арестован первым. За ним последовали граф Нортумберленд с сыном, граф Эрондель, его жена, дядя и брат. Лорду Паджету и Чарльзу Эронделю удалось бежать. Трогмортона трижды подвергали пытке, но он не сознался ни в чем до самой смерти, которую принял на эшафоте. Крейтон и прочие арестованные священники также были казнены.

Около этого же времени распространилась безумная молва о любовных похождениях Елизаветы и ее безнравственных поступках, что жестоко возмутило королеву.

Конечно, этот разговор только ухудшил положение Марии Стюарт, и, несмотря на ее жалобные письма к Елизавете, последняя приказала перевезти ее в замок Уитфилд, а затем в еще более мрачный замок Тильбери.

В разгаре всех этих прискорбных, грустных и угрожающих событий случилось то, что Лестер совершил или приказал совершить деяние, которое, несмотря на смутность сведений о нем, заклеймило навеки этого любимца Елизаветы; сама же королева приняла происшедшее как удовлетворение для себя, вопреки всякой женственности.

Филли занимала по праву положение супруги Лестера и в течение нескольких лет подарила ему двоих детей. Мать находилась при ней, и вся маленькая семья жила тихо и спокойно в отдаленном охотничьем замке Кенилворт, где уединение обитателей нарушалось только редкими посещениями Лестера.

Суррей и Брай наконец нашли Филли; но когда она заявила, что желает всецело посвятить свою жизнь супругу, то они удалились и в сопровождении Джонстона покинули Британию вообще, чтобы поступить на военную службу за границей. Однако слухи о замышляемой казни Марии Стюарт, уже тогда носившиеся в Европе, впоследствии снова привели их обратно.

Мать Филли через некоторое время умерла и была погребена и оплакана дочерью и внуками. Филли, насколько известно, исключительно занималась воспитанием своих детей.

Так сложились обстоятельства Лестера с этой стороны, когда Пельдрам, как мы видели, предостерег его, и граф принял какое-то решение.

Несколько ограниченный, Лестер пока воображал, что имеет дело лишь с Берлеем и Валингэмом, и самомнение нашептывало ему, что в данное время он может вступить в борьбу с ними обоими. Поэтому граф, отправившись в Вестминстер, обошелся с Берлеем довольно резко, на что, однако, лорд Сесиль только улыбнулся.

Валингэм заговорил с Лестером, но тот так неучтиво оборвал его, что статс-секретарь был почти готов рассердиться; однако он вскоре овладел собою, и когда граф пристальнее всмотрелся в его черты, то ему стало ясно, что он сдерживается лишь в надежде на удовлетворение иного рода.

На аудиенции королевы в тот день не произошло ничего особенного; только в заключение Берлей подал Елизавете депеши, которые приходилось считать тайными, так как их содержание не обсуждалось на совете.

Когда Елизавета удалилась в свои апартаменты, лорд Лестер по обыкновению последовал за нею; королева сначала прочла депеши, прежде чем обратить к нему взор, а когда наконец взглянула на него, то ее глаза были строги и словно пронизывали виновного.

– Ваше величество, – сказал Лестер, увидав в этом предлог к разговору, – я принужден просить о кратком отпуске.

– Вот как? – промолвила Елизавета. – Разве вы опять больны? Насколько я заметила, вы заболеваете через правильные промежутки времени. Ах, если бы я могла также ссылаться на болезни!.. Но это недопустимо для меня!..

– На этот раз неотложные дела призывают меня в мои поместья.

– А куда именно собираетесь вы ехать?

– В мои владения в восточной части графства, ваше величество.

– Кажется, у вас там обширные, прекрасные леса?

– Молва часто бывает обманчива!

– В этих лесах есть красивые охотничьи замки?

– Замки, да, но не из красивых, ваше величество.

– Как вы думаете, не вправе ли я воспользоваться отдыхом при таком множестве занятий и среди стольких треволнений?

Лестер чутко насторожился и уклончиво ответил:

– Никто не может помешать в том вам, ваше величество!

– А мой долг? – возразила королева. – Но я хочу попробовать, не удастся ли мне успокоить свою совесть; право, я сделаю так! Когда вы собираетесь ехать?

– Завтра же утром.

– Не можете ли вы подождать до послезавтра?

– Если вам, ваше величество, угодно…

– Прошу вас, Дэдлей!

– Я повинуюсь.

– Ну, тогда я напрошусь к вам на неделю в гости. Чтобы воспользоваться удовольствием охоты, мы можем поселиться… ну, хотя бы в Кенилворте. Послезавтра мы покинем Лондон.

Королева подала рукою знак и отвернулась. Лестер был отпущен этим жестом и не посмел больше обращаться к ней с речью. Ему казалось, будто его ударили по голове, – до такой степени был он ошеломлен.

По возвращении домой граф тотчас же послал за Пельдрамом и, когда тот пришел, объявил ему, что желает знать, каким образом наблюдают за Кенилвортом и тою местностью, где расположен замок.

– Я буду там с достаточным количеством людей, – сказал агент, – но боюсь, что мне не удастся сделать многое, так как нам могут помешать именем королевы.

Лестер не ожидал ответа на свое письмо и не получил его; вскоре стало известно, что королева покинет на неделю свою столицу, для чего поспешно приступили к сборам и приготовлениям. Особенно усердно принимались меры безопасности, и в назначенное время королевский двор покинул Лондон.

То, что должен был выстрадать Лестер во время этой поездки, не поддается описанию. Его личность и каждый его шаг подвергались строжайшему наблюдению, точно он был пленником. Вместо того чтобы ехать прямо в Кенилворт, Елизавета расположилась на ночлег в деревне, немного не доезжая замка. Туда прибыли только на другой день пред полуднем, к завтраку.

Напрасно пытался Лестер тихомолком войти в сношение со своими людьми, – его не допустили до этого. После завтрака Елизавета потребовала, чтобы ей показали всю внутренность замка, который уже сильно обветшал. Лестер должен был водить ее повсюду сам.

Пройдя анфиладу комнат, царственная гостья дошла до запертой двери, которую Лестер хотел миновать.

– Куда ведет эта дверь? – спросила Елизавета.

– Там старинные комнаты, куда входили редко или даже совсем не входили в последнее время, – ответил Лестер. – Я сам никогда не видал их; говорят, там жутко…

Королева окинула взором высокие своды дверей, массивные дубовые доски и, покачав головой, промолвила:

– Я мало верю сказкам про старинные замки, поэтому прикажите отворить этот вход; мне интересно знать, что скрывается за ним…

Лестер был бледен, как смерть; однако он велел позвать дворецкого и приказал ему отворить дверь. Тот, поискав дрожащими руками ключ, отпер замок, трясясь, как лист.

Еще во время отпирания раздался громоподобный, оглушительный треск, от которого дрогнули и пол, и каменные стены. Почти у всех вырвался возглас удивления. Смотритель замка толкнул одну половинку дверей и отскочил назад.

С первого взгляда можно было убедиться, что за этой дверью скрывалась внутренность одной из замковых башен, но в этом помещении не было ни пола, ни потолка; вверху виднелись башенные зубцы, под ногами зрителей зияла темная, мрачная пропасть, откуда доносился глухой шум. Королева стояла окаменев от ужаса, как и все ее провожатые; Лестер походил на мертвеца.

– Покинем этот замок, – воскликнула наконец Елизавета, бросая зоркий взгляд на графа, – я не могла бы ни секунды долее чувствовать себя здесь в безопасности!

Королева ушла, за нею последовала ее свита, а позади всех шел Лестер неверными, дрожащими шагами.