Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Когда он зажег газ, молодая женщина, как бы ослепленная светом, опустила голову.

– Как это ужасно, – едва внятно проговорила она, – быть свободной и в то же время не иметь никаких надежд в будущем.

Он хотел высказать ей свое сочувствие, но словно какая-то таинственная сила принудила его молчать. Она была так хороша в своем горе, которое придало ее обыкновенно гордым чертам выражение женственной кротости и, казалось, сделало ее боязливой и неуверенной в себе. Поверх своего дорогого дорожного костюма она набросила длинную черную шаль, что еще более подчеркивало красоту ее бледного лица, обрамленного пепельно-белокурыми локонами.

– Вы должны были бы молчать о ваших опасениях, – медленно и с усилием сказал он. – Для них нет причины, а наши разговоры только растравляют наши сердечные раны.

– Но я не могу молчать и таить ужас в глубине души. Поговорите со мной, Стенхоп, не оставляйте меня одну с моим страхом и с моим раскаянием. Вы одни только можете помочь мне, никто другой не поймет меня.

Он отрицательно покачал головой.

– Ах, вы не хотите моей откровенности, не хотите меня выслушать! Значит вы уверены, что он узнал мою тайну, которую я скрыла бы от него навсегда, и что это привело его к самоубийству в самый день свадьбы, почти у самого алтаря?

– Я знаю только одно, – возразил он. – Жестокая судьба лишила меня отца, а вас мужа. Не будем пытаться приподнимать покров над этой тайной, так как, что бы мы ни открыли, это только увеличило бы еще нашу скорбь.

Молодая женщина в отчаянии ломала свои белые руки.

– Так это правда, правда! – со стоном повторяла она. – Вечно будет звучать в моих ушах этот выстрел, никогда не изгладится из моего воспоминания вид крови…

Глубокие складки обозначились на лбу Стенхопа. В первый раз взглянул он на нее испытующим взором.

– Быть может, вы правы, – сказал он, – попытка накинуть покров на прошлое и искать утешение в обмане будет напрасной. Мы оба не найдем покоя, пока на сердце у нас останется ужасное сомнение. Будем надеяться, что нам удастся побороть его, если мы пойдем смело ему навстречу. Конечно, для этого нужно мужество, но ведь вы им владеете, не правда ли?

Она наклонила голову в знак согласия, но ее опущенный взор и робкие движения говорили об обратном.

– Вы говорите, что мой отец и вам показался сегодня изменившимся, – продолжал Стенхоп взволнованным, но не враждебным голосом, – а вчера он был таким, как всегда?

– Да, – тихо и почти смиренно прошептали ее гордые губы.

– И за завтраком сегодня утром я не заметил ничего необыкновенного, – подтвердил он. – Но, когда мы в половине двенадцатого поехали в церковь, с ним уже произошла какая-то перемена – я понял это только впоследствии. Что же могло произойти в этот промежуток времени? Может быть, от вас он получил какое-нибудь известие?

– Нет, о чем мне было писать ему? Я знала от вас…

Она остановилась. Что же помешало ей говорить дальше? Собственное ли сердце или холодный вид Стенхопа?

– Я хотела быть ему верной женой, – прерывающимся голосом продолжала она. – Покидая родительский дом, я дала себе клятву, что с этого времени только ему будут принадлежать все мои мысли, все мои мечты. С чистым сердцем шла я рядом с ним, но он был холоден как камень и так погружен в свои думы, что не слышал даже вопроса священника, желает ли он взять меня в жены… он ничего на это не ответил. Никто не обратил на это внимания, и обряд продолжался. Но у меня осталось чувство, что я не повенчана с ним, хотя и должна теперь носить его имя.

Последние слова она прошептала едва слышно.

Если она надеялась, что хотя бы взглядом Стенхоп выразит участие к ее сердечной муке, то ожидания ее не оправдались.

Стенхоп вспоминал теперь только о собственных чувствах в церкви в тот момент, когда новобрачные отошли от алтаря и взгляд отца перешел от жены на него, его сына. В этом взгляде было столько разочарования и отчаяния, что Стенхоп забыл все и едва мог справиться со своим волнением. Воспоминание о том, что могло быть причиной скорби отца, отравляло его сердце. Неужели отец считал его способным на нечестный поступок по отношению к нему?

В то же время в голове молодой вдовы проносились картины, которые не должны были бы в этот печальный день возникать в ее памяти. Не образ умершего мужа вспоминался ей, а юное лицо сына в тот момент, когда она в первый раз увидала его. С этого времени все сразу изменилось для нее; брак, на который она дала свое согласие, стал преступлением, но отступать было уже поздно. И теперь она с тоской смотрела на молодого человека, сознательно или бессознательно бывшего причиной мучительной борьбы, которую ей пришлось пережить. Она думала о своей страсти, о своем позоре, о напрасном старании противостоять властному чувству, которое влекло ее к нему. Наконец все отошло на задний план, осталось только одно воспоминание. Это случилось всего двадцать четыре часа назад, но ей казалось, что с тех пор прошла целая вечность. На одно мгновение они остались вдвоем – и вот тоска и страдание взяли верх над рассудком. Ее принудили к этому браку, и она захотела узнать, решена ли ее судьба безвозвратно. Она не призналась ему в своей любви – о нет! – а только спросила, должна ли она сдержать обещание, данное его отцу, и вступить в союз, к которому не чувствовала сердечного влечения. Когда, пораженный, он не нашел слов для ответа, она стала молить его сказать, что ей делать, потому что сама она совершенно не в силах обсудить свое положение. Пусть он решит ее судьбу, она подчинится его решению. И он сделал это, он сказал, что ее обязанность сдержать слово и дать счастье будущему мужу. Послушание ее повлекло за собой роковые последствия – муж умер, а перед ней стоял этот человек с каменным сердцем, стараясь отнестись к ней терпеливо и не показать своей ненависти. Бледная как полотно она смотрела на него.

– Неужели ваш отец слышал наш разговор?

Стенхоп вздрогнул, но тотчас же оправился.

– Нет, – сказал он, – несколько мгновений спустя мы отправились вместе на прогулку. Он был бодр, весел, с гордостью и нежностью говорил о вас и верил в свое будущее счастье.

На лице ее отразилось страдание, но в то же время у нее явилась новая надежда.

– Так мы, может быть, ошибаемся! Наши опасения преувеличены. Выстрел произошел случайно, и мы должны только оплакивать нашу утрату.

Она смотрела на него с таким боязливым ожиданием, что у него не хватило мужества противоречить ей.

– Верьте этому, – сказал он, – и пусть это послужит вам утешением.

– О да! – воскликнула она решительно. – Я поверю, что на меня не падает ответственность за несчастье. Иначе я не смогу жить.

Он замолчал и посмотрел на дверь. Губы ее дрогнули, когда она это увидела.

– Я уже наскучила вам своими жалобами, – прошептала она. – Скоро должна прийти моя мать, и вы торопитесь уйти. С моей стороны было глупо добиваться этого разговора. Я не имела права беспокоить вас в вашем горе.

– Не говорите так! – воскликнул он, овладев собой. – Я счастлив, если могу чем-нибудь быть вам полезен, и рад случаю выразить вам, как я вас уважаю. Мы теперь члены одной семьи. Я скоро оставлю этот дом, но надеюсь, что вы будете смотреть на него как на ваш собственный.

– Да, – с горечью ответила она, – здесь мой дом. Ради этой роскоши я вышла замуж и должна, по крайней мере, воспользоваться ею.

– Думайте лучше о том, что это положение дано вам покойным мужем, который горячо любил вас, – ответил строго и с достоинством Стенхоп.

– О, как вы великодушны, как благородны! – воскликнула она, заливаясь слезами. – Вернее, я буду делать все, что могу, чтобы заслужить уважение, каким должна пользоваться от всех вдова вашего отца.

Он вышел с почтительным поклоном.

Когда дверь за ним затворилась, она почувствовала, что между ними как бы выросла какая-то стена.

Глава VII

Два пакета

Джек Холлистер нетерпеливо ждал возвращения Стенхопа, у него было что рассказать ему.

8
{"b":"602567","o":1}